Война Калибана
Шрифт:
— Здесь на кону карьеры!
— Карьеры…
Торссон только кивнул и снова занялся терминалом.
Карьеры!
На миг она вернулась в прошлое, когда лежала навзничь, уставившись в звездную бездну над Ганимедом. Ее люди погибли или продолжали гибнуть. Радио молчало, скафандр превратился в ледяной гроб. Она смотрела в лицо твари. Твари без скафандра. Кругом радиация и жесткий вакуум, на когтях монстра застыли красные хлопья крови. И никто здесь не желает этого обсуждать, опасаясь подпортить карьеру?
К черту!
Когда участники совещания потихоньку вернулись в зал и заняли места за столом, Бобби подняла руку. Она чувствовала себя немного смешной, как пятиклассница среди взрослых, но понятия не имела, как полагается задавать вопрос. Тот, кто зачитывал повестку, бросил на нее недовольный взгляд и перестал замечать. Торссон, дотянувшись под столом, больно сжал ей колено.
Бобби не опускала руки.
— Позвольте? — сказала она.
Сидящие за столом принялись оборачиваться, награждая ее все более недружелюбными взглядами, после чего демонстративно отводили глаза. Торссон все сильнее сжимал пальцы, пока Бобби, не вытерпев, не перехватила его запястье другой рукой. Она сжала так, что хрустнули кости и капитан, удивленно ахнув, отдернул руку. После чего развернул свой стул прямо к ней. Его глаза были круглыми, губы поджаты в прямую линию.
Та, в желтом сари, тронула за рукав чтеца повестки, и он немедля замолчал. «Ну вот и прояснилось: она главная», — решила Бобби.
— Лично я, — чуть извиняющимся тоном проговорила бабуся, — хотела бы услышать, что скажет нам сержант Драпер.
«Она запомнила мое имя, — отметила Бобби. — Интересно».
— Сержант? — обратилась к ней бабуся.
Бобби, не зная, правильно ли поступает, встала.
— Я просто удивилась, почему никто не говорит о монстре?
На лице бабуси вновь показалась загадочная улыбка. Все молчали, и это молчание словно плеснуло в кровь Бобби адреналина. Она почувствовала, как задрожали колени. Больше всего на свете хотелось сесть на место, только бы все забыли о ней и отвели взгляды.
Она сжала зубы и напрягла мышцы ног.
— Вы понимаете, о чем я? — продолжала она, не в силах совладать с голосом, который звучал все громче. — Тот монстр, что убил пятьдесят солдат на Ганимеде. Из-за которого мы все здесь.
В зале стало тихо. Торссон уставился на нее, словно на умалишенную. Может, она на самом деле сошла с ума. Старушка оправила свое желтое сари и ободряюще улыбнулась.
— Я хочу сказать, — говорила Бобби, комкая в руках листы повестки, — что, конечно, торговые соглашения, и права на воду, и кто кого поимеет в первый четверг после зимнего солнцестояния — это очень важно!..
Она замолчала, чтобы перевести дыхание: длинная тирада при высокой гравитации далась не так легко. Она понимала их взгляды. Взгляды говорили, что, если она сейчас же замолчит, эту маленькую неловкость забудут и вернутся к работе. И ее карьера не сгорит синим пламенем.
Бобби сама удивилась, насколько ей было наплевать.
— Но, — вновь заговорила она, отбрасывая распечатанную повестку и заставляя отшатнуться, как от заразы, человека в коричневом костюме, — что насчет того долбаного монстра?
— Прошу прощения, леди и джентльмены. Сержант Драпер страдает от посттравматического стресса, — подскочил с места Торссон. — Ей нужна помощь.
Он схватил Бобби за локоть и вытащил из зала. В спину ей катилась нарастающая волна голосов. Остановившись в вестибюле, Торссон выждал, пока за ними закроется дверь.
— Вы! — Он толкнул ее в кресло. В другое время худосочный офицер разведки и с места бы ее не сдвинул, но сейчас Бобби настолько обессилела, что просто рухнула на сиденье. — Вы! — повторил он и обратился к кому-то через свой терминал: — Немедленно сюда!.. Вы! — процедил он в третий раз, ткнув в Бобби пальцем, и заходил туда-сюда перед ее креслом.
Через несколько минут в вестибюль вбежал капитан Мартенс. И остановился как вкопанный, увидев съежившуюся в кресле Бобби и взбешенного Торссона.
— Это ваша вина, — начал Торссон и развернулся лицом к Бобби. — А вы, сержант, только что доказали, как ужасно я ошибся, взяв вас с собой. Ваша идиотская тирада свела на нет все преимущество, которое мы получали, выставив единственного свидетеля.
— Она… — попытался вклиниться Мартенс, но Торссон, ткнув пальцем ему в грудь, рявкнул:
— Вы уверяли, что управитесь с ней!
Мартенс ответил ему грустной улыбкой.
— Нет, не уверял. Я говорил, что смогу ей помочь, если мне дадут время.
— Не важно, — махнул на них рукой Торссон. — Вы оба ближайшим рейсом отправляетесь на Марс, где будете объясняться с дисциплинарной комиссией. А теперь прочь с моих глаз!
Развернувшись на каблуках, он вернулся в конференц-зал, приоткрыв дверь ровно настолько, чтобы протиснуться в щель боком.
Мартенс опустился в кресло рядом с Бобби и протяжно выдохнул.
— Ну, что случилось?
— Я погубила свою карьеру? — спросила она.
— Возможно. Как себя чувствуете?
— Чувствую, — повторила Бобби, поймав себя на том, что ей хочется высказаться перед Мартенсом, и проклиная себя за эту слабость. — Чувствую, что мне нужен воздух.
И, не дав ему возразить, Бобби встала и направилась к лифтам.
Комплекс ООН сам по себе был целым городом. Бобби добрый час искала выход наружу. Она призраком скользила сквозь энергичный управленческий хаос. Люди, обгонявшие ее в длинных коридорах, напористо втолковывали что-то друг другу или собственным терминалам. Бобби не довелось побывать в Олимпии, столице Марсианского Конгресса. Иногда она просматривала несколько минут совещаний по правительственному каналу — если обсуждалась важная для нее тема, — но в сравнении с активностью ООН там царила провинциальная тишина. Обитатели здешнего правительственного здания распоряжались тридцатью миллиардами граждан и сотнями миллионов колонистов. Четыре миллиарда населения Марса в сравнении с этим выглядели озером рядом с морем.