Война все спишет
Шрифт:
Воюющие беспрерывно я января артиллеристы «Новика», единственного корабля Порт-Артурской эскадры, что постоянно находился в 40 минутной готовности к выходу, намного превосходили в боевой выучке своих японских «коллег». Тем более экипажи старых канонерских лодок набирались по «остаточному принципу» — лучших специалистов отбирали на 1-й и 2-й отряды адмиралов Того и Камимуры.
Так что за несколько минут японский корабль, водоизмещение которого едва превышало шестьсот тонн, получил множество снарядов, ибо превратился в полыхающий костер. В таком ярком освещении Эссен увидел узкий корпус русского миноносца, с которого выпустили торпеду — кто-то из «соколов» решительно пошел на добивание подранка. И вражеский корабль содрогнулся от взрыва — взметнувшийся у борта огромный султан
— Где же «Аскольд»?!
Разобраться в ночном бою очень трудно, для того и прожектора включают, чтобы подсветить своим миноносцам набитые войсками, оружием и снаряжением цели. Но сейчас этого не требовалось — на огромном пространстве в десять миль, насколько хватало взгляда, кипело сражение. Вспышки и грохот орудийных выстрелов, громкие взрывы торпед — на море шла жестокая война, здесь противники яростно сражались, желая победить в этой войне — а кто же хочет проиграть?!
— Миноноска с левой «скулы»!
Крик сигнальщика заставил Эссена повернутся — в узком луче прожектора полз двух трубный силуэт действительно миноноски — кораблика в 60-80 тонн водоизмещения. Такие «циклоны» были и на русском флоте в дальневосточных водах, но только во Владивостоке. Так что это был враг, вне всякого сомнения, а хорошо обученные расчеты и без команды знали, что им в таких случаях делать. Снаряды моментально обрушились на врага, срывая тому выход в торпедную атаку, и о дальнейшей участи противника можно было не сомневаться — запарил и стал быстро крениться на борт.
— Противоминный калибр нужно увеличивать до 120 мм, — совершенно спокойно произнес Эссен, обращаясь к Щульцу. — Даже 75 мм орудия не дают немедленного результата, а все остальные просто бесполезные «хлопушки». Слишком много потребуется сделать из них выстрелов, чтобы остановить даже такой маленький миноносец.
— Я согласен с вами, Николай Оттович, только место занимают. Было бы лучше иметь вместо них пару пушек Кане — как на «Жемчуге», что строится в Петербурге, — Шульц совершенно не обращал внимания на свистящие мимо них пули — с тонущего транспорта японские солдаты стреляли из винтовок, желая нанести русским хоть какой-то ущерб. Ибо нет для солдата и матроса горестнее ситуации, когда его убивают, а он не может ответить неприятелю тем же.
Но сейчас ни у кого из противников не было в сердце места жалости — наоборот, все стремились убить врага как можно больше. Тонущие транспорты, с палуб которых в кипящие волны сыпались сотнями человеческие тела, вызывали ликующие крики на русских миноносцах.
В сердцах своих все несли только один клич — убей врага!
— «Аскольд», смотрите!
В отсветах пушечных выстрелов появился узнаваемый силуэт — пять труб имел только один корабль на всем Дальнем Востоке, других таких просто не было. Русский крейсер окутали вспышки выстрелов, он бил всем бортом и семь 152 мм пушек Кане выплескивали длинные языки пламени. И его противник был виден, подсвеченный прожектором — двухтрубный силуэт бронепалубного крейсера, а таковых у японцев осталось два — или «Акаси», либо более ранней постройки «Акицуцу», ветеран войны с китайцами. Японцам приходилось несладко — выстоять под градом трехпудовых снарядов малый крейсер не мог, на нем полыхали пожары. Специально для отражения атак миноносцев на «Аскольд» загрузили переданные с береговых батарей чугунные снаряды, бесполезные против брони, но ужасные для настроек или против небронированных миноносцев.
Картину избиения вражеского крейсера в скоротечном морском бою Эссен разглядывал с минуту, сжимая ладонями поручни, и испытывая прилив ярости. Но бой требовал от него внимания к иным событиям…
Глава 10
Японская пехота уцепилась за гребни вытянутых сопок, и теперь требовалось вышибить врага оттуда как можно
Роман Исидорович прошелся, не обращая внимания на свистящие над головой пули — перестрелка, то затихая, то усиливаясь, шла с вечера, стоило выйти егерям и приморским драгунам к этому выгодному для обороны рубежу. И что было плохо — стрелковые полки растянулись на двухсуточном беспрерывном марше, восемьдесят верст пути совершенно измотали солдат, многие разбили ноги. Причем служивые завидовали идущим в авангарде, сетуя на то, что там были вьючные лошади и повозки.
Совершенно понятная зависть, вот только невдомек солдатам было, что идущим впереди приходилось намного хуже. Ведь противник раз за разом высылал роты, а то и батальоны, что фанатично оборонялись, или с отчаянной храбростью атаковали — чего стоил тот эскадрон японских кавалеристов, который сибирские казаки перекололи пиками, вырубили шашками. И теперь генерал прекрасно понимал, почему Фок всячески увеличивал пешие и конные «охотничьи» команды, приказав отбирать в них только самых здоровых, физически крепких, сметливых солдат, умелых стрелков, каких среди урожденных сибиряков было много. И приказал сводить команды «охотников» в егерские роты, а те в батальон, один на всю трех полковую дивизию, численность которой сейчас была чуть больше, чем полностью укомплектованной бригады восьми батальонного штата.
К сей «новации» старого «Фоки» генерал-майор Кондратенко отнесся с нескрываемым интересом — «свои» дивизии, созданные на основе двух бригад, он вооружил чуть ли не до зубов, ведь каждый батальон получил по шесть митральез конструкции Шметилло, которые солдаты уже прозвали «молотилками». Да на полк дал пулеметную команду, и собственную артиллерию, которая отсутствовала с 18-го века. И ведь лучше получилось — теперь командир полка моментально реагировал на любое изменение обстановки, и в японцев немедленно летели 87 мм гранаты, и не требовалось ждать, пока посыльные доберутся до артиллерийского дивизиона, который постоянно отставал на марше. И это при том, что дивизия стала намного меньше в людях, сохранив при этом число обозных лошадей, и добавив в полки примерно с тысячу китайских «кули» — носильщиков. Так что не будь этого, то не прошли бы по здешним дорогам, которые лучше называть тропами, столь много, едва бы одолели полсотни верст.
— Воюют железом, а не кровью…
Кондратенко хмыкнул, вспомнив одну из «аксиом» Фока, которые тот любил произносить. Старик за месяц совершенно изменился, причем день за днем, с момента победного для него боя под Бицзыво, который он дал вопреки приказам Куропаткина и Стесселя, проявив к ним совершенно наплевательское отношение. И тут же став фаворитом самого наместника, который возвратился с моря с победой, утопив в бою два вражеских крейсера. И целым валом пошли изменения, знай про которые в Петербурге,тут же пошла бы взбучка, и такая, что и сам Фок, и Стессель тут же слетели с занимаемых должностей. А может быть о «самоуправстве» в столице и ведали, но зная о влиянии адмирала Алексеева, без разрешения которого о подобных новациях и речи бы не было, решили не вмешиваться, благо есть победы. А пойдут поражения, сразу обо всех «грехах» вспомнят, и Фока, и Стесселя, и самого наместника, тут и сомневаться не приходится. Живо прибудут грозные бумаги вместе с проверяющими особами.
Фок стал «другим», как только получил ранение и контузию в бою под Бицзыво — видимо, крепко его по голове там ударило. Слава богу, что сильно приложило — в старом обличье, но со вставшими на место мозгами, Фок сразу начал многим нравиться, а солдаты его просто боготворили, и в этом никто не сомневался. Энергию, которую проявлял этот старик, могли бы позаимствовать многие молодые капитаны и поручики — когда он спал непонятно, но свои задумки, неизвестно откуда взявшиеся, воплощал в жизнь неукоснительно и требовательно, не просто заставляя подчиненных, но всячески им при этом объясняя, и помогая. Список «новаций» понемногу рос, причем постоянно внедрялся в жизнь.