Война Иллеарта
Шрифт:
— О, Кевин! Жизнь сладка, а я жил так недолго! Неужели я должен умереть?
Третье сотрясение заставило его вздрогнуть, будто это был ответ на его обращение. Он споткнулся так, будто его кости падали отдельно от тела, и упал в желоб. В один момент Земная Кровь растворила его тело, и он исчез.
Кавинант беспомощно простонал:
— Амок! — Сквозь туман своих бесполезных слез он глядел на красный текущий ручеек Земной Крови. Зыбкость передавалась ему от камня, наполняла его мускулы подобием головокружения. Он потерял ощущение реальности, не понимал, где сейчас находится. Усилием воли он вывел себя из этого состояния и схватился за плечо Елены.
Ее плечо было жестким
Это напугало его. Несмотря на головокружение, охватившее его, он определил источник, источавший болезненность.
Это зло было в самой Елене, в Высоком Лорде.
Она, казалось, не сознавала этого. В ее тоне слышалось только сдерживаемое возбуждение. Она сказала:
— Амок покинул нас — цель его создания выполнена. Теперь не следует задерживаться. Ради всей Страны, я должна испить и обрести Силу Повелевания. — На слух Кавинанта, это было произнесено с холодной решимостью, как вызванное нуждами, обязанностями и намерениями, которым она собиралась соответствовать. Такое воплощение ее стремлений, подобно мокрой руке, схватившей сзади за шею, принудило его подняться с колен. Когда она двинулась к желобу с Кровью, он почувствовал, что она рвет его последнюю защиту. Елена! безмолвно завыл он. Елена! Этот его крик был криком унижения. На мгновение колени его подкосились, а в сознании пронеслись мрачные видения. Он головокружительно увидел все те причины, по которым он был сейчас ответственным за Елену — все те способы, которыми он заставил ее быть такой, какой она сейчас была. Его двуличность была главной причиной — его жестокость, его никчемность, его собственные нужды. И он вспомнил апокалиптичность, скрытую в ее взгляде. Это было зло. Все это заставило его вздрогнуть от боли. Он видел ее сквозь туман своих слез. Когда он увидел ее нагнувшейся к желобу, все в нем всколыхнулось в протесте неповиновения этим гладким скалам, и он хрипло закричал:
— Елена! Нет! Не делай этого!
Высокий Лорд замерла. Но она не повернулась и не выпрямилась. Вся напряженность ее спины сосредоточилась на одном вопросе:
— Почему?
— Ты не видишь этого? — он задыхался. — Все это — какой-то заговор Фаула. Нами управляют — тобой управляют. Сейчас произойдет что-то ужасное.
Какое-то время она оставалась безмолвной. Он молчаливо стонал при этом. Затем тоном, полным осуждения, она произнесла.
— Я не могу отвергнуть свое служение Стране. Меня предостерегали об этом. Но даже если это хитрейшая уловка Ядовитого Клыка чтобы поразить нас, то для нас лучшим выбором было бы все же воспользоваться этой возможностью. Я не боюсь соизмерить свою волю с его. И я обладаю Посохом Закона. Ты же понимаешь, что этот Посох не годится для его рук. Он не допустил бы его захвата нами, если бы Посох хоть как-то мог пригодиться ему. Нет. Посох служит мне оправданием. Лорд Фаул не мог бы обмануть мое восприятие.
— Твое восприятие? — Кавинант протянул руки в мольбе к ней. — Неужели ты не чувствуешь этого? Ты не видишь, откуда это? Это от меня от той злобной сделки, которую я заключил с ранихинами. Сделки, которая потерпела неудачу, Елена!
— Однако это показывает, что ты совершил сделку лучше, чем думаешь. Ранихины сдержали свои обещания. Они дали больше, чем ты мог предвидеть или попросить. — Ее ответ, казалось, встал ему поперек горла, и в наступившей тишине она сказала:
— Что? Это переубедило тебя, Неверящий? Без твоей помощи мы бы не добрались до этого места. На Расколотой Скале ты оказал мне бесценную помощь, хотя мой собственный гнев подвергал тебя опасности. Однако сейчас ты задерживаешь меня. Томас Кавинант, ты не должен быть так малодушен.
— Малодушен? Адский огонь! Я чертовски труслив. — Что-то от его ярости возвратилось к нему, и он прошипел сквозь пот и слезы, которые текли на его губы:
— Все прокаженные — трусы. Мы все таковы.
Наконец она повернулась к нему, уставилась на него пылающим взглядом. Сила этого взгляда превышала его слабую устойчивость, и он растянулся на камне. Но он заставил себя подняться снова. Сдерживая свой страх, ради нее же самой, он отважился противостоять ее силе. Он неустойчиво встал перед ней и, предавая самого себя, окунулся в саморазоблачение.
— Управляют, Елена, — проскрежетал он. — Я говорил, что тобой управляют. Ты понимаешь, что это означает? Управлять — значит использовать людей. Принуждать их служить тем целям, которые сами они избрали бы. Тобой управляли. Не Фаул — я! Я управлял тобой, использовал тебя. Я говорил тебе, что заключил еще одну сделку, но не сказал, какой она была. Я использую тебя, чтобы снять с себя ответственность. Я обещал себе, что буду делать все возможное, чтобы помочь тебе найти этот Завет, но в то же время я обещал себе, что буду делать все возможное, чтобы заставить тебя взять на себя мою ответственность. Я наблюдал за тобой и помогал тебе, чтобы когда мы наконец окажемся здесь, ты поступила именно так — вступила в противоборство с Фаулом без думы о том, что же ты на самом деле делаешь — чтобы все то, что случится потом в Стране, было только твоей виной, а не моей. Таким образом, я мог избавиться своего противоречия. Проклятие, Елена! Ты слышишь меня?
Все это может быть на руку только Фаулу!
Она, казалось, слышала только часть из того, что он говорил. Направив свой ожесточенный взгляд прямо в него, она сказала:
— Было ли когда-либо время, когда ты любил меня?
В агонии протеста он почти прокричал:
— Конечно я любил тебя! Потом овладел собой, вложил всю свою силу в обращение, призыв:
— Раньше я никогда и не думал о том, чтобы использовать тебя — до тех пор, пока мы не пересекли оползень. Именно тогда я понял, что ты способна и на дурное. Я любил тебя до этого. Я люблю тебя сейчас! Я, конечно же, бессовестный ублюдок, я использовал тебя, но теперь — все. Сейчас я сожалею об этом. — Всей оставшейся силой своего голоса он упрашивал ее:
— Елена, пожалуйста, не пей этого. Забудь о Силе Повелевания и возвратись в Ревлстон. Позволь Совету решить, что делать со всем этим. Но то, как она отвела свой взгляд от его лица, обжигая им стены пещеры, сказало ему, что он не смог убедить ее. Когда она заговорила, она только подтвердила его провал.
— Я стану недостойна быть Лордом, если окажусь не в состоянии действовать сейчас. Амок предложил нам Седьмой Завет потому, что понимал, что крайняя необходимость Страны превосходит условия его создания. Ядовитый Клык сейчас в Стране — и ведет войну. Сейчас Страна, и жизнь, и все живое подвергается опасности. Пока какая-то сила или оружие находятся в пределах моих возможностей — я не упущу этого!
Ее голос смягчился, когда она добавила:
— И если ты любишь меня, то как я могу отказаться бороться за твое избавление? Вовсе не требовалось держать эту сделку в секрете. Я люблю тебя. Я хочу спасти тебя. Твоя нужда только усиливает необходимость моих действий.
Повернувшись снова к желобу, она подняла горящий Посох высоко над своей головой и выкрикнула словно боевой клич:
— Меленкурион абафа! Сам Завет не может быть источником зла, Ядовитый Клык. Я иду, чтобы сокрушить тебя.