Война Поппи

Ловелл Л. П.

Я больше не говорю с Поппи о своих снах. Я не хочу, чтобы она знала, что я все еще вижу их. Я не хочу, чтобы она знала, что я все еще сломлен. Однажды она сказала мне, что не может меня исправить, что мне нужна помощь. Оказывается, я действительно не могу быть исправлен ни ею, ни кем-либо еще. Это то, с чем она осталась, наполовину мужчина, дерьмово замещающий парня, за которого она вышла замуж, того, кто должен был жить.

Я думала, что терапия все исправит. Я тупо цеплялся за эту тщетную надежду, даже не осознавая, как сильно мне нужна эта возможность. И сейчас… Теперь этим надеждам не суждено сбыться. Вот оно. Это лучше. Настолько хорошо, насколько

это возможно. И она заслуживает гораздо большего, поэтому я скрываю это от нее. Я скрываю тот факт, что я пустая оболочка, потому что, если бы она увидела меня, действительно увидела, она, конечно, ушла бы. Кому это нужно? У меня нет выбора, а у нее выбор есть.

Глава

42

Поппи

“Three Seed” — Silversun Pickups

Меня будит громкий грохот, заставляя сердце бешено биться. Я сажусь и проверяю другую сторону кровати, но Брэндона там нет.

— Какого хрена… — Я слышу голос Брэндона, доносящийся из гостиной. Я бросаю взгляд на часы на тумбочке. 1:08. Почему он до сих пор там?

Сбросив одеяло, я встаю с кровати и вхожу в гостиную. Голубая дымка от телевизора отбрасывает достаточно света и я могу разглядеть Брэндона, присевшего на корточки и подбирающего с пола осколки разбитой лампы. Морт спрыгивает со своего места на диване, растягивается рядом с диваном и зевает, разминая когти о ковер.

— Перестань, Морт, — огрызаюсь я, и он смотрит на меня.

Брэндон замирает.

— Привет, детка.

— Что случилось?

— Ничего. Иди обратно в постель. — Он плюхается на диван.

— Ты идешь?

— Нет.

Я стою посреди гостиной и наблюдаю за ним. Мы почти не видимся сейчас, когда я работаю в ночную смену. Он знает, как много значит то, что он обнимает меня, когда мы спим. Мой взгляд возвращается к разбитой лампе, и я с трудом сглатываю. Я знаю, почему эта лампа сломалась, и тот факт, что он не признается, что ему снятся кошмары, беспокоит меня.

— А почему нет? — спрашиваю я.

Он проводит рукой по волосам, а затем останавливается, сжимая в кулак пригоршню своих темных прядей.

— Просто иди спать, Поппи. Пожалуйста.

— Брэндон… — Я колеблюсь, не зная, стоит ли мне давить на эту тему, но он не может держать все это в себе. — Тебе приснился кошмар?

По телевизору показывают рекламу, и бледный свет танцует на его лице. Я вижу, как его челюсть напрягается, мышцы выделяются под кожей.

— Нет. Не думай об этом.

— Ничего страшного, если тебе что-то приснилось.

Раздается его циничный смех.

— О, спасибо. У меня есть разрешение быть отстойным.

— Ты не отстойный. Это всего лишь сон.

— Неужели? — Приподнявшись, он стягивает ноги с дивана и упирается локтями в раздвинутые колени. Он наклоняет голову и то и дело сжимает кулаки… — Это то, что ты говоришь себе? Что я не облажался? Что мне просто снятся плохие сны? — В его голосе сквозит холодная жестокость. — Ты думаешь, я в порядке, Поппи?

Грудь сжимает. Я раздуваю ноздри.

— Все, чего я хочу — это понять тебя.

Он крепко сжимает кулак и прижимает его ко лбу.

— Ты, черт возьми, никогда меня не поймешь! — кричит он с такой ненавистью, что я вздрагиваю.

— Только потому, что ты не хочешь, чтобы я тебя поняла. — Как только говорю, я жалею об этом. Он смотрит на меня, и я не могу понять, что у него в голове.

— Какого черта ты хочешь это понять? — Он бьет себя ладонью по обнаженной груди и опускает взгляд в

пол. Он тяжело дышит: его плечи поднимаются и опускаются неровными волнами. Я бы хотела, чтобы все это ушло, вина, боль, воспоминания, но я не верю, что они когда-нибудь уйдут. И именно в такие моменты я чувствую себя совершенно беспомощной, как будто я просто наблюдаю, как он тонет, пока я держусь за спасательный плот.

— Просто ложись спать. Пожалуйста. — Я делаю шаг к нему и пытаюсь взять его за руку.

Он качает головой и смеется.

— Боже, он прав. Он чертовски прав. — Он хватается за голову, в волнении запускает пальцы в волосы. — Я никогда не буду достаточно хорош для тебя. — Он вскакивает с дивана и рычит.

— Брэндон, пожалуйста…

— Почему бы тебе просто не уйти, Поппи? Я никогда не стану тем, кем ты хочешь меня видеть! Я это ненавижу. Я ненавижу эту чертову работу. Я ненавижу эту дерьмовую жизнь. Я не вписываюсь в твою идеальную чертову коробку.

— Мою идеальную…. — Я отстаю, наблюдая, как он шагает по комнате, хватает себя за волосы, постоянно сжимает кулаки. Я не знаю, откуда все это взялось, но имеет ли это значение? Он здесь, и он был здесь. — Прекрати. Просто… — Я закрываю лицо руками. — Прекрати, — кричу я.

Он смеется, его лицо искажается жестоко и неузнаваемо.

— Почему? Мы можем вернуться к тому, чтобы притворяться, что я Коннор?

У меня отвисает челюсть, и каждый кусочек воздуха вырывается из легких, когда я смотрю на него. Из всего, что он сказал, это ранило его глубже всего, потому что он на самом деле не видит. Что всегда был он. Всегда, Брэндон владел моим сердцем, и он никогда в это не поверит.

— Почему ты так говоришь?

— Я украл его жизнь. Забрал его девушку. Черт, у меня даже есть дерьмовый график с девяти до пяти, на котором он бы с радостью работал. — Он с ревом опрокидывает журнальный столик. Морт мчится через гостиную в безопасность спальни. — Черт! Клянусь Богом.

Кулак Брэндона проходит сквозь листовую породу. Пыль взлетает в воздух.

— Я чертовски никчемный. Чертовски бесполезный. — Он хватает вазу с приставного столика и разбивает ее о стену.

Мое сердце готово вырваться из груди, и я обнаруживаю, что отступаю от него. И вот так он замирает, его глаза прикованы ко мне. Вся эта ярость тает, превращаясь в отчаяние и горе. Он хватает свою куртку и, не говоря ни слова, открывает входную дверь, захлопывая ее за собой.

Я остаюсь стоять посреди разрушения, глядя на насилие, которое, должно быть, постоянно плавает в его голове. И когда я, наконец, могу вдохнуть, я падаю на пол, обхватив голову руками, задаваясь вопросом, когда же любовь превратилась в войну?

Глава

43

Брэндон

“You Can Be So Cruel” — Royal Blood

Сижу в каком-то дерьмовом баре в какой-то случайной части Лондона. На стойке передо мной бутылка виски, а рядом с ней стакан. Я наполняю стакан наполовину и выпиваю его за пару глотков. Я скучал по оцепенению, по тишине. Мой разум замирает до тех пор, пока все, о чем я могу думать, — это стекло передо мной. Сегодня, завтра они не имеют значения, только этот самый момент. И разве это не блаженство, черт возьми? Для такого парня, как я, это так. О чем я думал, пытаясь работать на нормальной работе, стараясь не пить? Я не избавился от монстра, я просто бросил его в подвал и молился, чтобы он не вернулся. В конце концов он заревел так громко, что половицы задрожали и расшатались…