Война (Книга 3)
Шрифт:
"Здравствуй, мой дорогой Фиодор!" - по-немецки залопотал Шернер, протягивая Чумакову обе руки.
Федор Ксенофонтович от неожиданности чуть было тоже не протянул навстречу руку, даже качнулся вперед, но все-таки успел сдержать себя и суровым, почти злым взглядом остановил фашиста.
"Ведите себя как полагается пленному врагу!
– резко, с трудом переходя на немецкий, сказал Федор Ксенофонтович.
– Я для вас генерал Красной Армии, и только!
– Затем повернулся к красноармейцам, изумленно наблюдавшим эту сцену, и поодаль от них увидел майора Рукатова в каком-то растерзанном виде, почему-то с опухшим лицом, слезящимися глазами. Задержав на майоре вопросительный взгляд, ощутил зреющую, какую-то
В автобусе гулял легкий сквознячок, разнося ароматный дым сигареты, которую закурил с разрешения генерала Чумакова полковник Курт Шернер. Он же первый и начал разговор:
– В плен я попал по оплошности сопровождавшей меня охраны. Но это перст судьбы: она милостиво предоставила мне возможность отблагодарить вас, господин генерал, за вашу кровь, которая течет во мне.
– Я отдавал кровь не врагу, а офицеру дружественной моей стране Чехословакии!
– оборвал Шернера Чумаков.
– Полагаю, вы не будете раскаиваться, что приняли меня на маневрах Красной Армии не за того, кем я был.
– Шернер с вкрадчивостью посмотрел в хмурые глаза Федора Ксенофонтовича.
– Верно, уже тогда мой ум, мое сердце принадлежали великой Германии... И, между прочим, именно после моего пребывания на киевских учениях была сформирована первая часть особого назначения германских военно-воздушных сил под командованием моего старого друга генерала Курта Штудента. Затем мы пошли дальше вас! Кроме парашютно-стрелковых полков у нас родились парашютные батальоны истребительно-противотанковый, артиллерийский, саперный, связи... И все это, повторяю, родилось после того, что я увидел в России в тридцать пятом году!
– Шернер выглядел очень довольным, будто и не находился в плену.
– Я догадываюсь, что идея механизированных корпусов и способ их применения тоже украдены фашистами у Красной Армии, - недобро произнес Чумаков.
– Не надо грубых слов!
– Шернер поморщился.
– При чем здесь воровство? Если велосипед изобретен, умному глазу достаточно увидеть его со стороны... Такие вещи, как механизированные корпуса или десантные операции, подобно той, которую мы с вами наблюдали шесть лет назад восточнее Киева, под колпак не спрячешь...
– Если б я тогда знал ваше истинное лицо...
– Чумаков, кажется, даже скрипнул от досады зубами, вспоминая проведенные вместе с Куртом Шернером дни в Киевском гарнизонном госпитале.
– Тогда бы вы сейчас не имели такой счастливой возможности, какая вам представляется!
– воскликнул Шернер, глядя на Чумакова, как на неразумного ребенка.
– Какой возможности?
– удивился Федор Ксенофонтович.
– Прекратить бессмысленное сопротивление и сдаться на милость победителей.
– Лицо Шернера вдруг сделалось строгим и будто вытянулось. Вам лично гарантирую полную безопасность и самое прекрасное отношение немецкого командования.
– Кто это вас уверил, что вы победители?!
– Слова Чумакова прозвучали с подчеркнутой резкостью, может, потому, что его дразнил запах сигаретного дыма; ему очень хотелось курить, а папиросы он забыл в блиндаже.
– Не будьте слепцом!
– Шернер стишил голос, как заговорщик. Оглянитесь вокруг!.. Красная Армия в агонии - она разгромлена по частям! Вы же профессионал высшего класса и понимаете, что произошло: в приграничных районах мы разгромили не приведенные в боевую готовность первые эшелоны ваших армий прикрытия. Затем нанесли сокрушающие удары по вторым эшелонам этих армий. Не так ли?.. А сейчас в глубине вашей территории мы заканчиваем уничтожение войск второго эшелона ваших приграничных округов. Кто это может оспорить?!
Чумаков удрученно молчал не потому, что пленный говорил страшную правду; его поразило четкое мышление Шернера и ясный в своей простоте и в понимании рисунок происшедшего - грандиозно-трагического, но конечно же не окончательного.
– Подобной катастрофы еще не знала история войн!
– возвысив голос, патетически продолжал Шернер.
– По нашим сведениям, за первые десять дней войны русские потеряли свыше трех тысяч самолетов!.. Такие потери можно восполнить только за несколько лет!.. А танки? Ведь у вас к началу войны было по количеству превосходство в танках! Правда, если учитывать машины старых образцов, у вас не было превосходства в ударной танковой силе. Но главное: мы сумели так сгруппировать свои войска, что на том же брестском направлении у нас танков оказалось вдвое больше, чем у вас! Значит, и превосходство в оперативном маневре на нашей стороне?.. Так что, господин генерал, ваша карта бита!
– Война не картежная игра!
– Нет, игра. Только более сложная. Игра умов. Борьба доктрин! С кем вы хотите соперничать в этой войне? С немецкими генералами, которые уже с пеленок постигали военную науку?! А вы, простите меня, как и все ваши маршалы, до зрелого возраста в пастухах или в трактирных мальчиках ходили, а то, чему научились потом, - верхушки науки, знания для первой необходимости... Не сердитесь, я говорю откровенно, веря в ваше благоразумие... Ведь мы хорошо изучили Красную Армию, прежде чем решиться на войну. Что касается вас как личности, то вы - исключение, я помню наши споры в госпитале.
– Шернер в запале не замечал, что впадает в противоречие.
– А вокруг вас дикари, порождение чуждой нам жизни... Сегодня из окна машины, на которой меня привезли сюда, я наблюдал, как ваш офицер, наевшись сухого лимонадного концентрата из моего саквояжа, напился воды и чуть не взорвался! Ужас!.. Зрелище такое, что с ума можно сойти! Вы отстали от Европы на столетие! Вам не на кого опираться, и сейчас нет другого выхода, как покориться судьбе и довериться мне...
– Я бы и вовсе не стал с вами встречаться, - перебил Шернера Федор Ксенофонтович.
– Но у меня выдалась минута времени, да и побудило к встрече элементарное человеческое любопытство: хотелось узнать, почему это бывший полковник чехословацкой армии оказался в фашистском мундире... И коль мы с вами заговорили, у меня есть потребность ответить на ваши вопросы и аргументы, возможно, ответить даже не столько вам, сколько самому себе... Многое, о чем вы сказали, полковник Шернер, правда... Да, а почему до сих пор вы полковник? Помнится мне, вы жаловались, что в чехословацкой армии вас обходили чинами...
– Быть полковником германского вермахта выше, чем фельдмаршалом в чешской!
– Ну, это еще бабка надвое ворожила.
– Чумаков едко засмеялся.
– Вам это кажется в угаре первых побед. Но война, полковник, только начинается. Наши главные силы не здесь, а там, в глубине.
– Он кивнул головой на восток.
– Москва только поднимает их, и победы вам не видать.
– Москва не сегодня завтра будет у наших ног!
– Не знаю, дойдут ли немцы до Москвы, но в Берлин мы придем! Чумаков опять засмеялся - уже с горечью: - Чтоб научить вас наконец уму-разуму.
– Господин генерал... Фиодор Сенофонтовиш!.. Вы что, действительно не понимаете своей обреченности?
– Шернер смотрел на Чумакова почти с испугом, и лицо его покрылось испариной.
– Вы же истинно военный челокек! Сегодня мы возьмем Смоленск! Вы в мешке!.. И никуда вам отсюда не уйти!..
– Пленный как-то умоляюще протянул к Чумакову руки.
– Ну что ж, тогда в Берлин придут другие русские, а мы достойно умрем на поле брани.
– В словах Чумакова звучали спокойствие и сила.