Война мага. Том 4: Конец игры
Шрифт:
Стоп. Белую перчатку ему вручили козлоногие. Сейчас Император хорошо понимал, для чего. Простой человек, даже командуя всей армией Империи, не справился бы с Семью Башнями. Ему требовалась подмога, и ею стала эта самая перчатка. Но почему же ему позволили воспользоваться ею ещё и здесь, если эти пирамиды так важны для истинных хозяев и архитекторов Разлома? Почему не отобрали, почему не лишили силы?
«Значит, то, что я сделал — соответствовало их планам», — обречённо подумал Император.
…Сеамни словно услышала — приподнялась,
— Я думал о перчатке, — тяжёлый шёпот. — О том, почему она до сих пор повинуется мне. Ведь мы взорвали пирамиду. Ещё две рухнули. Почему нам позволили это сделать?
— А что, если убить тебя для них важнее, чем сохранить эти две-три пирамиды? — Дану не отрывалась от него, кровь пятнала подол длинного платья. — Что, если они не могут это сделать иначе?
Император покачал головой.
— Что им во мне? Я не чародей, я всего лишь правитель Мельина, оставшийся без столицы…
— Но не без армии, — напомнила Сеамни. — Легионы верны своему главнокомандующему.
— И?.. Козлоногих это не волнует. Они способны менять сотню за одного, и всё равно вырвать в конце концов победу, — он вздрогнул. Становилось всё холоднее, Императора начинал бить озноб. Времени всё меньше, кровь капает и капает с белой кости, облекающей его левую руку.
— Нужен последний удар, — Дану чуть отодвинулась, взглянула Императору прямо в глаза. — Магия крови, мой повелитель. Никакого другого средства не осталось. Я отдам себя…
— Что?!
— То, что ты слышал, любимый. Магия крови, нашей с тобой. Сежес проведёт обряд.
Император ошеломленно глядел на Дану. Тонкая, строгая, прямая. Пальчики правой руки держатся прямо за белую кость проклятой латной перчатки, нежная кожа испачкана алым.
— Я не поколеблюсь ни на миг, — медленно проговорил Император. — Если только моя жизнь действительно остановит вторжение. И не просто остановит — избудет его навеки. Ведь Радуга пошла на это. Резали детей, ты ведь помнишь донесение Клавдия. И что? Разлом закрылся? Его магия исчезла? Нет. Просто остановилась. А уж на время, или навсегда — никто сейчас не скажет. — Он повернулся к пологу, за которым остались Вольные: — Голубя к Клавдию. Немедленно.
— Молодой Аастер, Марий, верно? — Брагга грузно опустился в кресло, покрытое траченой молью мантией. Особняк достойного барона в самом сердце Белого города уцелел, счастливо избегнув огня; судебные приставы после мятежа Конгрегации и ответных проскрипционных указов Императора разогнали челядь и вывезли всё ценное — легионам требовалось платить жалованье, так что убранство пришлось собирать буквально с миру по нитке. Кресло под баронским седалищем жалобно скрипело, и Марий готов был поклясться, что выглядит оно ещё хуже древней мантии.
Посыльные Брагги явились к Марию прямо в легионные казармы, не испугались. Конники, подчинённые Аастера, угрожающе сдвинули было ряды, кто-то хмуро осведомился, мол, куда командира
Четверо дружинников в цветах новоиспечённого хозяина Мельинской Империи попятились. Не робкого десятка, они вдруг оказались в плотном кольце до зубов вооружённых людей, и эти люди явно не собирались уступать без боя.
Марию пришлось вмешаться, успокаивать своих, мол, всё хорошо, и он скоро вернётся, ведь благороднейший барон Брагга, конечно же, не имеет никаких дурных намерений, за него, Аастера, поручился сам проконсул Клавдий, и легионы получили твёрдое обещание, что никакой кары никому не будет…
Всадники нехотя расступились, и дружинники постарались ретироваться. Марий шёл посреди, словно арестованный, однако оружия у него никто не отобрал. Оставили ему клинок и когда процессия ввалилась в обширную, явно наспех убранную прихожую. По стенам до высокого потолка осталось висеть несколько гобеленов — приставы, наверное, решили, что за древностью продать их достаточно дорого не удастся.
Зал оказался набит народом. Благородные нобили в кольчугах и при мечах; епископы в необмятых облачениях, явно достанных из-под спуда; полдюжины дам полусвета, расточавших ослепительные улыбки; и, конечно, стража. Возле каждого окна — по паре арбалетчиков, у каждой двери — четвёрка алебардистов. Брагга словно всерьёз опасался за свою жизнь.
На Мария косились, и притом неприязненно. Он ответил лишь тем, что повыше задрал подбородок, прошествовав таким манером через весь зал; за спиной злобно шептались, вернее будет сказать — злобно шипели. Молодого барона без задержек провели в малую залу — перед дверьми железной баррикадой застыли восемь рыцарей в глухих шлемах и кованых латах, словно Брагга не доверял собственным дружинникам.
— Молодой Марий Аастер, — повторил Брагга, в упор глядя на юношу. — Сын достойнейшего отца, подло казнённого кровавым тираном. Грациан был моим другом, тебе это известно, сквайр?
Сквайр. Вот оно в чём дело. Не «барон», даже не «баронет» — а «сквайр», то есть просто юнец благородного сословия, не заслуживший золотых шпор.
— Мне это известно, повелитель, — Марий счёл за лучшее низко поклониться.
— Тогда объясни мне, мальчишка, какого-такого ты делаешь на службе узурпатора?! — рявкнул Брагга, приподнимаясь с кресла и обдавая Мария брызгами слюны. — Почему ты не пришёл к нам, как только тебя отпустили?! Почему выполнял его приказы? Это предательство, так что я не знаю, смогу ли и впредь именовать тебя сквайром.
— Всё в воле всемогущего повелителя, — Марий поклонился ещё ниже. Возражать сейчас не имело смысла.
— Да, всё в моей воле! — рыкнул Брагга, окончательно заплевав юношу. — Могу отправить тебя на плаху за предательство Конгрегации и нашего дела! Могу отдать в мучения, чтобы ты заплатил за смерть благородных нобилей, без сомнения, убитых тобой и твоими головорезами!.. Могу…
— Смиренно предаю себя в руки милостивого и всесильного владыки, — так, сейчас, пожалуй, лучше встать на колени…