Война среди осени
Шрифт:
Баласар пожал плечами.
— Хорошо. Так тому и быть. Вот мои требования. Выдайте мне поэтов, их библиотеку, андата, себя самого и членов вашей семьи, хая Сетани и его родственников, и тогда я сохраню жизнь всем остальным.
— Я слышал эти требования раньше. Значит, мы возвращаемся к тому, с чего начали? Как нам остановить войну?
— Пока у вас есть андат — никак. Пока вы ставите себя выше остального мира, считаете, что вы — его лучшая часть, вы слишком опасны. Если я погибну, если погибнут все, кто пришел со мной, но мы сумеем спасти мир от этой угрозы — пусть, жертва того стоит. Как нам остановить войну? Мы ее не остановим, высочайший. Казните нас за дерзость, а потом начинайте молиться своим богам, чтобы не потерять силу, которая вас защищает. Потому что, как только это случится, придет ваша очередь встать перед палачом.
— У меня нет андата, — сказал император. — Его не удалось пленить.
— Но…
Хай устало повел рукой, указывая на все вокруг: на город, равнины, небо.
— То, что произошло с вашими воинами, произошло со всеми мужчинами Гальта в мире. И с нашими женщинами. С моей женой. И дочерью. С дочерьми и женами всех жителей Хайема. Это была расплата за неудачное пленение. У вас никогда не будет новых детей. У моей дочери не родится ни одного. И так же будет со всеми. Но андата у меня нет.
Баласар заморгал. Ему было что сказать, но слова внезапно показались пустыми. Император смотрел на него и ждал.
— Вот как, — только и смог вымолвить полководец.
— Поэтому я спрашиваю снова. Как мы закончим войну?
Высоко в холодном небе раздался крик ворона. Печи гремели бездушным ревом. Мир казался отчетливым, чистым и странным, как будто Баласар впервые увидел город.
— Не знаю, — сказал он. — А поэт?
— Они сбежали. Испугались, что я их казню. Или что с ними расправится кто-то из моих людей. Или кто-то из ваших. Я не могу выдать их вам. Но у меня остались их книги. Библиотеки Мати и Сетани, а еще то, что мы спасли в селении дая-кво. Отдайте мне оружие. Обещайте, что вернетесь в Гальт и больше никогда не пойдете на нас войной. А я сожгу книги и постараюсь прокормить нас всех до весны.
— Я не могу давать обещания от лица всего Совета. Особенно, если…
— Обещайте, что выне станете. Вы и ваши люди. С остальными я разберусь позже.
В голосе звучала сила. И печаль. Баласар вспомнил все, что знал об этом человеке. Все, что рассказал ему Синдзя. Портовый грузчик, матрос, посыльный, ученик повитухи. А теперь — человек, который вел переговоры о судьбе мира за столом, стоящим посреди засыпанной снегом площади на глазах у людей, которые за день до того пытались убить друг друга. В нем не было ничего примечательного. Измотанный, скорбный, непреклонный. Его можно было принять за кого угодно.
— Мне нужно поговорить с моими людьми, — сказал Баласар.
— Понимаю.
— Я дам ответ до заката.
— Если вы дадите его к полудню, мы сможем найти вам теплое место до темноты.
— Тогда к полудню.
Они встали. Баласар изобразил позу почтения, Император Ота Мати ответил тем же.
— Генерал, — окликнул Баласара хай, когда тот уже собирался уходить. Его голос был серым, как пепел. — Вы пришли, потому что думали, что андаты слишком сильны, а сердца поэтов слишком слабы. Вы были правы. Тот, кто сделал это, был моим другом. Хорошим человеком. Нельзя допускать, чтобы хорошие люди могли делать такие страшные ошибки.
Баласар кивнул и зашагал через площадь. Барабаны вторили ритму его шагов. Последние книги сгорели, последние поэты бежали в горы. Скорее всего, их ждала гибель, а может, судьба изгоев. Андаты покинули мир. В это было трудно поверить. Он стремился к этой цели всю жизнь, и все-таки мысль не умещалась в голове. Его окружили командиры. Лица посерели от холода, в глазах горели надежда и страх. Вопросы полетели на Баласара, как мотыльки на свет.
— Скажите воинам, — начал он, и вокруг сразу стало тихо. Баласар помедлил. — Скажите им сдать оружие. Мы принесем его на площадь к полудню.
Все молчали. Наконец один из молодых командиров спросил:
— Как объяснить, почему мы сдаемся, генерал?
Баласар посмотрел на него, обвел взглядом всех своих людей и вдруг почувствовал, что призраков за спиной больше нет. Он с трудом сдержал улыбку.
— Скажите, что мы победили.
27
Шахту, должно быть, выкопали, когда Мати еще только строился, а Вторая Империя не подозревала о грядущем конце. Тоннели пронизывали скалу, петляя и вворачиваясь в породу следом за изгибами рудных жил, иссякших задолго до того, как родился прадед Маати. Поэты осматривали убежище, которое Ота приготовил для них и своих детей. Припасов тут хватало. В толстых глиняных горшках и кувшинах, запечатанных воском, нашлись сушеные фрукты и мясо, толстые ломти сухарей, крупа и орехи. Кроме еды, они взяли дров и угля. Им проще было бы остаться тут, спать на постелях, жить при свете ламп, стоявших в нишах каменных стен. Но тогда их могли найти, а потому они оба решили убраться как можно дальше от города и людей. Семай хорошо знал подземные ходы и мог подыскать новое укрытие. Главное, чтобы неподалеку был воздушный колодец. Тогда они не задохнутся и не погибнут от взрыва, если пламя свечи воспламенит подземные газы, как это иногда случалось.
Не доставало только воды, но раздобыть ее оказалось нетрудно. Достаточно было набросать снега в шахтерские сани и утащить его под землю. Этих запасов хватало на день или два. Они по очереди сидели у жаровен, пригоршнями складывали снег в плоские сковороды, и наблюдали, как белые горки оседают и тают на черном железе.
— Мы сделали, что смогли, — сказал Маати. — Иначе было нельзя.
— Знаю, — кивнул Семай, потеплее кутаясь в плащ.
Неровные стены скрадывали эхо голосов, делая их пустыми.
— Я не мог смотреть, как гальты идут по городу и режут всех подряд. Я должен был попытаться, — продолжал Маати.
— Мы все согласились. И решение принимали вместе. Это не твоя вина. Перестань себя казнить.
Все несколько дней, что они провели в пещере, Маати говорил об одном и том же. Он никак не мог остановиться. Неважно, строил ли планы насчет весны — как они возьмут золото и драгоценные камни и отправятся в Эдденси или Западные земли, — или пытался представить, что стало с Мати, или вспоминал детство, или рассуждал, какие барабаны лучше для придворных балов. Он мог начать с чего угодно, но всегда заканчивал бесконечной чередой оправданий, с которыми Семай соглашался, уже не думая. Их ожидало тяжкое время — наедине друг с другом, с одной и той же темой для разговора, которая от частых повторений уже потеряла всякий смысл. Маати набрал еще горсть снега и бросил на сковороду.
— А я всегда хотел поехать на Бакту, — сказал Семай. — Говорят, там круглый год тепло.
— Да, я тоже слышал.
— Может, следующей зимой.
— Может быть, — согласился Маати.
Последний белый островок истаял, и он подбросил еще снега.
— Сейчас утро или вечер, как думаешь?
— Позднее утро, наверное. Ладонь или две до полудня, но может, полдень уже прошел.
— А мне казалось, что дело к вечеру.
— Не исключено. Я уже времени не чувствую.