Война (сборник)
Шрифт:
Информация же, которую Кондрашов выдавил из Рябова, заключалась в следующем. Некий Фикрет Гусейнов, переводчик-азербайджанец, работавший в Триполи и жившей в Гурджи, наладил прибыльный бизнес – организовал разъездной бордель для ливийцев. «Девочками» в предприятии работали жены советских офицеров, Рябов назвал имена четырех, но, возможно, их было и больше. Два часа трахания стоили пятьдесят динаров, половину из которых забирал Фикрет как хозяин концессии. Гусейнов имел постоянную клиентуру. Получая заказ, забирал женщину из Гурджи, привозил ее по нужному адресу, сам гулял где-нибудь неподалеку, а через два часа отвозил ее в городок обратно. Одной из таких «разъездных» и была Вера Тимофеевна, «завербованная» Фикретом еще в 1988 году. А совсем уж дикое заключалось в том, что мужья «девочек» знали о том, как подрабатывают жены – по крайней
Все было мило и тихо, пока об организованной Фикретом Гусейновым «шабашке» не узнал Илья Новоселов, а тому однажды об этом рассказал знакомый офицер-ливиец. Новоселов и так-то переживал всегда, что ливийцы относились к русским как к людям второго сорта, а узнав всю эту историю с офицерскими женами, обслуживавшими арабов, и вовсе взбеленился – Фикрету он набил морду и потребовал, чтобы тот убирался из Триполи, а Рябовым высказал в лицо все, что о них думал. Рябовы пришли в ужас и умолили Илью не раздувать скандал, тем более что они вскоре должны были из Ливии улетать… Новоселов пообещал, что ничего никому не расскажет (доносительства Илья и в самом деле не терпел), но проверит, на самом ли деле закрылась лавочка, и если его обманут – пусть все «разъездные» и их мужья пеняют на себя… Илье даже предлагались деньги за молчание, но он только плюнул в ответ на это предложение, развернулся и ушел. А через несколько дней он покончил с собой. Рябов клялся и божился, что к его смерти никакого отношения не имел, и Женя Кондрашов ему склонен был верить – слишком уж трусливым и жалким был подполковник…
Андрей прочитал письмо несколько раз, чувствуя, как в душе поднимается волна брезгливости и нестерпимой тоски – до чего же докатились русские офицеры и их жены, в дурном сне такое представить невозможно… Понятно, что двигало ими желание вырваться из нищеты и убожества советских гарнизонов, но все-таки… Ведь тем, кто работал в Ливии, и так платили просто бешеные деньги по сравнению с зарплатами обычных советских людей… Реакцию Новоселова на то, что он узнал, Обнорскому объяснять не надо было, потому что Илья, при всех своих нормальных человеческих слабостях, относился к понятию «офицерская честь» свято…
– Ну что? – спросила Лена, с тревогой глядя на мрачное лицо Андрея.
Обнорский молча протянул ей письмо.
– Господи, гадость-то какая! – ахнула Лена, пробежав глазами листок. – Даже не верится… И что ты теперь намерен делать?
– Не знаю, – вздохнул Андрей. – Надо этого пидора Фикрета достать и покрутить – другого-то варианта нет… Только все равно ничего не понятно. Ну накрыл Илья эту лавочку, ну поломал людям бизнес… Мотив вроде как вырисовывается… Но ведь не могли же эти уроды уговорить Илью, чтобы он сам с собой покончил? Убить, может, и могли – такие ублюдки, что собственными женами торгуют, и не на такое еще способны, – но письмо… Письмо ведь Илья сам написал… Не складывается что-то…
В тот вечер бурных постельных сцен между ними не было – слишком шокировала Андрея полученная информация. Тоскливо было Обнорскому, вспоминал обоих своих дедов, офицеров Великой Отечественной, и думал: куда катится страна?.. Лена тоже была явно не в настроении, она все время молчала и о чем-то напряженно размышляла.
Впрочем, уже на следующий вечер любовники компенсировали друг другу скомканность предыдущего свидания. А через день Лена снова улетела…
Справки о Фикрете Гусейнове Андрей навел быстро – в Триполи была довольно большая колония переводчиков-азербайджанцев, которые держались несколько обособленно от остальных переводяг. Причин тому было несколько, но основная заключалась в том, что азербайджанцы плохо знали язык и за них часто приходилось пахать другим переводчикам – притом что деньги-то все получали абсолютно одинаковые. Нет, конечно, и среди выпускников Бакинского университета попадались стоящие парни и настоящие профессионалы – такие, как умница и интеллектуал Латиф Арифов, например, говоривший без малейшего акцента и на арабском, и на русском. Но встречались и настоящие уроды типа Вагифа Караева, которого переводяги звали не иначе как Бахлюль [102] . Вагиф хоть и получил диплом востоковеда, но знал только те арабские слова, которые вошли в азербайджанский (точнее, турецкий) язык. Для всех было загадкой, как Бахлюль попал в загранкомандировку: парень откровенно валял дурака, ничего не делал, но зарплату получал исправно, мечтая накопить денег на «мерседес».
102
Бахлюль – клоун (арабск.).
– Куплю «мерседес» – сделаю люк на капоте, да… – говорил он своим коллегам, степенно покуривая очередную сигарету.
– Может, не на капоте, а на крыше, а, Бахлюль?
– Э-э… нет, на капоте. На крыше у всех есть. А у меня будет – на капоте. Это значит, что я всех в рот имел, да… Ни у кого нет, а у меня будет.
– Бахлюль, а ты понимаешь, что ты полный мудак? – не выдержал однажды и спросил у Караева Вихренко.
– Зачем мудак? Мудак в горах коз пасет, а я – здесь сижу, – ничуть не обиделся Вагиф и нагло улыбнулся Сереге в лицо так, что Шварц еле удержался, чтобы не дать ему по толстой сытой харе.
Фикрет Гусейнов был промежуточным вариантом между Бахлюлем и Арифовым, то есть язык он все-таки более-менее знал, но работать не любил и, пользуясь врожденной или благоприобретенной хитрожопостью, всегда оказывался на теплом, хлебном и непыльном месте. Тем более нелогичным казался его перевод в Ази-зию – маленький городок, расположенный в нескольких десятках километров западнее Триполи. В эту дыру Фикрет, отсидевший два с лишним года в столице, напросился сам. И уж совсем нехорошим совпадением показалось Обнорскому то, что Гусейнов убыл в Ази-зию буквально на следующий день после того, как умер Илья. Учитывая полученную от Жени Кондрашова информацию, это наводило на плохие мысли…
Андрей ломал голову над тем, как ему добраться до Фикрета. Загвоздка заключалась в том, что хоть и было до Азизии рукой подать, но самовольно покидать Триполи Обнорский не имел права – это обязательно стало бы известно в Аппарате, и наказание за такую прогулку не заставило бы себя ждать – вплоть до высылки из страны. Опять же и местный Истихбарат не приветствовал не согласованные с ним перемещения иностранцев по стране – просто так из столицы было не выехать, для этого требовался специальный пропуск. Две недели Обнорский пытался что-то придумать, но ничего умного в голову не приходило.
В конце концов Андрей хотел было уже плюнуть на все и попробовать добраться до Азизии партизанскими методами, но тут ему подфартило: 15 января 1991 года Обнорского и Вихренко неожиданно вызвал к себе референт. Андрей по дороге спросил у Шварца, зачем их хочет срочно видеть Петров, но Сергей лишь недоуменно пожал плечами, хотя Обнорскому показалось, что его сосед что-то знает…
Разговор с референтом получился совершенно неожиданным и, можно даже сказать, деликатным. Оказалось, что к Петрову обратился со слезной жалобой некий хабир из группы ПВО, который несколько месяцев назад дал три тысячи долларов в долг под маленький процент одному переводчику. Переводчик деньги не только не вернул вовремя, но еще и сказал, что долг отдаст только в Москве – рублями и по официальному государственному курсу. То есть это был элементарный кидок, совершенный в расчете на то, что пэвэошник жаловаться не пойдет – давать деньги в долг, а тем более под проценты, было официально категорически запрещено. Подними хабир шум – и мигом мог бы вылететь и из Ливии, и из партии за нарушение правил валютных операций, приказа, регламентирующего поведение советских офицеров за рубежом, и т. д. Три тысячи долларов – это было все, что незадачливый хабир снял во время отпуска со своего счета во Внешэкономбанке. Не видать бы пэвэошнику одолженных долларов как своих ушей, если бы он не нашел подход к референту – естественно, подход неофициальный…
Когда Обнорский услышал, что кинул хабира достойнейший сын азербайджанского народа Фикрет Гусейнов, он даже не особенно удивился: судя по всему, этот человек сверкал самыми разными гранями таланта в нелегком деле приумножения личного капитала…
Петров дал ребятам довольно необычное поручение – навестить старшего лейтенанта Гусейнова и забрать у него долг.
– Можете с этим уродом не особенно церемониться, – сказал референт, глядя в окно. – Передайте ему привет от меня, и он должен все сам понять. Постарайтесь сделать все быстро и без… э-э… эксцессов. Ну да ты, Сережа, найдешь, что ему сказать, опыт у тебя кое-какой имеется…