Война орденов. Время Орды

Вологдин Иван

Накопленного за службу запаса серебра, кун и навыков опытного охотника хватило, чтобы стерпеть первую, безурожайную пору, втридорога выторговывая у мужиков дефицитный, но так необходимый провиант.

Это уже потом, с приходом красной весны, когда сошли глубокие снега, отец постепенно выкорчевал лес, за избой выиграв пространство для первого огорода, потом и кровью отплатив новому посевному полю за его будущую плодовитость. Работа была долгая и заняла ни один год, так что и мне в отрочестве еще не раз довелось помахать топором, да пни повыжигать, отвоевывая их тела из цепкого хвата

матери – земли, чтобы отбить у густой, березовой рощи метр за метром живительного чернозема.

Итак, не смотря на тщедушность, мир принял меня.

Не поддавшись, вопреки увещеваниям бабки – повитухи, холоду первой зимы, не поддался и второй, впрочем, тяжело проболев несколько месяцев кряду. Выстоял в третьей, неурожайной зиме, когда много молодняка в Дормисловой Поляне умерло от естественных причин из-за недоедания.

В четвертый год я едва не попал под стрелу лихих людей, из-за оплошности приспавшего дозорного, случайно обнаруживших населенный пункт, не готовый к обороне. Напоминанием об этом до последних дней остался неровный, рваный шрам на правой щеке, от шальной стрелы и моего излишнего любопытства (по недосмотру матушки, высунулся из двора на звуки разгорающейся сечи).

Ни смотря на опасности, и трудности время неумолимо текло своим чередом, с каждым сезоном подкидывая все новые вызовы и лишения, но могучий корень суровых мореплавателей севера, произрастающий внутри меня, и живительная сила славянской земли не позволили прогнуться под ударами судьбы, вытаскивая из пропастей заболеваний, голода и ранений.

Помогал и отец. Сведущий в настойках, зельях и варах, опытный ведун Ульв к любой болезни подбирал свой способ выздоровления, верно определяя ингредиенты для каждого лекарства:

– В составлении рецепта важно все, Пелагеюшка, – любил приговаривать он при готовке, успокаивая взволнованную моим новым недугом, мать, – даже вода родника. У каждого источника свой вкус. У каждого ключа свои силы. Такой распорядок Бог скандинавов, старик-Один распространил по подносу земли!

– Иисус Христос, – по привычке, горячим шепотом преисполненном верой, неизменно поправляла его мать, скорее следуя устоявшемуся семейному обычаю, чем по реальной необходимости переубедить упрямого язычника, но вредный варяг давно не обращал на подобные реплики никакого внимания, а посему невозмутимо продолжал:

– Все зависит от почв, через которые вода прорывалась наружу, от существ, охраняющих покой родника. Поэтому один вар можно собрать буквально у крыльца дома, а за другим и за тридевять земель не грешно отправится. А у Рязанцев земля сильная, богатая. Не то, что скандинавские скалы!

– Существ? – расширив зрачки, со страхом переспрашивала мужа матушка. Уж очень она любила страшные рассказы Ульва об обитателях дневных ночных лесов, считая это не более чем сказкой.

– Да, – на полном серьезе неизменно отвечал ей отец, силясь раскрыть для жены образы тех тварей, которых не дано было увидеть обычному человеку, – лешие, водяные, кикиморы. Славянская земля богата на засилье бестелесных обитателей. У нас намного меньше. Много рун на камнях…

– Рун?

Такие разговоры родителей я с интересом слушал день ото дня, по крупицам впитывая информацию об окружающем мире, зябко ежась от страха в темном углу занавешенного навершия печи.

Следует сказать, что мама, не смотря на языческие чудеса, которые перед ней регулярно являл Ульв, так и осталась истовой православной христианкой, однако терпеливо принимая взгляды и убеждения мужа на жизнь.

Но я… я, искренне верил в сказанное отцом и перед сном, проваливаясь в царство сна, видел я перед глазами холмы и поляны, леса и рощи, пруды и водоемы полные невиданных чудес.

Вот так и жили. Для матери Бог был един и существовал на небесах в окружении светлоликих ангелов и святых, о чем она неоднократно рассказывала мне в личных разговорах, регулярно, по воскресеньям приводя меня за руку в местную церквушку.

Но Ульв… его мировоззрение было значительно глубже и, надо сказать, приземистей, практичней и, по сути, не попадало в рамки ни одной из ныне существующих конфессий.

Обладая изрядным умом, надолго опередившим темный век, он смог сопоставить со своей верой наравне и славянские начала, признав, что у родноверов и варягов единый корень Богов, только под разными именами.

Также с удовольствием Ульв вступал с пришлыми попами, ревнителями и распространителями веры, в пространственные беседы о религии, поражая последних своей образованностью, которая так не вязалась с образом деревенского мужика, в которого отец превратился по истечении нескольких лет земельного труда.

Уже мало кто мог в этом, слегка раздобревшем и потемневшем от солнца человеке узнать бежавшего воеводу. К тому же, для самоподстраховки, при прибытии в Дормислову Поляну он поспешил назваться другим, русским именем Ивана и никто не решился проверять правильность его слов. По большому счету, никому не было дела – Ульв делом доказал свое право занимать почетное место в деревенской общине, ни раз приходя соседям на помощь и выручку в мирских и ратных делах.

Подобное, «смешанное» мировоззрение породило в голове отца ядреную смесь славянского и скандинавского пантеона со щепоткой шаманизма, горстью христианства и толикой прарелигии всех людей, о которой он изведал из уст ведающих людей еще у себя на родине.

Эта смесь являлась истовой, ярой попыткой человека изведать свое место в мире, узреть в каждодневной рутине бытия свое предназначение и цель.

До последнего вздоха Ульв считал, что мы, приходим в солнечный мир не зря. Каждый из нас несет, какую то великую миссию в угоду Богам, себе и окружающим.

Успел ли он найти ответы на крупномасштабные вопросы, не свойственные подавляющему большинству живущих? Я не знаю. Жизнь его прервалась чересчур рано, в самом расцвете сил и ума.

Однако, эта тяга максимально познать окружающую среду передалась мне, троекратно усилившись с приобретенными способностями. И я хочу сказать, Владимир, что, не смотря на все мои усилия, на излете жизни, я так же далек от понимания всего, как в самом начале своего пути.

И опять я ушел от основного повествования… О это дикое желание вместить все и вся на исписанные страницы!