Война магов
Шрифт:
– Незаметно что-то ваших стараний, Еремей.
– Дык, княже, что в одни руки сделаешь? Да и самим кушать надобно. А коли лезет кто – прикрикну, они и бегут. Стражу позвать могу. Дом-то казне отписан, за царское добро они…
– В ухо дать? – ласково поинтересовался Андрей.
– Ой, прости, княже, запамятовал, – сложился пополам ярыга. – Твой дом, твой…
– Коня прими, расседлай. Поставить есть куда?
Слуга замялся, причмокивая губами.
– Понятно. Напои, ноги спутай и пусти траву щипать. Чего некошено вокруг?
– Дык чем косить, княже? Все растащили, татарвье проклятое, тати бессовестные. Опять же нет хозяина –
Андрей вошел в дом, постучал кулаком по бревнам ближней стены, ничего не услышал в ответ, двинулся дальше, повернул налево по серому от пыли коридору с выбитыми в торцах окнами. Все двери в комнаты были распахнуты, виднелись где распахнутые сундуки, где опрокинутые комоды и бюро, где разбросанные щепы и обрывки какой-то рухляди.
– Как Мамай прошел… Ой, ё! – Он хлопнул себя по лбу: – Как же я забыл?! Княгиня Анна Глинская – царская бабка! Ее перед вторым покушением Шуйские в колдовстве обвинили и в том, что пожар московский сотворила. Вот толпа старушку и растерзала. Заодно, само собой, челядь здешнюю побила и дом разграбила. Тогда все понятно.
Он поднялся на второй этаж. Все то же самое: голые стены, пустые сундуки и комоды, опрокинутая иноземная мебель. Слишком тяжелая, чтобы украсть, и слишком крепкая, чтобы сломать.
– Ни зьим, так поднадкусю, – покачал головой князь, глядя на вспоротую перину в одной из светелок. – Зачем портили-то, козлы?
Легкие белые пушинки, взмывшие ввысь от движения ног, медленно оседали на пол, словно новогодние снежинки. Кровать же теперь напоминала силосную яму с парчовым балдахином. Интересно, сколько курочек должны пасть жертвой поварского ножа, чтобы наполнить своим пухом такую вот емкость? Наверное, тысяч десять.
– Мне столько не съесть…
Миновав еще несколько разоренных светелок, большинство которых оказались спальнями – видать, княгиня держала с десяток приживалок, – он нашел одну, где перина почему-то уцелела. Подошел к слюдяному окну, вывернул из подоконника задвижку, открыл вовнутрь.
– Ну что, – вслух подвел он некоторые итоги. – Барахла тут никакого нет, разворовали. Но дарил мне царь не барахло, а дом. Дом же вроде хорош. Половина моей хрущовки из двадцать первого века целиком тут разместится. Крыша не течет, стены крепкие, окон всего с десяток выбили. Мусор вычистить – и будет настоящий княжеский дворец. И подворье отстроить. Поздравляю, Андрюша. Ты раздобыл московскую прописку.
Внизу под окном ярыга возился у передних ног скакуна – треножил, наверное. Зверев наклонился вперед, свистнул:
– Еремей! Сюда иди!
– Бегу, княже!
Андрей закрыл слюдяные створки, почесал в затылке:
– Интересно, а кто для меня этот проныра теперь будет?
Ярыгами на Руси становились безнадежные должники – попадали за просрочку платежей в неволю. Но, в отличие от холопов, эти рабы, расплатившись по распискам, получали свободу. Еремей был рабом при дворце Глинских. Но должником-то был не Андрея, а княгини Анны. И кто же он теперь? Вольный смерд или часть имущества?
– Слушаю, княже, – появился в дверях запыхавшийся Еремей. – Чего надобно?
– Помоги стол поднять, – наклонился к резным ножкам Зверев. Красивая работа. Тоже, небось, иноземная вещь. – Стулья, табуреты есть в доме?
– Не гневайся, княже, все тати унесли, когда смута случилась.
– Проклятие! Пошли тогда, хоть пару сундуков перенесем, на них пока посижу.
Кое-как обставив светелку, Зверев полез в
– Вот, держи. Купи мне все для постели: простыню, подушку с наволочкой, одеяло с пододеяльником. А то спать не на чем.
– Сей минут…
– Стой! Значит, постельное, потом в харчевне какой-нибудь вина возьми и еды. Поросенка там запеченного, студня, капусты… В общем, чтобы мне на сегодня и на завтра хватило… Черт! Вместе с посудой покупай. Ну и себе чего-нибудь, само собой. Та-ак… Топор есть в доме? Топор купи, косу. Затопи все печи, а то зябко тут.
– Дык дров нет, княже.
– Догадываюсь, – отрезал Зверев. – Сараи кривые ломай – и в топку. Все едино новые ставить придется. Одежду себе новую купи. Негоже княжескому холопу в рванье бродить. А эта… Саломея твоя как появится, ей тоже скажи. Слугам князя Сакульского негоже на паперти стоять. Хочет при дворе остаться, пусть двором занимается. Коли же побираться понравилось – так путь открыт на все четыре стороны. И начинайте порядок тут наводить. Окна битые пока полотном промасленным затяните, порченое все выбрасывайте, целое по местам расставляйте. Теперь вроде все… Нет, стой! Баня есть?
– Сгорела баня, батюшка…
– Тогда ступай. Одна нога здесь, другая там. Я с утра не жравши…
Оставшись один, князь подобрал с пола тряпку, попытался протереть ею стол, но только оставил пыльный след. Плюнув, он выкинул ветошь в коридор, а сам растянулся на перине: хоть на мягкой постели первый раз за три месяца поспать…
Ярыга вернулся часа через полтора, довольный, пахнущий пивом и чесноком, с большущим свертком за спиной и новеньким топором за поясом.
– Вот, батюшка, – распутав узел, принялся он выставлять на стол деревянные и глиняные лотки. – Стерлядка заливная, капуста квашеная, капуста рубленная с мочеными яблоками, окорок запеченный, почки заячьи в соку, почки на вертеле. И вино испанское. Хозяин сказывал, самое лучшее. Это – простыня с прочим бельем… Я сейчас печи затоплю, дабы грелись, да за подушкой с одеялом сбегаю. Зараз в руках усе не уместилось.
– Ладно, топи, – махнул рукой Андрей, мысленно ставя ярыге плюсик: с деньгами не сбежал. Значит, можно положиться. Вот только купить стакан, кубок или хотя бы кружку Еремей не догадался. Зверев покачал головой, подцепил кончиком ножа пробку и припал к горлышку губами.
Подкрепившись, он уже в более благодушном состоянии обошел дворец и остался доволен: полсотни комнат разного размера, шесть печей, просторная людская и большая светлая кухня, где легко могли развернуться шесть-семь стряпух. Двор тоже просторный – поболее, чем у Воротынского будет. И это – в считанных шагах от Кремля! Рядом с царем. Сиречь – почет и уважение.
– Эгей, есть кто дома?
– Это еще кто? – Зверев пробежал по коридору, нашел горницу с выбитым окном, выглянул наружу и радостно охнул: – Иван Юрьевич! Какими судьбами? Сейчас, я спущусь!
Когда Андрей сбежал со ступеней крыльца, дьяк Кошкин уже спешился, скинул шубу на руки холопов, оставшись в черной шелковой рубахе и шароварах, и раскрыл объятия:
– Что, княже, не забыл друзей своих худородных?
– Ладно прибедняться, – сжал его покрепче Зверев. – Ближайший царский соратник. Такого титула никакое родство не даст. Пошли, Иван Юрьевич, новоселье мое обмоем. Скромненько, но пока иначе не получается. Голые стены.