Война мага. Том 4. Конец игры. Часть 2
Шрифт:
Главное – не упустить момент, как заведённый твердил Император.
…Там, на холме, на одинокой вершине среди бесконечного туманного моря, могучий воин в алом плаще по-прежнему протягивал руку, пытливо вглядываясь во мглу, ожидая его, Императора, надеясь и веря.
Я не подведу тебя, поклялся правитель. Ни тебя, ни самого последнего пахаря в пределах моего мира.
А вокруг него всё носились нергианцы, словно муравьи в куче, задетой медведем. Как-то даже недостойно столь загадочного и таинственного Ордена; впрочем, тайны редко оказываются достойны
Что-то у них пошло не так. Даже совсем не так.
Император улыбается.
Грохот.
Он обрушивается разом, со всех сторон, словно подземелья Нерга стали обваливаться под тяжестью наступившей стопы неведомого исполина, словно в сердце земных недр разразилась внезапная гроза, осыпая молниями стены и тщась вырваться из каменной темницы.
Император хохочет.
Смех, живой и искренний, исходит из самого сердца.
Нашлась и на вас управа, бесцветно-безликие. Сежес пробилась-таки вниз, и сейчас она…
Но тогда я не смогу – не смогу исполнить задуманное – нет, она не должна, не может, это уже ни к чему!..
Рычание. Зелёный свет меркнет, грохот сменяется жалобными скрипами и скрежетами, словно оседают расколотые плиты, стирая в кровь – каменную пыль – неровные края разломов.
Однако твердыню Нерга крушит совсем не Сежес. Приближение чародейки Император почувствовал бы сквозь скалы, и лёд, и огонь. Это не она.
Но тогда кто же?!
…Кто бы это ни оказался, нергианцам он (она, оно) явно не по вкусу. Безликие визжат и разбегаются – вернее, разлетаются. Кто-то падает, верещит придавленным котёнком, другие спешно сбиваются спина к спине и плечо к плечу, подземелье гудит от свивающейся в тугую пружину магии; Император ощущает упругие толчки, словно где-то рядом ожил тяжёлый молот, приводимый в движение водяным колесом.
Вновь грохот. Косная материя не выдерживает столкновения двух начал. Вокруг алтаря начинают валиться куски свода, однако ни один не задевает Императора даже по касательной.
Нечто приближается, и оно настолько мерзко, гнусно и отвратительно, что в человеческом языке просто не находится правильных слов. Любое из них ограниченно, ибо создавалось, как ни крути, под голубым небом и на вольном ветру. Даже злые, слова отражают ночные звёзды, шёпот трепещущих ветвей – или рокот неистовых штормов. Даже малоприятные для человека змеи, пауки, крысы – лишь часть вечно изменчивой природы, где из великой стены не вырвешь, не вытащишь ни единого кирпича.
Даже мор, приносящий заколоченные дома, где воют оставленные умирать заболевшие – чтобы уберечь ещё здоровых, – даже он – часть сущего и такая же его часть, как небесная радуга, яркое солнце или вольнотекущая река.
Даже вполне мерзкий Нерг, предавший собственную расу, не настолько гадок и гнилостен.
А надвигалась поистине квинтэссенция всего, что ненавистно человеку, обречённому жить и умереть под неисчислимыми звёздами.
Но – не «великое», не «страшное». Врага можно уважать, даже ненавидя до зубовного скрежета и потемнения в глазах. Врага – но не это.
Император
Зелёные блики в ужасе носились по стенам, тяжко скрипел в предсмертной муке каменный свод; нергианцы, из самых храбрых, сомкнули кольцо вокруг алтаря, явно не собираясь расставаться с драгоценной добычей без боя.
«Прочь!»
Не голос, не рычание и даже не шипение. Не слово, не мыслеречь и не озарение. Нечто тупо давящее со всех сторон, колотящееся в костяные бока черепа; удары сливаются в ритм, ритм ходит кругом, круги обретают форму и смысл.
«Прочь!»
Нергианцы дрожат, но не сдаются. С лёгким шелестом, словно нетопыри, со всех концов подземной крепости слетается подмога; Император чувствует, как с хрустом рвётся сущее вокруг надвигающегося Нечто. Правитель Мельина не пытается понять заклятья всебесцветных – нет шансов, настолько они стремительны и сложны. Но противник безликих надвигается всё равно, пусть с некоторым трудом, но отбрасывая всё, на него нацеленное. Он – она, оно, всё вместе – ближе и ближе, пол содрогается, мягко, словно по нему ступает кошка – но весящая больше, чем весь Мельин вместе с катакомбами и дворцовой скалой.
Последних нергианцев расшвыривает, уносит, словно сухие листья осенним ветром; зелёное свечение почти угасает, держится еле-еле, и в его лучах Император видит…
Тайде. Сеамни Оэктаканн. Или нет – Агата. Рабыня Агата в руках господина Онфима, владельца бродячего цирка «Онфим и Онфим». А в глазах – безумный блеск Иммельсторна, Деревянного Меча, проклятия сотворившего зачарованный клинок народа Дану.
Император усмехается. Сеамни далеко. Она наверху, в полной безопасности – насколько это возможно, когда идёт битва, да ещё и с таким врагом, как Всебесцветный Орден. Очередной морок – уж сколько их было!..
Дану приближается, и сквозь каменный жертвенник пробиваются земные содрогания.
«Отдай!»
Привидение – или что это на самом деле – медленно поднимает правую руку; на ней – латная перчатка из белой кости неведомого зверя. Точный двойник той, что на левой у него, Императора.
– Возьми, – усмехается правитель Мельина, не сомневаясь, что существо прекрасно понимает каждое его слово. – Приди и возьми. Я связан, беспомощен. А ты сокрушил… сокрушила мощь всего Нерга. Чего же ты медлишь? Что тебя сдерживает?
– Вручённое в дар нельзя отобрать, – произносит призрак голосом Сеамни, и Император вздрагивает – сейчас различить подделку не смог бы даже он. – Только получить обратно. Нерг глуп, он брал у нас силу и надеялся обмануть. Они придумали этот трюк с перчатками, сумели их выковать, слив нашу мощь со своею. Отдай полученное, Император людей.
– Почему я должен это сделать?
Призрак содрогается, по родному лицу прокатывается судорога гримасы. Сквозь лик Сеамни проглядывает нечто, заставляющее Императора зажмуриться и заскрежетать зубами – смотреть в проглянувшие буркалы не смог бы никто.