Война с Ганнибалом

Ливий Тит

Так разве не чудо, что в его лагере не случилось никаких волнений и после того, как погиб Гасдрубал – последняя надежда пунийцев на победу – и Ганнибал забился в Бруттий, оставив торжествующему неприятелю всю Италию? Вдобавок маленький Бруттий не мог бы прокормить такую большую армию, даже если бы возделывался весь, и самым прилежным образом, между тем землепашество захирело, потому что молодежь была занята службою в Ганнибаловом войске и все племя бруттиев успело приобрести порочную привычку наемников – средства к жизни искать в насилиях и грабежах. А из Африки помощи не было: все заботы Карфагена обратились на Испанию.

Карфагеняне теряют Испанию.

В Испании

дела обстояли отчасти совершенно так же, как в Италии, отчасти же совершенно по-иному. И здесь карфагеняне были разгромлены, и здесь они потеряли вождя и отступили в дальний угол страны. Но природа самой страны и нрав ее обитателей служили неиссякаемым источником новых и новых войн, так что лишь двести лет спустя после Второй Пунической войны окончательно покорилась Испания римскому оружию и римской власти. Вот и тогда Гасдрубал, сын Гисгона, вместе с Магоном произвел набор в глухих и окраинных областях, и под его знаменами собралось до пятидесяти тысяч пехоты и четыре с половиною тысячи конницы. Войско это расположилось на равнине у реки Бетис с намерением не уклоняться от боя, если римляне его предложат.

Слух об этих приготовлениях достигнул и Тарракона. Сципион понимал, что с одними римскими легионами он не сможет противостоять столь многочисленному противнику и что необходимы вспомогательные отряды испанцев – хотя бы для виду, или, скорее, именно для виду: полагаться и рассчитывать на варваров всерьез ни в коем случае нельзя – они способны изменить в любой момент, что как раз и сгубило его отца и дядю. И он посылает Силана за всадниками и пехотинцами, которых один из союзных царей обещал призвать в течение зимы, а сам направляется к югу, к городу Кастулону. Там он дождался Силана – тот привел с собою три тысячи пехоты и пятьсот конников – и выступил на запад. Всего под командою Сципиона находилось сорок пять тысяч воинов.

Завидев противника, римляне начали разбивать лагерь. Конница Магона и Масиниссы тут же напала на них и, вероятно, привела бы в смятение и расстройство, если бы не отряд всадников, предусмотрительно спрятанный Сципионом позади ближнего холма. Всадники внезапно налетели на карфагенян и погнали передовых – тех, кто уже избивал солдат, возводивших вал. Но им на помощь подошла пехота, в сомкнутом строю, под знаменами, и завязалась битва, более упорная и более долгая. Лишь когда Сципион распорядился прекратить работы и взяться за оружие и вперед двинулись когорты легкой пехоты, а за ними густая колонна легионеров, когда свежие воины сшиблись с утомленными, лишь тогда пунийцы и нумидийцы дружно показали тыл. Сперва они отходили спокойно, держа строй и ряды, но римляне наседали все горячее, и враг обратился в беспорядочное бегство, уже не думая ни о чем, кроме того, как бы добраться до лагеря самым коротким путем.

Эта битва римлянам намного прибавила мужества, а карфагенянам робости, тем не менее и в дальнейшем несколько дней подряд стычки конников и легкой пехоты следовали беспрерывно. Наконец Гасдрубал решил, что и сила врага, и его слабости испытаны достаточно надежно, и выстроил своих в боевую линию. Выстроились в боевую линию и римляне. Оба войска, однако же, простояли у своих лагерей почти до заката, так и не начав сражения, а потом вернулись за вал. То же повторилось назавтра, и еще раз, и еще. Гасдрубал первым выводил солдат в поле и первым подавал сигнал к отступлению; воины стояли молча и неподвижно, но к вечеру были чуть живы от усталости и напряженного ожидания.

Средину строя с одной стороны занимали римляне, с противоположной – пунийцы и африканцы, крылья же с обеих сторон составляли союзники, то есть испанцы. Перед флангами пунийцы разместили слонов с башнями на спинах; издали каждый из них напоминал небольшую крепость. В обоих лагерях с уверенностью говорили,

что такой порядок сохранится и в сражении: римляне пойдут против пунийцев, испанцы – против испанцев. Эту обоюдную уверенность подметил и решил воспользоваться ею Сципион.

Он назначил день битвы и накануне вечером объявил по лагерю приказ подняться до свету и до свету позавтракать и накормить лошадей. Едва забрезжилось, Сципион бросил всю конницу и легкую пехоту на караульные посты врага, а сам немедленно двинулся следом во главе тяжеловооруженных, и, ко всеобщему изумлению, римские легионеры шагали на флангах, а испанским союзникам было указано место в центре.

Гасдрубала разбудил боевой клич всадников. Он выбежал из палатки, увидел вражескую конницу подле самого вала, а вдали – знамена легионов, и тут же выслал вперед свою конницу и принялся выводить и строить пехоту. Никаких перемен в обычном построении он не сделал.

Конное сражение проходило вяло: то римляне, то карфагеняне отступали под прикрытие своей пехоты, потом снова скакали навстречу врагу. Когда же расстояние между линиями тяжелой пехоты сократилось метров до семисот, Сципион приказал своим расступиться, и вся римская конница вместе с легковооруженными ушла в тыл и стала позади флангов, в, резерве. Испанцы получают распоряжение наступать с умышленною медлительностью, а оба крыла – правым командовал Сципион, левым Марк Силан и Луций Марций, – поспешно растягиваясь на ходу, устремляются навстречу противнику, чтобы первые стычки завязались именно на флангах, а центр оставался бы пока в бездействии. В середине римского строя образовалась впадина.

Итак фланги столкнулись, меж тем как отборные силы пунийцев еще не сблизились с неприятелем на расстояние полета дротика. Помочь своим они не могли, боясь обнажить центр, хотя-то, что творилось на флангах, внушало им тревогу, почти отчаяние. Римская конница и легкая пехота, выйдя из резерва, окружили испанцев и уже били им в спину, а с фронта атаковали легионеры. Оба карфагенских крыла оказались под угрозой полного истребления; угроза была тем более явственной и неотвратимой, что испанцы и балеарцы оборонялись против римлян и латинян, новобранцы – против ветеранов.

Перевалило за полдень, и воины Гасдрубала, вскочившие спросонья, не успевшие ни выспаться, ни позавтракать, ослабели. С самого начала Сципион нарочно затягивал время, и, еще не сойдясь с неприятелем вплотную, карфагеняне изнемогли под палящим зноем, под тяжестью оружия, изнемогли от жажды и от голода; они едва стояли на ногах, опираясь на щиты. А тут вдобавок испуганные слоны с флангов кинулись к центру, и пунийцы, сломленные духом и обессилевшие, отступили. Правда, отступали они в порядке, словно бы по приказу полководца, но отступление быстро превратилось в паническое бегство, которого не остановили ни призывы Гасдрубала и знаменосцев, ни гряда холмов – на редкость выгодная и сильная позиция. Беглецы забились в свой лагерь, даже не думая о сопротивлении, и, вероятно, римляне с разбега, не задерживаясь, перемахнули бы и ров, и вал, но собралась гроза, солнце, которое недаром пекло так отчаянно, закрылось тяжелыми тучами, и хлынул обломный дождь, проливень, так что победители едва добрались до своих палаток.

Ночной мрак и шум ливня приглашали карфагенян отдохнуть, и отдых был необходим их израненным, изломанным усталостью телам. Но страх не давал покоя и не позволял сомкнуть глаз. Всю ночь воины таскали из соседних долин камни и надстраивали вал. Измена союзников лишила смысла все их приготовления. Первым перебежал к римлянам царек турдетанов с большим отрядом своих соплеменников, тут же следом сдались две крепости с гарнизонами, и, боясь распространения этой заразы, такой прилипчивой и соблазнительной, Гасдрубал на другую ночь потихоньку снялся с лагеря.