Война мага. Т.4. Конец игры
Шрифт:
«Неудачи не должно быть, Неясыть», – прорезался голос Сфайрата.
Её не будет, о скрытный дракон. Как умело создавалась видимость, что именно ты – главный среди племени Хранителей! Ты ведь не сказал мне ни слова о Чаргосе… Рыся легла на крыло и плавно заскользила вниз.
– Держись над водой, дочка, – попросил некромант. И – взглянул в самую глубь Чёрной ямы. Сперва было удивление, потом – разочарование.
Вьётся винтом вдоль аспидно-поблескивающих стен вода, но не журчит, катится молча, в недоброй тишине. Самое дно Ямы отлично видно, его скрыл сизоватый туман, сквозь него торчат острые каменные пики, а кое-где
«Пещеры, папа», – указала Рысь.
Да, верно. Над спиралью водоносного жёлоба, в аспидно-чёрных стенах обрыва замелькали раскрытые устья подземных ходов. Кто и зачем прорыл их – неведомо, но исходящую оттуда голодную злобу Фесс почувствовал очень чётко. Неведомые обитатели не спешили появляться на белый свет, они прекрасно понимали, что такое девятка драконов в безоблачном небе, и отнюдь не рвались предложить некроманту честный бой. Уши Фесса словно заложило ватой. Он слышал тяжёлое дыхание Аэсоннэ – не настоящим слухом, мысленным. Драконица словно пробивалась сквозь нечто незримое, упругое, нехотя рвущееся под напором бронированной груди и мощных крыльев.
Сперва Фесс считал обороты спирали, но очень скоро бросил это безнадёжное занятие. Рысь закладывала одно кольцо за другим, однако дно Ямы совершенно не приближалось, проклятый туман висел и висел себе, дразня одновременно и близостью, и недоступностью.
Некромант поднял взгляд – и разом понял, о чём предостерегал его старый дракон.
Ему показалось – он заперт в бесконечном туннеле, он спустился чуть ли не к самому сердцу земли, и далеко-далеко вверху слабой, почти неразличимой точкой виднеется небо, а в нём – едва заметное мельтешение каких-то крылатых фигурок, таких крошечных и ничтожных по сравнению с торжественной мощью подземного царства. Некромант и драконица очутились словно в середине исполинского кокона, и то, куда они стремились, по-прежнему окутывал туман, ехидно дразня мнимой близостью. Живая, струящаяся вода не помогала, как надеялся Фесс. Чёрная яма и её незримые обитатели быстро высасывали из потока всю магию, какую только могли, и вниз по жёлобу струилась мёртвая, опустошённая влага.
«Так вот что значит „сухая вода“», – смятенно подумал некромант.
«Папа? – Рысь мгновенно почувствовала его беспокойство. И вдруг, безо всякого перехода: – Я устала, пап».
Никогда прежде неукротимая драконица не признавалась ни в чём подобном, да ещё и так спокойно, едва ли неравнодушно.
– Рыся, что с тобой?
«Уккарон высасывает из меня жизнь. Он просто вампир, папа. Повернём назад!»
– Вампир?!.
Что ж, оно и к лучшему. Фесс для верности закрыл глаза, заставил погаснуть весь окружающий мир.
Не обращать внимания на трусость, внезапно поразившую обычно бесстрашную драконицу. Она ведь продолжает лететь, вперив взгляд в чёрные каменные копья на самом дне, что никак не желает приближаться. Это просто Чёрная яма подала наконец голос. Скромно напомнила, что шутить с ней всё-таки не стоит,
Кольцо драконов в далёком небе. Восемь, только восемь, и полной силы ему не достичь. Мы обязательно долетим, не можем не долететь.
А кокон закрывается, и последний проблеск неба остался лишь в драконьем хороводе, спасибо Чаргосу, Сфайрату и остальным, они не дали западне захлопнуться.
…Бродячие камни появились беззвучно, со всех сторон, просто выступили из тьмы непроглядных нор, сунулись в молчаливый поток, пересекли его и замерли на самом краю жёлоба. Похожие друг на друга каменюки, вытянутые, заострённые к вершине, словно колья в частоколе, грубо и неровно вытесанные. Незримые глаза уставились на некроманта, ему показалось – он даже слышит скрип, словно ворочаются тяжёлые мельничные жернова.
«Папа, давай прямо вниз, а? – жалобно попросила Рысь. – Ну что мы тут кружимся, чего накрутить хотим?»
– Вода – какая-никакая, а защита. Ей ведь едва ли по нраву то, что с ней творят в этой ямине, – отозвался Фесс. – Держись над жёлобом, дочка, пожалуйста…
Драконица осталась явно недовольна, но не стала и спорить.
Дно же тем временем приближаться явно не собиралось.
Ну что ж, значит, обряд придётся творить прямо здесь, на спине летящего дракона. Тут не вычертишь магическую фигуру, значит, не станем стонать и заламывать руки, а обойдёмся иными средствами.
Они скользят над мёртвою водою. В Уккароне, конечно, что-то есть от вампиров – однако лучше уж сосать незримую кровь текучего начала, чем громоздить гекатомбы жертв. Стекающая по жёлобу субстанция, которую так и хочется назвать «трупом воды», тем не менее помнит себя и совсем другой. В ней кипела жизнь, её пронизывали свет и магия, и самые причудливые существа резвились в её толще. Всё пропало, и нет дороги назад, даже лёгким паром, только вперёд, под плотную пелену сизого тумана; я понимаю твою боль, вода, и хочу тебе помочь.
Некроманты редко прибегают к стихийной магии, тем более – к магии воды, изначально противостоящей неупокоенным. Заклятья позволяют зачерпнуть сил у одного из первоэлементов, но потом не жалуйся, чародей, что мертвяки получились не те, что надо, с отваливающимися руками-ногами и головой, то и дело норовящей скатиться долой с плеч.
Вода ответила, слабо, едва различимо. Но отозвалась она сразу, не словами, не мыслями, но горьким холодом впустую потраченного могущества. Она не могла повернуть назад, в отличие от Фесса. Ей предстояло лишь покорно оцускаться всё глубже, отдавая самоё себя засевшей где-то под туманной пеленой сущности, тому самому Уккарону, и тот, кто встанет против невидимого вампира, будет вправе распорядиться всей мощью водной стихии. Ещё одна ловушка, подумал Фесс.
Бродячие камни десятками и сотнями сползали за его спиной в поток, тесной гурьбой валили следом, тихая до того вода плескалась и переливалась через края жёлоба, россыпями жемчуга устремляясь вниз, словно решившийся на самоубийство, поскольку уже нет больше сил терпеть вечный ужас.
Капли навылет пробивали сотканный из тумана панцирь, исчезали в беззвучии; вода и камень катились следом за описывающим пологую спираль драконом.
Наступает миг риска, тот миг, ради которого некромант явился сюда.