Война ордена

Каунтер Бен

Предводитель воинства чужаков повернулся к гобе­лену и притянул его ближе к глазам, чтобы как следу­ет рассмотреть. Полотно изображало Стражей древних времен, первых солдат Ванквалиса, защищавших побе­режье Хирогрейва в те годы, когда города планеты толь­ко переходили под власть дома Фалкен. На гобелене группа бойцов, облаченных в стилизованную яркую ар­мейскую форму, штурмовала холм, потрясая автоматическими винтовками. Под их ногами лежали груды рас­члененных орочьих трупов. Художник изобразил зеле­нокожих хилыми и тощими, жалкими существами, едва ли способными что-то противопоставить ванквалийскому штыку.

Сорвав гобелен со стены, вожак высоко поднял его, чтобы

все собравшиеся соплеменники смогли рассмот­реть попираемые людьми трупы. А затем он закричал, и речь его была полна такой ненависти, какую способен передать только орочий язык.

Когда-то ванквалийцы отобрали у них эту планету. Этот мир принадлежал оркам. Эти земли, как и многие другие, где уже побывал вожак, когда-то были зелены­ми… и они станут зелеными вновь. Но когда-то эти лю­ди, те самые, кого резали сейчас, как скот, на улицах Палатиума, сокрушили орков столь же неожиданно и решительно. Это были опытные и талантливые воины. Целеустремленные. Их вера позволяла им выполнять задачи экстраординарной сложности. Недооценивая их, считая всего лишь едой или игрушками, орки рискова­ли повторить плачевную судьбу своих сородичей, преж­де населявших Ванквалис.

Но даже если собравшиеся в церкви и понимали это, на их лицах сейчас читался лишь страх перед опаляю­щим гневом лидера. Вожак отбросил гобелен и плюнул на него, прежде чем обратить свое внимание на последнего выжившего священнослужителя, скорчившегося позади деревянной скамьи.

Изборожденное морщинами лицо старика было вы­мазано в грязи, его пальцы покрывала корка запекшей­ся крови, а сизо-серые ритуальные одеяния преврати­лись в лохмотья. Рядом на полу валялся пистолет, до которого жрецу не давали дотянуться рабы.

Вожак наклонился и поднял оружие. Раздавив его в механической клешне, он бросил обломки к ногам священника. Тот посмотрел на то, что осталось от пис­толета, и перевел взгляд на огромного орка. Испуган­ные глаза старика наполнились слезами.

Стоило вожаку отвернуться и направиться к алта­рю, рабы набросились на священника, и церковь вновь наполнилась звуками: кричала жертва, с которой поло­сами сдирали одежду и плоть, хохотали рабы, обмазы­вая себя кровью. Остальные орки восприняли это как разрешение продолжить работу по уничтожению свя­тилища врага, и среди стен заметалось эхо выстрелов. Пули разбивали кадильницы, закрепленные на потол­ке, и проделывали дыры в скамьях.

Вожак старался не обращать на них внимания. Ко­гда-то он и сам был точно таким — примитивным и жес­токим созданием, не знавшим ничего, кроме войны, веч­но кипевшей в его крови. Но теперь он отличался от сородичей. И даже священник сквозь ужас, сопровож­давший последние мгновения его жизни, осознал это от­личие. Вожак более не был орком, ведь орки слишком просты… Их не вела в бой убежденность, свойственная их фанатичным врагам из человеческого племени. В сво­ей жизни они не полагались на хитрость — лишь на грубую силу. Они не знали стремления к превосходст­ву — только жажду крови и разрушений. А вот вожаку все эти понятия были знакомы.

Громыхая сапогами, он взошел на кафедру, возвы­шавшуюся над центральным нефом церкви. Но вместо того чтобы озирать ряды скамей, как делали это челове­ческие проповедники, он направил взгляд в противопо­ложную сторону — мимо разрушенного алтаря, за пре­делы выбитого окна, все еще щетинившегося осколками разноцветных стекол.

Там простирался Палатиум. Это был небольшой го­родок, возведенный специально для того, чтобы мест­ная знать могла управлять планетой в удалении от заводов и людских толп. И все же та стремительность, с которой орки сумели его захватить, не могла не пора­жать. Вдалеке на крышах суетились крошечные зеле­ные фигурки, уничтожая флаги дома Фалкен, сбрасы­вая статуи и черепицу на улицы. Вспарывая столбы дыма, вздымающиеся над полыхающими домами, опу­скался массивный и кажущийся неуклюжим корабль, украшенный множеством грубо намалеванных гербов орочьих кланов, объединившихся под началом единого вождя.

Множество подобных кораблей уже успело призем­литься и извергнуть из себя тысячи орков, участвую­щих во вторжении на Ванквалис. Среди них были и специалисты, тщательно подобранные и выигранные у других вожаков в гладиаторских боях или даже в пол­ноценных сражениях. Были и настоящие ветераны, об­лаченные в энергетические доспехи, — благодаря своей массивности и вооружению они походили на ходячие танки. Отряд опытных саботажников, чьи лица были вымазаны черной камуфляжной краской, перемещал­ся бесшумно и с осторожностью, которой так не хвата­ло более агрессивным оркам, — эго были разведчики и убийцы, от рождения привычные к ведению войны в джунглях. Высаживались также и погонщики, неизмен­но в масках, чьи шипастые кнуты заставляли визгливую толпу рабов бежать перед основным войском и прини­мать своими телами пули и обезвреживать мины. Опас­но накренившиеся корабли выпускали грубые боевые машины и танки, по которым тут же принимались ползать рабы, подкручивающие болты и смазывающие со­членения.

Люди, расправившиеся с орками, прежде населяв­шими Ванквалис, явно и понятия не имели, что зеле­нокожие способны вымуштровать такую армию. Они считали орков не более чем зверьми — примитивными и кровожадными. По большей части люди были правы, ведь среди орков не так часто встречались настоящие лидеры, способные сплотить сородичей в войско, такое же смертоносное, как и лучшие армии Человечества.

Взгляд вожака перекинулся с улиц на простираю­щиеся за городом джунгли. За ними лежало море, а за морем — берега Хирогрейва, зараженная каменистая пус­тыня с гигантскими городами, населенными миллиарда­ми людей. Слабых, подлых, обреченных людей, для ко­торых смерть от пули или топора была слишком гуман­ной. Впрочем, не имело ни малейшего значения, как именно они погибнут, ведь Ванквалис всегда принадле­жал оркам, и ничто не читалось во взгляде вожака так явственно, как стремление вернуть этот мир своим зе­ленокожим сородичам.

Графиня молчала. В воцарившейся тишине было слышно лишь тихое посвистывание рециркуляторов, на­гнетающих затхлый, холодный, сухой воздух в зал на вершине шпиля. Сухощавое, хрупкое тело графини было облачено в длинное, вышитое жемчугами платье, а ее бледное чело украшала бриллиантовая тиара. Казалось, что женщина вжалась в свой омолаживающий трон.

Рядом в почтительном ожидании застыл камергер, — небольшого роста, хранящий на лице официозное выра­жение, он посвятил всю свою жизнь служению и оста­вался верен дому Фалкен даже в самые трудные време­на, но еще никогда новости не были столь плохими. Все же он сохранял свое извечное самообладание и стоял, уставившись в пол, ожидая ответа графини.

Наконец Исменисса Фалкен глубоко вздохнула, и в ее старой груди заклокотало.

— Так когда, говоришь, это случилось?

— Менее часа назад, моя госпожа.

— А мой супруг?

Камергер определенно ожидал этого вопроса.

— О нем нам ничего не известно. Молю Императо­ра, чтобы ваш муж был жив…

— Не стоит щадить мои чувства, камергер, — отре­зала графиня. — Скажи прямо, он погиб?

— Госпожа, лорд Глоб был в Павильоне Аристархии, — тяжело сглотнув, ответил камергер, — а тот был уничтожен первым же ударом.