Война мага. Том 4. Конец игры. Часть 2
Шрифт:
Знаменитая троица из эвенгаровой гробницы.
Заёмная сила обретает воплощение.
Трое защитников Салладорца неспешно движутся навстречу Шестёрке.
А Фесс – Фесс по-прежнему не может приподняться, оторваться от кажущихся спасительными стен Чёрной башни, пусть не настоящей, всего лишь обрубка, но…
Он видит, что сейчас творится в Эвиале. Видит зависшую над ним фигуру Спасителя, видит рыдающие коленопреклонённые толпы, сбившиеся вокруг церквей и церквушек. Видит тянущиеся бесконечные колонны мертвецов, разрытые погосты – куда там Западной Тьме! Вся сила Сущности не произвела бы и сотой части учинённого в единый миг Спасителем.
Скрепы
Шестеро Тёмных замирают на месте.
«Не подведи нас, Разрушитель».
Не подведу, мысленно обещает Фесс. Он видит колышущуюся, как под ветром, иссиня-чёрную завесу и знает, что кроется за протянувшимися на тысячи лиг полотнищами.
Выбор сделан, Кэр Лаэда. Встань и иди.
Гром бьётся в опрокинутой воронке уже непрерывно. Тьма бежит от яростного блеска слепо бьющих куда попало молний, Шестеро Тёмных сцепляются с тройкой защитников Салладорца, но, несмотря на численный перевес, их тотчас начинают теснить. Фесс видит лишь смутное мелькание, стремительные вспышки, словно там сталкиваются и разлетаются невидимые клинки.
– Отдай ключ! – Эвенгар уже совсем рядом. Его трясёт, всё тело ходит ходуном. Скрюченные пальцы тянутся, тянутся, тянутся… кости прорастают сквозь обугленную плоть, ведущие от них нити уходят куда-то совсем далеко, за пределы Эвиала, куда уже не проникает взор новосозданного Разрушителя. Эти нити сейчас рвут самое ядро мира, режут глубочайшие корни гор, и дрожат, из последних сил пытаясь вобрать безумный поток силы, все восемь драконьих Кристаллов.
Фесс чувствует, как напрягаются мышцы, натягиваются связки, как, превозмогая рвущую боль, тело пытается дать отпор. Напрасно; Эвенгар легко отталкивает страшные на вид когти, наклоняется…
Некроманту кажется, что из него вырвали сердце.
Салладорец выпрямляется, что-то неразборчиво шипит. Сейчас он почти ничем не напоминает человека; покрытые зелёным пальцы одним движением соединяют обе половинки ключа.
Лопается великая струна, режет слух высокий звон, пронёсшийся от края до края Эвиала.
– Всё, всё, всё, – истерично шепчет Салладорец.
Всё, всё, всё, – повторяет за ним погибающий мир.
Пересекшая Эвиал из конца в конец чёрная полоса Западной Тьмы оживает. Фесс чувствует Её движение – с него словно сдирают кожу. Каждая лига там, на поверхности – сколько-то с него самого.
«Встань и иди, некромант!»
Знакомый голос почти умоляет.
Под чёрным покрывалом исчезает океан, в ужасе разлетаются кто куда альбатросы, на пустых, необитаемых островках мечется мелкая живность, даже пышные пальмы дрожат, словно чувствуя приближение неминуемого. Дневной свет меркнет, наползает серый туман, оттуда, где кипят незримые подводные костры, разожжённые силой Спасителя.
Чёрная блистающая стена поглощает всё на своём пути – облака и ветры, птиц и китов, всё. Человеческому глазу не проникнуть сквозь эту завесу, не узреть, что происходит за мерным колыханием, словно по Эвиалу неспешно движется исполин, закутанный с ног до головы в плотный плащ.
– Всё, – выдохнул Салладорец, с блаженной улыбкой опускаясь наземь. – Теперь последнее, самое последнее…
Фесс хотел было зажмуриться. Не смог.
«ВСТАНЬ И ИДИ, НЕКРОМАНТ!»
Не
Спаситель вздрогнул, по всему его телу прошла судорога, лицо жутко скривилось. И все остальные, Клара, Райна, Этлау, Эйтери, орки – все замерли, потому что над миром пронёсся страшный предсмертный стон, словно в ужасной агонии расставалось с жизнью неведомое существо.
Лопнувшая струна. Рухнувшая стена. Покатившаяся лавина.
Спаситель выпрямился. И быстро зашагал вниз, увлекая за собой затянувший полнеба водоворот багряных облаков.
Сдерживавшая Его преграда рухнула.
Пришёл твой час, Сильвия.
Хозяйка Смертного Ливня тоже, как и все, слышала пронёсшийся над Эвиалом погребальный звон.
Всё, ожидание кончилось.
Прятавшееся в обломках скал существо гордо выпрямилось, взглянуло, не опуская глаз, прямо в лицо Спасителю и запело. Древнюю песнь без слов, пришедшую из тайника души, того же, где хранился облик отца. Песню зла и ненависти, ко всем и ко всему.
Сквозь багряный занавес продёрнулась первая чёрная нить.
Но никто, и даже Спаситель, не обратил на это внимания.
Две белые латные перчатки, намертво вцепившиеся друг в друга. Облака лёгкого пламени вокруг, небесный свод – и открытая рана Разлома внизу. Она исходит гноем – козлоногими тварями, растекающимися всё дальше и дальше по Мельину. Их уже не сдержат никакие жертвоприношения.
Схватившаяся с Императором тварь тоже здесь, им уже не разжать смертельных объятий. Земля и тварный мир далеко внизу, возврата нет ни для кого; но за спиной козлоногой бестии – только пустота, а Император слышит миллионы голосов. Миллионы сердец бьются сейчас в унисон с его собственным, превратившимся в сгусток чистого пламени.
Там осталась Сеамни и их ещё не рождённый сын. Сын, чей голос он, Император, тем не менее, слышит. Там – верный Клавдий, не поддавшийся искушению. Легионеры, мужественные и упорные, сражавшиеся за своего Императора и с людьми, и с чудовищами. Гномы Баламута, не испугавшиеся пойти против сородичей.
Видишь, враг, сколько их, тех, кто за меня? А чем можешь похвастаться ты, кроме всепоглощающей бездны?
…Шумит на ветру могучий сосновый лес, приютивший под красноствольными деревьями целый сонм самых причудливых созданий. В чёрной броне, с развевающимся за плечами плащом, стоит высокий рыцарь, Ракот, Бог воинов. За его спиной – два молоденьких деревца, одно чуть повыше, из-под корней бьёт родник. В руке Ракота – горящая ярким бездымным пламенем смолистая ветка; но на лице бога нет ожидаемого торжества. Напротив, он как будто заключён в призрачную клетку, какую не сразу и разглядишь – словно серая паутина, эта завеса плавает над его головой и плечами.
– Укажи путь, – говорит Ракот. – Укажи ему путь!
Укажи путь кому?!
…Есть три способа закрыть Разлом.
Первый – завалить. Второй – заставить сойтись разодранные земные пласты Мельина. И третий – не тратя времени на засыпку, вбить в заражённую, загнившую рану раскалённый клин.
Правая рука Императора начинает гнуть вцепившуюся в неё конечность козлоногой твари.
Я знаю, почему. Я ведаю, за что.
– Папа! – Мальчишке, наверное, лет двенадцать. Возраст, когда в Империи пора брать первую жизнь, сражаясь за правое дело. – Папа, давай!