Война Кланов. Медведь 2
Шрифт:
– Или ты с нами, или с ними, брат! – рычит Владимир и добавляет, когда Геннадий отступил назад. – Ты выбрал сам! Иди же к ним, тебя заждались!
«Тебя заждались!» – эти слова часто приходят ко мне в кошмарных снах, они знаменуют начало перекидывания оборотней.
В течение одного мига все три перевертня оборачиваются мохнатыми зверюгами, без сгибания, без ломания костей и воя. Спокойно, буднично – фук! и перед нами стоят мощные вервольфы. Как в мультиках на лысине моментально вырастает густая шевелюра, также сквозь розовую кожу вылетает серая шерсть, мышцы раздаются в стороны, будто к ним подключили мощный автомобильный насос. Розовые ногти превращаются в блестящие черные когти.
– Брат, последний раз прошу тебя! – рычит Геннадий.
За его спиной двигаются перевертни. Медленно и неуклонно они приближаются к нам. Первый оборотень двигается легко, словно балерина, на миг показалось, что даже трава не сминается под его лапищами.
– Нет, Генка, сегодня наши дороги разошлись, – отвечает Владимир.
– Ку-ку, ку-ку, ку-ку! – где-то вдалеке надрывается полосатая птица.
– Надеюсь, что кукушечка поет для нас, – скалится главный перевертень. Троица равняется с Геннадием.
– Женька, бери правого. Володя разбирайся с братом, а я уж как-нибудь договорюсь с остальными, – шепчет охотница.
Я вижу, как подрагивают кончики игл.
Кто же нанесет первый удар?
Перевертни приближаются на расстояние броска. В сгустившейся темноте горят красные глаза. На небо выплывает огромная багровая луна. Только вчера она была серебристой, а сегодня…
– Нужно было повернуть обратно, или вас Иерозисим не предупредил? – останавливается перевертень.
Я нацеливаюсь на крайнего правого. Его оскал бесит больше всего. Страха смерти нет, ярость набрасывает мутноватую пленку на глаза.
– Иерозисим покоится в канаве, там же успокоитесь и вы, – бросает охотница.
Старый перевертень истошно воет, и это служит сигналом к атаке.
Толчок от сырого дерна, и мы сшибаемся в воздухе. Перевертень уже не скалится, обнаженные клыки нацелились на яремную вену, но я предплечьем успеваю подбить лохматый подбородок. Возле уха лязгает гигантская мышеловка. Но я не мышь! От удара его отшвыривает на пару метров.
Когда приземляюсь, то слышу четыре коротких свистка, почти слившихся в один и замечаю, как рухнул перевертень рядом с баритоном. Словно из него разом выдернули позвоночник. Бывший «Джеймс Бонд» прыгает к охотнице. Чуть поодаль ломают друг друга берендеи. Всю картину я успеваю увидеть за одну секунду и еле уворачиваюсь от второго прыжка перевертня.
Его острые когти всё же раскраивают кожу над ребрами, боль приходит чуть позже, притупленная и нудящая. Будь я в человеческом обличье, то давно бы катался по земле, прижимая ладони к телу, а сейчас не до этого.
Я бью перевертня по загривку и тот зарывается мордой в низкие елочки мха. Торопясь закрепить успех, прыгаю на широкую спину, что покрыта бугристыми валиками мускулов, но эта тварь изворачивается и встречает сдвоенным ударом ног.
Густой куст орешника останавливает недолгий полет, за который успел увидеть, как охотница сражается с «Джеймсом Бондом». Их бой напоминает тщательно отрепетированную сцену из кинофильма, где каскадеры настолько хорошо знают друг друга, что не позволят упасть волоску с головы напарника. Движения перетекают из одного в другое, они больше похожи на клубок змей, где гибкие тела заменяли руки, лапы, ноги. Сверкают в свете луны медные иглы, но ни одной раны не видно ни у охотницы, ни у перевертня.
Мой противник вновь кидается вперед. Я не успеваю вытащить лапу из цепких ореховых прутьев, и мы катимся по земле, ломая кусты и взрывая дерн. Перевертень оказывается сверху, и кувалда несколько раз опускается на мою морду.
Вспышки боли следуют настолько ярко, словно я жую горящие петарды, а они взрываются одна за другой. Я пытаюсь увернуться, смахнуть с себя прижавший пресс, но эта тварь оказывается изворотливой и умелой. Удары продолжают сыпаться как горох из худого мешка.
Из-за одного удачного удара лопается кожа на лбу, и кровавые лоскуты лезут в глаза, закрывают серого противника. Я бью в ответ, но мои удары пролетают мимо – тварь успевает отдернуть голову.
Словно прокачивая пресс, у меня получается сесть и обхватить лапами стальное тело. Перевертень рычит, а на мои плечи и голову обрушивается целый град ударов. Я не отпускаю, сжимаю вертлявое тело. Он пускает в ход клыки, и по моему телу струйками льется теплая жидкость. Плечи горят ярким пламенем, рваные раны словно посыпали солью, но я не отпускаю.
Александр рассказывал, как его заманили в ловушку перевертни, и один чуть не раздавил в смертельных объятиях, пришла пора и дьявольским созданиям отведать собственной кухни. Сдавливаю. Я слышу, как под моим напором трещат ребра, как затрудняется дыхание у серой твари. Лапы плющат с растущей силой, раны придают ярости.
– Пусти-и-и! – раздается скулеж сверху, удары становятся слабее. – Умоляю! У меня маленький сы-ы-ын!
Я чуть не разжал лапы от удивления – это создание собирается давить на жалость?
Он без сомнения убил бы меня, а теперь молит о пощаде?
Я крепче смыкаю объятие и чувствую, как под лапищами расходятся позвонки. Ещё немного дожать.
В какой-то миг серо тело обмякает, слышится громкий хруст, и перевертень откидывается назад, больше похожий на переломленную пополам игрушку. Я отбрасываю его и падаю рядом, судорожно хватая воздух.
Шерсть, клыки, когти – всё втягивается в серое тело – передо мной лежит окровавленный человек. Совсем недавно он был похож на модель, сошедшую с картинки модного журнала, а теперь походит на жертву маньяка. Маньяком был я, и кровь на теле мужчины тоже моя.
Я слышу щелчки, будто ногтями давят неосторожную вошь – у перевертня встают на место кости! Ещё немного и он будет в порядке, а я больше похож на разбитое корыто из пушкинской сказки. Нельзя дать восстановиться перевертню, и я подползаю к нему.
– Отпусти-и, – шепчут губы. Недавно горящие глаза приобретают зеленовато-серый оттенок и наполняются слезами.
Я отворачиваюсь, чтобы не смотреть. Лапы сами нащупали круглый голяш головы, я вспоминаю Вячеслава и его движения, когда с вагона упала мешковатая фигура. Хруст позвонков и легкое чмоканье возвещают о смерти перевертня. Я откидываю в сторону голову своего первого убитого врага. Она катится по мху и ударяется в корень большой сосны.
Луна заливает наше место битвы мистическим светом. Белеет обнаженное мужское тело, по нему кляксами расплескались лужицы крови, из лохмотьев на шее цвиркает небольшая темная струйка. На широких смятых листьях папоротника блестят красные капли, кусты черники тоже темнеют чем-то влажным. Металлический запах крови затмевает даже ароматы сосны. Довершающим штрихом является лежащая голова. Глаза стеклянно упираются в меня.