Война (сборник)
Шрифт:
– Подожди-ка. – Неожиданно Андрею пришел в голову один вопрос, и он прервал стенания и клятвы Гусейнова: – А почему ты не смог зайти к Илье вечером того же дня, когда был готов приказ о твоем переводе в Азизию?
– А?.. Слушай, я хотел, да, но к нему люди пришли – неудобно было… – всплеснул руками азербайджанец.
Обнорский вдруг почувствовал необъяснимую тревогу, странным образом сочетавшуюся с ощущением злой радости, – наверное, нечто подобное испытывает гончая, наконец-то взявшая правильный след.
– Какие еще люди? А ну-ка сядь
Фикрет послушно сел на кровать, положив руки на колени, а живот на ляжки, и начал путано объяснять. Он действительно хотел зайти к Новоселову в тот же самый день, когда был готов приказ, отчитаться перед Ильей, чтобы он не сомневался в его, Гусейнова, честности и глубокой порядочности. Зайти к Новоселову Фикрет на всякий случай решил попозже, чтобы разные лишние глаза не видели, как он заходит в квартиру Ильи, – мало ли что… Увидит кто-то, что Гусейнов к Новоселову ходил, начнет думать: «Зачем ходил? Почему ходил?» Все вокруг друг другу завидуют, все про всех знать хотят… В общем, из своей квартиры Фикрет вышел лишь около половины двенадцатого ночи и пошел через двор к парадной дома, в котором жил Новоселов.
Гусейнов уже почти дошел до парадной Ильи, как вдруг почувствовал, что «очень разволновался и курить хочу, да…». Фикрет присел на лавочку у кинобудки и начал шарить по карманам сигареты. И в этот момент в парадную зашли двое мужчин – Гусейнов даже не понял, откуда они появились, наверное, от центрального въезда в городок шли… Поняв, что его опередили, Фикрет долго сидел на скамеечке и курил, ожидая, пока гости Ильи уйдут. Но они все не уходили, и Гусейнову очень захотелось кушать. А когда он вернулся домой и покушал, то ему захотелось спать… Фикрет решил, что доложится Илье на следующий день, но на следующий день Новоселов умер…
– Постой, – остановил азербайджанца Андрей. – А с чего ты решил, что эти гости к Илье приходили? Там же в парадной – восемь квартир. По две на каждом этаже…
Фикрет цокнул языком и объяснил, что на четвертом этаже две квартиры были в аварийном состоянии и в них никто не жил уже около полугода – там вышла из строя сразу вся сантехника, проводка и протекала крыша. Из двух квартир на третьем этаже обе семьи были в отпуске в Союзе. На втором этаже жили семьи, в которых были маленькие дети, и к ним так поздно никто не приходил. Оставались только две квартиры на первом… Через минуту после того, как мужчины зашли в парадную, в окне гостиной в квартире Ильи зажегся свет. Значит, пришли к нему, а с кем-то сталкиваться Фикрет не хотел по уже изложенным выше причинам.
– Ишь ты, – усмехнулся Обнорский. – Просто Шерлок Холмс… А кто же зашел к Илье? Ты их рассмотрел? Узнал их, я спрашиваю?!
Одного из двух зашедших к Новоселову мужчин Гусейнов видел впервые, хотя он явно был русским. (Над входом в парадную горела лампочка, так что лица гостей можно было рассмотреть.) А вот второго человека Фикрет знал очень хорошо, вторым был Кирилл Выродин – переводчик из группы ВВС…
Андрею показалось, что он ослышался:
– Ты ничего не путаешь? Кирилл?!
Гусейнов даже обиделся:
– Почему путаю? Что я – Кирилла не знаю? Я еще и потому подумал, что эти двое к Новоселову идут, что Выродин с ним вместе работал…
Обнорский достал новую сигарету, щелкнул зажигалкой и, глубоко затянувшись, закрыл глаза. Выродин. Значит, Кирилл был у Ильи буквально за несколько часов до его смерти… Зачем он приходил? Кто с ним был? Почему Киря ни разу не сказал, что, возможно, был последним, кто видел Новоселова живым? Почему Выродин и его спутник приходили к Илье так поздно? Может быть, они, как и Фикрет, не хотели, чтобы их кто-нибудь увидел?
Вопросы обрушились на Андрея словно горная лавина, вызванная одним-единственным камешком. Их было слишком много, чтобы пытаться сразу ответить на них. Нужно было обдумать все в более спокойной обстановке. Андрей открыл глаза, бросил окурок на пол и раздавил его каблуком. Потом тяжело посмотрел на Гусейнова и спросил:
– Ты кому-нибудь еще про этих гостей рассказывал?
– Нет, – затряс головой Фикрет. – Честью клянусь.
Обнорского вдруг затопила волна страшной злобы, и азербайджанец, увидев, как исказилось его лицо, отскочил в угол. Андрей сжал зубы и, сделав над собой усилие, сказал почти спокойно:
– Если ты, мразь, еще раз что-нибудь про честь скажешь – я тебя инвалидом сделаю… Магнитофон у тебя есть, паскуда? Магнитофон, спрашиваю, есть?!!
Гусейнов мигом вытащил из-под кровати коробку с двухкассетным магнитофоном и, сдув с нее пыль, протянул Обнорскому.
– Вот, бери. Новый совсем, во фри-шопе брал…
Андрей распечатал коробку, нашел в комнате какую-то кассету, сунул ее в магнитофон и приготовил аппарат к микрофонной записи. Потом он поманил Фикрета пальцем и сказал:
– Сейчас ты сюда все подробно и быстро расскажешь – и про то, как бабами торговал, и про то, как Илья тебя из Триполи уехать заставил. И про гостей, которые к Новоселову шли, тоже. Понял меня?
– Нет, – сказал Гусейнов, мотая головой. – В магнитофон говорить не буду. Зачем, а?
– Будешь, – совсем тихо сказал Обнорский и ударил Фикрета наотмашь тыльной стороной ладони по губам. – Будешь, падла вонючая… Честью клянусь, будешь…
Через пятнадцать минут Андрей выскочил из трейлера Гусейнова и побежал к машине, около которой уже ходил кругами недовольный Шварц.
– Извини, Серега, что задержался. Все, можем ехать, – выдохнул Обнорский, подбегая к Вихренко.
Шварц, однако, садиться в машину явно не торопился. Он отвел Андрея на несколько шагов в сторону и, хитро улыбнувшись, сказал:
– Видишь ли, Палестинец, у нас тут свои правила… Мы с тобой должны были у азербона три тонны взять, а ты, как я понимаю, решил еще маленько подхалтурить. Так дела не делаются, приходили-то вместе.
До Обнорского дошло, что Вихренко заподозрил его в «сверхурочной работе» на свой карман. Андрей улыбнулся и поднял руки: