Война Кланов. Медведь 2
Шрифт:
Ульяна засыпает под потрескивание и гудение огня. Словно игрушечные, ручки и ножки вольготно раскинулись по кроватке. Синяя пустышка-соска иногда покачивается во рту, когда она начинает причмокивать.
Вячеслав и Людмила сидят на топчане у печки. Её черные волосы спускаются на широкую грудь белозубого парня. Он что-то нашептывает на ухо, нежно обнимает левой рукой. Глядя на них, я снова ощущаю укол ревности, хоть и понимаю, что глупо – Людмила никогда не переставала любить Вячеслава, даже во время встреч с Александром. Я едва слышно кашляю, они вздрагивают и смотрят на меня. Похоже, что они напрочь забыли, где находятся и почему.
– Жалко ребят, пропали ни за что.
– Ты о ком? – Вячеслав непонимающе склоняет голову.
– О Владимире и Геннадии, мы же только что о них говорили. Про то, как стих из сказки Людмилы подходит к ним.
– А-а-а, – протягивает Вячеслав. – Мы смотрим, что ты задремал, вот и отсели. Неужто приснились?
– Вспомнил, как всё было. Подходящий стишок оказался: и луна была, и звезды, и ветерок, и фраза «Тебя заждались!» А вот третий стишок может на вас походить.
– На нас? – улыбается Людмила.
– Ну, когда вы встретились, – поясняю непонятливым. – Славка же, как конь, помчался навстречу.
– Сам ты конь! – бурчит Вячеслав и чуть крепче прижимает Людмилу к себе. – Просто я соскучился сильно.
Ладонь Людмилы гладит его щеку, я почти услышал, как скрипнула недельная щетина.
– Я тоже соскучилась. Мы же теперь не расстанемся? – она смотрит в глаза Вячеслава.
– Нет, я больше тебя не оставлю, – с этими словами Вячеслав легонько касается чуть приоткрытых губ.
Людмила отвечает на поцелуй. Мне стало как-то неловко оттого, что я смотрю. Вроде бы и выйти сейчас следовало, но тетя Маша строго-настрого запретила надолго покидать друг друга. А поцелуй между тем затягивается.
– Кхм. Вообще-то тут ребенок и я тоже без пары.
– Зави-и-идуешь. Чтобы не завидовать, надо было брать с собой того перевертня, которого ты… – Вячеслав три раза хлопает раскрытой ладонью по основанию сжатого кулака, словно пытается забить воздух между стиснутыми пальцами.
– Это была самка! Тьфу ты! То есть девушка! – протестую я.
– Тише, а то Ульянку разбудишь и будешь сам укладывать, – шикнула Людмила.
Я прикусываю язык – пустышка и в самом деле встревожено покачивается, потом доносится легкий пук, и Ульяна снова погружается в сахарную вату детских сновидений. Людмила приподнимается, смотрит на спящую дочку, кидает в меня укоряющий взгляд и садится обратно. Вячеслав снова её обнимает.
– Прости, Людмила, я не хотел, – шепчу я. – Одолели меня эти внуки Петросяна со своими подколками.
– Это ты сейчас не хотел, а тогда скакал как горный козлик, – Вячеслав наслаждается моим замешательством, мстит за «коня».
– Завязывай, меня до сих пор мороз продирает, как вспомню эту ночь, – я невольно ежусь.
– Ну-ну, рассказывай, тогда чуть сеновал не разнесли по щепочкам, – улыбается Вячеслав.
– Дождешься, и я Людмиле расскажу про проводницу.
Улыбка на круглом лице чуть гаснет. Я старательно изображаю невинность и поднимаю с пола небольшую кочергу.
– Та-ак, – тянет Людмила, – и что это за проводница?
– Ябеда, – теперь со стороны Вячеслава прилетает укоряющий взгляд. – Не обращай внимания, Люд, это он со зла так. На самом деле ничего не было, построил глазки в поезде и всё. Этот подлый стукач тоже строил, только у него ничего не вышло.
– Значит, у него ничего не вышло, а у тебя получилось? – Людмила ладошкой бьет Вячеслава по плечу, с таким же успехом она могла шлепнуть по бревенчатой стене.
– Я же к тебе ехал – ну что у меня могло получиться? – говорит Вячеслав, его глаза серьезно смотрят в лицо Людмилы.
– Ну ладно, поверю на первый раз, – улыбается Людмила.
Вячеслав украдкой показывает высунутый язык. Я отворачиваюсь, открываю дверцу и мешаю догорающие угли. Полено в печке стреляет под кочергой, ещё минут десять и можно закрывать отдушину.
– А всё равно стих подходит к вам, – бурчу я и отхожу к столу.
– Подходит-подходит, только не ворчи, – шепчет Вячеслав и скашивает глаза на спящую Ульяну.
Я понимающе киваю, отворачиваюсь от влюбленных, чтобы не смущать. По стене ползет черный жук, его большие усы покачиваются из стороны в сторону. Он следует по направлению к двери, влекомый тонкой струйкой свежего воздуха. Я ещё немного наблюдаю за ним, как он одолевает перепады бревенчатой стены, что для него были глубокими ямами и оврагами. Он стремительно перебирает лапками, иногда замирает, когда попадает в перепад света и тени. Я решаю ему помочь и выношу из дома за длинный ус.
Прохладный воздух тайги бросает в меня целый букет запахов. Жук стремительно исчезает в ночной тиши, даже не оглядывается напоследок. Неблагодарный! Я глубоко вдыхаю пару раз и возвращаюсь в комнату. Хотел что-нибудь прочитать в тусклом свете лампы, но перед глазами снова разворачиваются воспоминания, опять оживают перевертни и берендеи, снова мелькают смертоносные охотники…
Выход из леса
– Вставай, вставай! Не время сейчас лежать, нам нужно убираться отсюда побыстрее, – тянет меня за руку охотница.
Я ощущаю себя человеком, по которому проехался асфальтный каток. Особенно горят плечи, на них будто капают раскаленным металлом. Укусы болят также яростно, как и в тот день, когда меня укусила Марина. Зеленые травяные нашлепки шипят на ранах, кровь из-под них густеет и темнеет.
– Сейчас, тетя Маша. Дай пять минут, и я буду как огурчик.
Вой падающих берендеев звучит недолго. Такой же всплеск, как и от упавшей «Нивы» прерывает терзающий душу звук. Я приподнимаюсь на дрожащих руках. Судороги пробегают по телу, боль молниями хлещет по укусам. Я не думаю о том, что свечу голой задницей перед пожилой женщиной, и комары благодарно жужжат над открывшимся пиршеством. Не до этого. По рукам ползет слабость и заставляет бросить тело вперед. На зубах хрустят песчинки – я впиваюсь в какую-то ветку, и волокна скребут по небу.
– Жень, нужно идти. Понимаю, что тяжело, но постарайся, – просит тетя Маша.
Я выплевываю остатки горькой коры и делаю ещё одну попытку. На этот раз удается встать на четвереньки. Слабость норовит снова пригнуть к земле, но я перебарываю себя. В голове мутится, обед выплескивается наружу желтоватой блевотиной.
– Вот, оденься! Накинь на себя что-нибудь из одежи перевертней, хотя бы раз походишь в хорошем костюме.
– Что-то последнее время я постоянно донашиваю обноски перевертней! Когда же смогу своё-то надеть? – тут же боль вознаграждает меня за сарказм, чуть не сунув лицом в дурно пахнущую лужу.