Война иными средствами
Шрифт:
Другие аналитики изучали действие экономических методов государственного управления в исторической перспективе; этим они серьезно отличались от тех историков, наподобие Гэвина и Сарджента, которые, как правило, стремились прежде всего объяснить, как различные экономические соображения определяли итоги внешней политики. Замечательный результат десятилетнего труда, «Экономическое государственное управление для выживания» Добсона (2001), представляет собой пересмотр истории холодной войны, где уделяется самое пристальное внимание роли экономического управления в объяснении политики США в период между 1933 и 1991 годом. Хотя очевидно, что он руководствовался иными мотивами, Добсон все же задается вопросом, почему США перешли от ревностного отстаивания своих «нейтральных» торговых прав в военное время (до вступления в Первую мировую войну) к ведению своего рода экономической войны против Советского Союза в мирное время (сразу после Второй мировой); этот факт сам по себе служит доказательством того поистине шизофренического, зачастую противоречивого отношения США к геоэкономическим практикам.
При достаточном внимании к историческим, тематическим и конкретным исследованиям налицо острый недостаток концептуального осмысления практики использования экономических и финансовых инструментов для государственного управления. Отдавая должное ранним прозрениям Сьюзен Стрендж, укажем, что работа Дэвида Болдуина «Экономическое государственное управление» (1985) остается едва ли не единственной попыткой изменить такое положение дел. Своей первоочередной задачей Болдуин полагал «осмыслить осмысление экономического государственного управления»; с этой целью он тщательно изучил двойные стандарты и интеллектуальные барьеры, которые мешают четкому политическому осознанию геоэкономических
45
Как отмечалось выше, определение Болдуина относится к тем, которые ближе всего к нашему, оно уделяет внимание не столько целям, сколько средствам, и описывает тот «эмпирически бесспорный факт, что творцы политики используют порою экономические средства для достижения широкого спектра неэкономических целей» (Economic Statecraft, 40). Определение Болдуина отличается от нашего толкования геоэкономики тем, что болдуиновское определение является телеологическим и не может служить инструментом анализа. То есть он придает экономическому государственному управлению более ограничительный характер с точки зрения неэкономических инструментов, и это исключает, например, деятельность в киберпространстве.
46
Так называемые классические случаи геоэкономического государственного управления чаще всего охватывают санкции Лиги Наций против Италии, эмбарго США против Японии, ограничения на торговлю с коммунистическими странами, введенные Соединенными Штатами и Западной Европой, американские санкции против Кубы и санкции ООН против Родезии. См Baldwin, Economic Statecraft, chap. 8 and p. 373.
Со времен публикации работы Болдуина новых книг на эту тему почти не появлялось, о чем с сожалением пишут комментаторы – Добсон, Уолтер Рассел Мид, Хуан Сарате, Роберт Зеллик и другие [47] . До поры это относительное пренебрежение казалось прискорбным, но допустимым, однако сегодня ситуация выглядит совершенно иначе. Экономические рычаги государственного управления получили широкое распространение, их используют некоторые наиболее могущественные страны мира, и потому следует признать и попытаться составить четкое представление об этом феномене. Впрочем, в конечном счете дефиниции – вовсе не главное. Во многом понимание того, что такое геоэкономика, определяется обретением способности задуматься об этом. Поэтому полезно дополнить наше определение несколькими уточнениями.
47
Добсон отмечает, что экономическое государственное управление можно назвать «несуществующей» областью исследований, отчасти из-за предубежденности специалистов по международным отношениям, а также вследствие бытования среди ученых уверенности в том, что экономические инструменты не вполне эффективны в сфере геополитики. Еще он указывает на неготовность либеральных экономистов признавать опору экономики (и даже ее подчиненность) на политические и геополитические факторы (см. US Economic Statecraft for Survival, 4–5). Недавно Р. Зеллик также отмечал, что американские стратеги в области безопасности словно утратили способность комбинировать экономику и внешнюю политику («Currency of Power», Foreign Policy, October 8, 2012).
Вместо того чтобы сосредоточиться на экономике как средстве достижения геополитических целей, некоторые определения геоэкономики переворачивают это отношение причины и следствия, подчеркивая, что страны могут использовать военные или геополитические мускулы (так называемую «жесткую силу») для обеспечения позитивных экономических результатов [48] . Это, несомненно, важное обстоятельство, но оно куда важнее для очередного труда по геополитике, чем для книги по геоэкономике. Когда речь заходит о классификации различных форм государственного управления, мы должны ориентироваться на средства, а не на цели. Ведь, как объяснял Дэвид Болдуин, «бомбардировку библиотек не называют культурной войной; бомбардировка жилых домов не считается войной против жилья; бомбардировку ядерных реакторов не называют ядерной войной, а бомбардировку заводов и фабрик не следует именовать экономической войной» [49] .
48
Sanjaya Baru, «Introduction: Understanding Geo-economics and Strategy», presented at the seminar «A New Era of Geo-economics: Assessing the Interplay of Economic and Political Risk», IISS, October 24, 2012.
49
Baldwin, Economic Statecraft, 40.
Действительно, наблюдается тенденция трактовать геополитику и геоэкономику как синонимы. Эти два явления, безусловно, взаимосвязаны, но их все-таки следует различать [50] . Отчасти проблема заключается в том, что, как и в случае геоэкономики, не существует единого, общепринятого определения геополитики; более того, данный термин применяется даже шире и бессистемнее, чем термин «геоэкономика». Если следовать одному из самых популярных и часто цитируемых определений, геополитика есть метод анализа внешней политики, который стремится истолковать, объяснить и предсказать международное политическое поведение прежде всего с точки зрения географических переменных [51] . Другие, более общие определения обычно фокусируются на взаимодействии политики и территорий – то есть на искусстве и практике использования политической власти на конкретной территории [52] .
50
Некоторые пытались это сделать, используя, впрочем, различные определения геоэкономики, геополитики или обеих дисциплин разом. По словам Бабича, геополитика нацелена на утверждение контроля над территориями и населением, эти территории занимающим, тогда как геоэкономика фокусируется на контроле над товарами, технологиями и рынками. Геополитические стратегии опираются на развертывание военной силы или на угрозу ее применения; геоэкономические же стратегии опираются на экономические средства. В-третьих, геополитика, как правило, понимается как игра с нулевой суммой, а геоэкономика не обязательно должна быть таковой. К. Зольберг Шелен, автор книги о геоэкономике, приводит еще одно различие: «Деятельность [в сфере геоэкономики] предпринимается обыкновенно не физическими лицами, представляющими национальное государство, а сотрудниками организаций частного сектора». Klaus Solberg Soilen, Geoeconomics (BookBoon: 2012), 8.
51
Graham Evans and Jeffrey Newnham, The Penguin Dictionary of International Relations (London: Penguin Books, 1998), 197. Рассуждения об оптимальной геополитике: Gear'oid 'O Tuathail, Simon Dalby, and Paul Routledge, The Geopolitics Reader (London: Routledge, 1998).
52
Как заметил американский дипломат и ученый середины двадцатого столетия Роберт Штраус-Хупе, геополитика есть «борьба за пространство и власть». Robert Strausz-Hup'e, Geopolitics: The Struggle for Space and Power (New York: G. P. Putnam’s Sons, 1942). См. также Robert D. Kaplan, «Crimea: The Revenge of Geography», Forbes, March 14, 2014.
Если сформулировать иначе, геополитика представляет собой набор допущений о том, как государству следует осуществлять власть над той или иной территорией (что составляет эту власть, каким образом она возрастает или увядает). То же самое верно в отношении геоэкономики, как мы определяем последнюю в данной книге. Но большинство геополитических исследований обыкновенно объясняет и предсказывает применение государственной власти посредством целого ряда географических факторов (территория, население, экономические показатели, природные ресурсы, военный потенциал и т. д.) [53] . Геоэкономика, на наш взгляд, должна предлагать «параллельную» картину того, как государство набирает и осуществляет свою власть – посредством экономических, а не географических факторов.
53
Отметим, что «экономические показатели» в нашем понимании затрагивают исключительно соотношение между общим экономическим здоровьем нации и военной силой; они не включают в себя согласованное использование экономических инструментов или влияния для достижения специфических геополитических целей.
Исходя из такого понимания, использование военной силы для достижения экономических целей больше относится к сфере геополитики, чем к сфере геоэкономики. Но все равно обе дисциплины тесно связаны, и эта связь между ними заслуживает изучения и дальнейшего осмысления. В частности, стоит задаться вопросом, приведет ли нарастание использования геоэкономических инструментов государственного управления к изменению «матрицы», характеризующей, когда и как страны прибегают к военной силе [54] . Этот вопрос не относится напрямую к содержанию нашей книги, однако он очень важен, и мы будем затрагивать его в следующих главах.
54
Хиллари Клинтон в своей речи об экономическом государственном управлении указывает на ту важную роль, которую экономические возможности играют в качестве составляющей «умной силы», то есть на их роль в активной дипломатии, а также в сохранении статуса сильнейшей армии мира. Speech delivered at the Economic Club of New York, October 14, 2011.
Принципиальный момент: понимание геоэкономики требует постижения коренных отличий в операционных предпосылках геополитики и экономики. Логика геополитики традиционно предусматривает игру с нулевой суммой, тогда как логика экономики традиционно опирается на игру с положительной суммой. Майкл Мандельбаум в своей последней книге отметил, что «сердце политики – власть; цель экономики – богатство. Власть по своей природе ограниченна. Поэтому стремление к власти видится спорным. Это игра с нулевой суммой… Богатство, напротив, не имеет пределов, благодаря чему экономика становится игрой с положительной суммой» [55] . Геоэкономика, по сути, сочетает в себе логику геополитики и инструменты экономики, рассматривая экономические действия и характеристики конкретного государства как «встроенные» в крупные реалии государственной власти. Этот факт часто приводит к конфликту геоэкономических подходов и положений экономической теории.
55
Michael Mandelbaum, The Road to Global Prosperity (New York: Simon and Schuster, 2014), xvi.
Сформулируем так: возвращаясь к мысли, что, как выразился Мандельбаум, «в экономике, в отличие от войны, каждый может быть победителем», для геоэкономики важно то, что указанное различие сохраняется только до тех пор, пока экономические действия предпринимаются ради экономических целей [56] . Но выясняется, что геополитическое использование экономических инструментов способно привести к результатам, столь же значимым и столь же «нулевым», как и те, которые достигаются традиционной военной демонстрацией государственной власти.
56
Ibid.
Симптомы этих дисциплинарных конфликтов между экономикой и внешней политикой проявляются в США на всем протяжении истории страны. Большинство призывов переориентировать американскую внешнюю политику ради учета возрастающей роли экономических факторов (то есть на «рельсы» геоэкономики) сопровождается, как правило, сетованиями на институциональную неспособность правительства США совместить внешнюю политику с экономической стратегией. Бывший госсекретарь США Хиллари Клинтон поделилась своими соображениями на сей счет в выступлении перед конгрессом [57] . Ее поддержал целый хор сторонних наблюдателей, включая бывших американских военачальников, экономистов и внешнеполитических стратегов, причем равно республиканцев и демократов [58] . Вскоре после того, как Клинтон изложила свои взгляды на экономическую повестку дня, Дэвид Роткопф, генеральный директор и редактор журнала «Форин полиси», опубликовал заметку о Хиллари Клинтон, якобы «проникающей» в министерство торговли; он писал, что «речь Клинтон знаменует продолжение успешной деятельности госсекретаря по переосмыслению роли ее ведомства… она хочет „думать иначе“, цитируя Стива Джобса… Также [эта речь] показывает, что администрация повзрослела и определилась со своими приоритетами и жизненно важными компетенциями в необходимых сферах» [59] . Другие комментаторы, например, бывший сотрудник Государственного департамента Николас Бернс, начали спрашивать, позволит ли программа госсекретаря Клинтон администрации Обамы изменить тот способ, каким традиционно действовал Вашингтон, действительно ли экономические соображения будут рассматриваться наравне с военными и дипломатическими при определении национальных интересов [60] .
57
На представлении своей программы экономического государственного управления Клинтон также открыто говорила об институциональных изменениях, необходимых для осуществления этих политических сдвигов. См., например, Hillary Rodham Clinton, «Economic Statecraft», remarks to the New York Economic Club.
58
См., например, Zoellick, «The Currency of Power»; David Rothkopf, «Hillary Clinton Ingests the Commerce Department», Foreign Policy, October 14, 2011; R. Nicholas Burns and Jonathon Price, eds., The Global Economic Crisis and Potential Implications for Foreign Policy and U.S. National Security (Washington, D.C.: Aspen Institute, 2009). Причем один из наиболее ярких призывов к такому повороту является одновременно одним из самых ранних. Фред Бергстен в апреле 1971 года, будучи молодым сотрудником СНБ, подал докладную записку своему боссу, советнику президента по национальной безопасности Генри Киссинджеру, в рамках подготовки встречи между Киссинджером и Питом Питерсоном; в записке говорилось: «Однако имеются более глубокие, философские соображения, которые обязательно скажутся на ваших отношениях с Питерсоном: это взаимосвязь между внешнеэкономической политикой и внешней политикой в целом. Будет (с оговорками) правильно сказать, что внешнеэкономическая политика определяла общую внешнюю политику США на протяжении всего послевоенного периода; все наши „экономические“ инициативы (МВФ, МБРР, план Маршалла, переговоры Кеннеди, СПЗ и т. д.) предлагались и осуществлялись по причинам внешнеполитического свойства, и вопросы внешней политики определяли позицию США практически по всем шагам во внешнеэкономической политике…
В настоящее время ощущается нарастающее стремление изменить это соотношение. На самом деле его, вероятно, и вправду следует изменить, в некоторой степени, дабы увеличить „экономическое“ содержание внешнеэкономической политики, по тем же причинам, по которым мы сегодня хотим разделить с союзниками нашу глобальную роль в вопросах политики и безопасности». «Memorandum from C. Fred Bergsten of the National Security Council Staff to the President’s Special Assistant for National Security Affairs (Kissinger)», Foreign Relations of the United States, 1969–1976, Volume III, Foreign Economic Policy; International Monetary Policy, 1969–1972, Document 64, Department of State, Office of the Historian, http://history.state.gov/historicaldocuments/frus1969-76v03/d64.
59
Rothkopf, «Hillary Clinton Ingests the Commerce Department».
60
Nicholas Burns, личная беседа.