Война потерянных сердец. Книга 2. Дети павших богов
Шрифт:
«Я не такая, как ты!»
Вслух я этого не сказала, потому что накатила волна боли. Решайе страшно взвыл. Прошлое смешалось с будущим – моим и многих других разом. Меня завалили осколки сотен воспоминаний.
Все это утонуло в белизне, белизне, белизне.
И в боли.
Очнулась я на полу. Дрожала. Вся в поту. Лоб холодила мокрая тряпка.
– Дуреха! – бормотала Нура. – Неужто оно того стоило? Неужто стоит так дорого платить за то, чтобы показать себя?
Странное дело, какую ясность приносит страшная боль.
«Думаешь, окажись
Может, Эсмарис не ошибался. Мало жить по-человечески и умереть человеком. Надо было еще врезать память о себе в их шепотки.
Сегодня во мне видели не рабыню, не женщину – богиню.
– Ну и стоило оно того? – повторила Нура, пока я корчилась над миской.
Мои губы свела мерзкая усмешка.
– Да, – выдавила я. – Да, стоило.
Сознание снова померкло, в бреду действительность смешалась с серыми пятнами тьмы. И может быть, мне приснилось, что какое-то время спустя мои веки поднялись, повинуясь чужой воле. Приснилось, что, перевернувшись, я опять увидела Нуру с бокалом вина в руке.
– Ты…
Голос у меня скрипел.
Взгляд Нуры скользнул ко мне, похолодел. Она отставила бокал:
– Привет, Решайе.
Усмешка так и застыла у меня на губах.
– Не боишься остаться со мной наедине?
– Вздумай ты меня убить, уже убил бы.
– И все же я вижу твой страх. Знаю, как глубоко он засел.
Воспоминания – как осколки стекла. Нура со сведенным ненавистью лицом в пятидесятый раз падает наземь. Нура заливает своей кровью протянутую безжизненную руку в белой, белой, белой комнате.
Нура снова и снова повторяет попытку.
А теперь Нура медленно, холодно улыбается мне в лунном свете.
– Возможно, – сказала она. – Но ненависти во мне больше, чем страха. Я ненавижу тебя сильнее.
– Ненависть… – Я покатала это слово на языке. Моя ладонь прижалась к груди. – Она тоже тебя ненавидит. Ненавидит почти так же, как я.
– Я иного и не ожидала.
Она медленно встала, приблизилась ко мне.
– Почему она? – после долгого молчания зашептала Нура. – Почему ты выбрал ее, отвергнув так много других?
У меня вырвался тихий смешок.
– Ты ей завидуешь.
– Нет.
– Да. И не потому, что ей достался твой бывший любовник, а потому, что в ней живу я. А где, по-твоему, мне жить? Ты рассчитывала запереть меня во дворце из льда и стали вместе с другими своими страхами?
Я села, хотя каждый мускул кричал от боли. И склонилась к ней близко-близко, почти нос к носу:
– На самом деле ты не хотела меня, потому что я вижу тебя насквозь.
У Нуры окаменело лицо. А глаза в темноте блестели каплями металла.
– Решайе, между нами еще не все кончено. Мы открываемся заразе ненависти, позволяя ей дать нам силу, или лишить рассудка, или то и другое сразу. Нет, не ошибись – я и правда тебя ненавижу. Ненавижу, как никогда ничего не ненавидела.
Она отстранилась, отошла к окну, устремила
– Но мы с тобой знаем, что близится другое. И наши дороги по-прежнему переплетаются.
По коже у меня прошел озноб. На миг почудилось, что я вижу: склоняющуюся тень, силуэт, обративший ко мне лицо сквозь многие слои магии.
Сознание утекало, возвращая меня в мир сновидений.
И последнее, что я услышала, был голос Нуры.
– Настоящая война, – пробормотала она, – только начинается.
Глава 15
Макс
На подступах к Антедейлу нас застало известие об атаке на Корвиус. Сообщение представляло собой не более и не менее как военный рапорт, где все сводилось к сухому и краткому перечислению событий. Как будто в таком деловом докладе могло уместиться невероятное свершение Тисааны и ее блистательная – дурацкая – блистательная отвага.
Я чуть не расхохотался, читая простые слова:
Тисаана Витежиц обрушила утесы и накрыла город иллюзией крыльев. Демонстрации силы оказалось достаточно, чтобы побудить казарцев к отступлению.
Кто бы сомневался.
Ее голос в воспоминании ласкал слух. «Мы найдем способ», – шепнула она тогда. И нашла. Применила оружие, которым лучше всего владела, одержала бескровную победу искусным представлением.
Блестяще!
Но гордость моя продержалась не дольше секунды. Доклад заканчивался подсчетом боевых потерь и ущерба имуществу. Я пролистал это – дальше шла чистая страница. О Тисаане, о ее состоянии – ни слова. У меня скрутило живот.
Слишком хорошо я представлял, во что обходится магия Решайе. А такая, как тут описывалась? Такая вполне могла ее убить.
Я перечитал рапорт. Отложил его. Достал чистый пергамент и перо. Я колебался – что написать? О чем спросить? И в лучшие времена я с трудом излагал мысли на письме, а теперь слов подступило столько, что не умещались в чернильные штрихи. В конце концов я написал:
Тисаана,
напиши мне, что ты цела, дуреха расчудесная.
Макс
Посидел, уставившись на страницу, и втиснул между строками еще одно слово:
Тисаана,
напиши мне, что ты цела, дуреха расчудесная.
Люблю.
Макс
Лавры по части изящной словесности мне не светили. Я не умел выразить свои чувства. Но все же я сложил письмо, вывел на нем стратаграмму и отослал.
Город Антедейл был надежно укреплен, над высокой окружной стеной виднелись золотые шпили. Над воротами скалился волк – родовой герб Гридота. До отвращения жуткая морда видна была за милю, а отполировали ее так любовно, что изображение лоснилось в скудеющем предвечернем свете.