Война (Книга 3)
Шрифт:
– Слушай, старший лейтенант.
– Кучилов все-таки вышел из-за стола и, почти упираясь головой в черный дощатый потолок, навис над Иваном сердито дышащей глыбой.
– Ты всерьез или дурочку валяешь?! Пункт ГСМ* - составная часть ДОПа дивизии! Понял?! У меня есть своя дивизия, для которой мне дадено горючее!
_______________
* Г С М - горюче-смазочные материалы.
– Протрите очки!
– Натиск Колодяжного не ослабевал.
– Откуда возьмется здесь ваша дивизия? Ваш эшелон случайно сюда проскочил! А дивизию сгрузили где-то перед Смоленском! Она давно воюет и обходится без вас! Ее другие гэсээмы снабжают горючим!
– Не бери на пушку, старший лейтенант!
– В голосе Кучилова все-таки поубавилось уверенности.
– Вчера вечером один майор тоже брал! На настоящую!.. Прикатил с целой бандой орудие, загнал снаряд в ствол и орет: "Давай горючее, а то стреляю!.." Вижу, чокнутый!.. Пришлось бочку дать в долг. Вон орудие в залог оставил.
– И военинженер нервно засмеялся.
– А ты что, мотоцикл оставишь?
– Майор-артиллерист?
– заинтересовался Колодяжный, пропустив мимо ушей другие слова Кучилова.
– Такой же падкий на чужое, как и ты!
– Значит, не дадите?
– Не имею права.
– Будете сидеть на горючем, пока немцы не пожалуют?
– Буду сидеть, пока не получу письменный приказ, как полагается...
– Прошу, товарищ военинженер третьего ранга, засечь время.
– И Иван, поправив на груди бинокль и автомат, стал смотреть на наручные, тоже трофейные часы.
– Чтоб потом было ясно, как долго по вашей вине задержана доставка горючего ведущим бой частям.
Но на темном циферблате часов Иван никак не мог разглядеть стрелки и, подняв глаза, скользнул взглядом по бревенчатой стене комнаты, надеясь увидеть ходики с гирей. И вдруг его словно кто-то встряхнул, заставив вмиг позабыть обо всем на свете. Он увидел под стеклом, среди разных снимков, заключенных в одну общую деревянную раму, мучительно знакомую коллективную фотографию. Такая фотография была и в дорогом его сердцу фотоальбоме, сгоревшем вместе с чемоданом в машине еще там... близ границы. На фотографии - группа выпускников их военного училища под знаменем. Вот и он, в новенькой лейтенантской форме, большеглазый, сосредоточенно-важный.
Словно отторгнутый от всего, что его сейчас окружало, Иван не заметил воцарившейся в домике тишины, не расслышал, как к нему подошла от печи и застыла рядом, тоже устремив взгляд на фотографию, хозяйка дома - старушка с маленьким темным лицом, будто печеным, столь обильны были на нем морщины.
То, что случилось, уже поняли все и напряженно ждали развязки.
– Кто здесь из ваших?
– тихо спросил Колодяжный, заметив рядом с собой женщину.
– Вот, сынок, мой младшенький, - почему-то шепотом ответила она, ткнув пальцем в длинношеего, стриженного, как и все, лейтенантика.
– Дима Старостенков?!
– Колодяжный обрадованно засмеялся, будто воочию увидел своего лопоухого, остроносенького однокурсника, который в строю всегда тянул ногу и с которым время от времени обязательно что-нибудь случалось.
– А вот я, почти рядом с ним!
– Господи! Где он сейчас, сердешный?
– вдруг заголосила старуха. Живой или, может, ранятый?!
– Она смотрела на Колодяжного со смешанным чувством радости, тревоги и надежды.
Ивану стало жалко эту одинокую, пригнутую возрастом и трудной жизнью бабку, но ничего утешительного о сыне ей сказать не мог: ведь третий год пошел, как закончили они училище и разлетелись по разным военным округам. Разве что рассказать, как ее Димка однажды на стрельбище, находясь в оцеплении, по глупости взглянул в бинокль на солнце и чуть не ослеп. Долго носил потом темные очки, не хотел с ними расставаться, так как удобно было при темных стеклах незаметно дремать на занятиях.
– Живой Димка!
– с вдруг родившейся в нем уверенностью сказал Колодяжный.
– На Юго-Западном фронте дает прикурить фашистам!
– Живой?! Воюет?!
– Женщина метнулась к печи, загремела железной заслонкой.
– Сейчас же садись к столу да рассказывай, а я тебе свеженького борща налью!.. Курицу зарежу!
– Рассказывать больше не о чем, - извинительно ответил Иван и метнул негодующий взгляд на застывшего посреди комнаты Кучилова.
– А борщом да курятиной кормите этих тыловых... Им спешить, как видно, некуда.
– И решительно вышел, надеясь в глубине души, что Кучилов его остановит.
Военинженер не окликнул старшего лейтенанта. Не сводил с него задумчивого взгляда сквозь окно, когда тот вместе с пулеметчиком выталкивал из-под навеса свой БМВ. Взревев мотором, мотоцикл куда-то унес своих седоков, а Кучилов удрученно сказал:
– Черт его знает, как быть!
– поскреб пятерней в могучем затылке, беспомощно взглянув на молчаливо нахохлившихся за остывшим борщом командира автороты и своего заместителя.
– Нельзя так, начальник!
– вдруг накинулась на него хозяйка дома. Ее быстрые глаза и тонкие губы выражали ум и какую-то силу.
– Я борщ варю всем, кто есть просит... Не пытаю - с наших ты краев, аль с хохлацких, чи московских! Все наши, все красные! Все бьют супостата, как и сынок мой!..
– Мамаша, борщ, конечно, тоже горючее.
– Кучилов похлопал ладонью по своему выпирающему из-под ремня пузцу.
– Была бы ты лет на сорок моложе, приписал бы тебя к своей части, и тогда борщ варила б только для нас, а не для всего фронта.
– Затем военинженер измерил жестким, требовательным взглядом командира автотранспортной роты - хмурого воентехника в синем комбинезоне: - Надо, чтоб хозяйство было на колесах. Одну машину выделите для снятия "маяков"... Предупредите людей: из расположения склада - ни на шаг!
– Есть быть на колесах!
– Воентехник, выбравшись из-за стола и надев пилотку, тут же выбежал выполнять приказание.
15
А старший лейтенант Колодяжный тем временем примчался на уже знакомый железнодорожный разъезд, где в зарослях посадки изнывали от безделья приехавшие на полуторке с Мишей Иванютой бойцы. Младшего политрука Иванюту он увидел сидящим в кабине грузовика с блокнотом на коленях и карандашом в руке. Колодяжному и в голову не могло прийти, что инструктор политотдела по информации Михайло Иванюта, будто и не вскипала вокруг опасность, сочинял стихи о любви.