Война миров 2. Гибель человечества
Шрифт:
Мы наскоро перекусили в трактире под Слау. Мы сидели рядом со стайкой молодых мамочек и с группой работяг, которые обсуждали грядущий четвертьфинал Кубка Англии между командами морпехов и саперов. Рядом несколько одиночек потягивали пиво и листали «Дейли мейл». День был светлым и купался в солнечных лучах, льющихся с чистого безоблачного неба. Фрэнк сказал, что солнце давно не пригревало и нам повезло.
– Повезло!
Фрэнк выдавил улыбку:
– Жутковато быть одним из немногих во всей Англии, кто знает правду.
Мне показалось, он вздрогнул.
Я накрыла его руку своей.
– Однажды мы уже прошли через это. Пройдем и еще раз.
Он
Прежде чем мы ушли из трактира, Фрэнк еще раз позвонил домой – утром он говорил с женой и передал ей загадочное предупреждение. На этот раз ответила служанка: она сказала, что жена с сыном уже уехали на втором автомобиле.
– Отправились в наш прибрежный коттедж в Корнуолле, – передал мне Фрэнк. – Мы приобрели его в первую очередь как возможное убежище на случай… на такой случай, как сейчас. Он достаточно близко к Фалмуту – это будет кстати, если понадобится бежать из страны морем, как в прошлый раз.
– Ты должен быть с ними, – твердо сказала я.
Он покачал головой.
– У меня есть долг. Когда я подвезу тебя в Стэнмур, я поеду в Хайгейт и запру дом. У служанки есть сестра в Уэльсе; я посажу ее на поезд, прежде чем начнется массовый исход из Лондона – а мы оба понимаем, что он начнется, когда Марвин сделает объявление. После этого вечером я отправлюсь в Блумсбери, – он имел в виду квартиру на Гоуэр-стрит, которую снимал, когда был студентом. Потом он купил из ностальгических соображений, чтобы она служила пристанищем, когда нужно будет остановиться в городе. Это была всего лишь мансарда. – Оттуда я дойду до казарм на Олбэни-стрит.
– И мне никак не удастся воззвать к твоему разуму, верно?
Он усмехнулся.
– Ты журналист. Разве я поверю, что, пристроив невестку, ты спрячешься в укрытие, в то время как вокруг тебя будет разворачиваться главное событие века?
– Похоже, мы оба дураки. Или наоборот.
– Так выпьем за это, – сказал он и поднял кружку с пивом.
Мы добрались до Стэнмура без приключений, и Фрэнк меня высадил.
У меня был ключ от дома. Невестки не было на месте: по словам соседей, она отправилась «на воды» в Бакстон вместе с какой-то пожилой единомышленницей, так что я надеялась, что она в безопасности, – коль скоро все полагали, что события развернутся в Лондоне. Впрочем, она собиралась вернуться домой «через каких-нибудь несколько дней». Что ж, сейчас я ничего не могла для нее сделать.
Вечер пятницы я провела в доме невестки в Стэнмуре, лихорадочно размышляя, что делать дальше. Я могла отправиться в Лондон, в эпицентр минувшей войны. А могла спастись бегством – возможно, у меня даже получилось бы вернуться в Америку.
И пока я сомневалась, на следующий день, в районе обеда, нация наконец узнала – благодаря экстренным выпускам газет, плакатам и объявлениям, фургонам с громкоговорителями и самому Марвину, чей голос доносился из беспроводных приемников конструкции Маркони, – о том, что были замечены новые марсианские летательные аппараты и они направляются в центральную Англию. В стране немедленно ввели чрезвычайное положение; была объявлена мобилизация регулярной армии, резерва, Фирда и так далее.
Новость сопровождалась ревущей музыкой Элгара. Даже для привилегированного меньшинства, к которому относилась и я, – для тех, кто заранее был предупрежден о новом вторжении, – это сухо высказанное подтверждение стало тяжелым ударом.
Теперь мне было ясно, что делать. Раз я журналист, мне надо быть в
Перед уходом мне позвонил Фрэнк. Я хорошо помню его слова – потому что, хотя позже я узнала, что с ним приключилось, из его собственного рассказа и из подробного дневника, который он ухитрялся вести, в следующие два года мне не суждено было с ним поговорить.
– О боже! – сказал он. – Мой брат был прав!
11. В Лондоне
Как я узнала позже, Фрэнк большую часть субботы провел в квартире на Гоуэр-стрит. К нему заходил только почтальон, который, как Фрэнк и предполагал, принес повестку, предписывающую на следующий день, в воскресенье, явиться на службу.
Утром Фрэнк сделал все необходимое – до того, как люди услышали новости и началось столпотворение. Он купил всевозможные мелочи, нужные любому солдату, даже медику вроде него: печенье, сухофрукты и фляжку для воды, носки, бинты, мазь от мозолей – и так далее. Фрэнк не курил, полагая эту привычку, вопреки расхожему мнению, губительной для здоровья, но позже жалел, что не купил сигареты: солдатам они служили валютой. Поскольку банки были еще открыты, он снял со счетов внушительную сумму. Также он приобрел толстую тетрадь, ручки, чернила и карандаши. Именно в этой тетради, купленной между делом за несколько пенни, он в последующие годы вел хронику событий, стараясь писать так мелко, как только возможно.
Когда он снова вышел на улицу, уже после объявления, он с удивлением обнаружил, что в магазинах успели ввести карточную систему.
В субботу днем невозможно было найти свободное такси или омнибус, и Фрэнк пешком прошелся по городу, который готовился к войне. На крупных вокзалах Чаринг-Кросс и Ватерлоо уже возвели баррикады с колючей проволокой, а к входам приставили солдат и полицию. Похоже, к поездам допускали лишь некоторых гражданских, и возле вокзалов то и дело случались сердитые перебранки и слезные сцены. Но за проволокой Фрэнк увидел огромные толпы солдат, которые ехали из одной части страны в другую. А на вокзале Виктория он заметил, как к станции подъезжает поезд, груженный гигантскими пушками. Лондон, как обычно, стал средоточием всего, распределительным пунктом для всей страны, как и предсказывал Альберт Кук.
Солдаты были повсюду.
Лондонские парки превратились во временные лагеря, автобазы и пастбища для лошадей. По улицам маршировали жизнерадостные солдаты; мальчишки свистели им вслед, девушки посылали воздушные поцелуи. Мимо Фрэнка прошло подразделение добровольческого резерва Королевского флота – они направлялись к океану, чтобы в его водах принять бой. А на ступенях собора Святого Павла, под куполом, на котором до сих пор был виден след от теплового луча, играл военный оркестр – и старший офицер, кажется полковник, выступал перед толпой с пламенной речью, обращая особое внимание на мужчин в штатском: «А вы к нам присоединитесь? А вы?»
В ту субботу Фрэнк не чувствовал ни подлинного страха, ни беспокойства. Скорее, им овладело возбуждение. В каком-то смысле, как он говорил позже, казалось, будто все ждали этого момента с самого 1907 года. По мнению Фрэнка, Марвин и его правительство могли считать это своим триумфом. Какими бы циничными ни были причины всеобщего оживления – годы милитаристских речей явно не прошли даром, – каким бы кратким и необоснованным оно ни оказалось, в такой момент лучше быть оптимистом и чувствовать решимость, а не страх.