Война за океан (др. изд.)
Шрифт:
— И у меня все готово! — сказал Попов.
— Но вам не придется ехать сейчас со мной.
Николай Матвеевич думал, что можно будет день отдохнуть, подкормить собак, подкупить юколы, найти надежного проводника. Но теперь нечего об отдыхе думать, надо спешить, если, как уверяют, в море ходит иностранное судно и ждет вскрытия залива, а дорога в Нангмар вот-вот может испортиться.
Еще неприятность: Березин не прислал никаких продуктов, кроме сухарей. Водки очень мало, а идет весна, самое сырое, опасное время.
Попов
Чихачев достал клок бумаги и, сидя на кане, стал писать, держа его на планшете на коленях. Он сообщал Невельскому, что благополучно прибыл в деревню Оди, откуда прямая дорога в Де-Кастри, что немедленно идет туда, так как в море ходит иностранное судно.
«Я был на Амгуни и Горюне, всюду расспрашивал о направлении Хинганского хребта, и, по сведениям, полученным от жителей Горюна и Амгуни, как и от маньчжуров, это и есть Становой хребет, из него берут начало Бурея, Амгунь. Хребет этот перекидывается через реку Амур и уходит к Корее. Народы, обитающие к востоку от него, видимо, ясака не платят».
Он писал, что встретил маньчжуров и договорился с ними о торговле. Они просят моржовый клык, мамонтовый зуб, сукно, ситец, железные изделия. «Я исполнил все, как вы велели. К августу нам быть на ярмарке, на устье Уссури».
Он писал, что запасы кончились, и убедительно просил немедленно возвратить Березина с распоряжениями и запасом провизии. Написал, что спешит в Де-Кастри, умоляет скорей прислать какой только возможно будет провизии, целует руку Екатерине Ивановне.
Он свернул бумагу вчетверо и подал топографу:
— Вам немедленно следовать в Кизи к Березину, пусть он сколь возможно быстрее отправляется в Петровское с этим письмом. А вы забирайте у него сухари и все, что он может мне отделить, и, пока нет распутицы, спешите с нартами ко мне через озеро Кизи в залив Де-Кастри, где мы вместе будем производить съемку.
Он написал еще одно письмо — Березину. В тот же день Попов с Афоней отправились в Кизи. Попов отдал все свои сухари Чихачеву.
Николай Матвеевич, размачивая их, ел жадно, с мясом и ягодой. Он выпил араки и улегся спать на кане между Захсором и Чумбокой. Спал крепко, во сне видел, что лето наступило, все цветет, видел сад, в котором стоит родной дом в Новгородской губернии.
Проснулся — жарко от очага. Чумбока кричит за дверью, кормит собак. Мангунка качает зыбку. На дворе опять ветер, стужа. Тяжко проснуться после такого сна, очутиться в юрте, опять возиться с собаками и становиться на лыжи…
А через два дня он с Еткуном и Чумбокой стоял на утесе на берегу волнующегося ярко-синего моря. Огромные волны шли
Этот прибой — как торжественная симфония, гул волн и величественный шум в самом деле странно походили на музыку.
Он вспомнил, как Екатерина Ивановна рассказывала, что иногда по ночам в тишине ей слышится музыка, словно кто-то играет на фортепьяно. Геннадий Иванович однажды сказал, что это морской царь играет на ее утонувшем инструменте. Мол, наделенные особым слухом натуры слышат это. И добавил, что ему самому черт знает что тут мерещится, но только не музыка.
И вот теперь Николаю Матвеевичу в шторм самому слышится. И это страшно и прекрасно, и как-то утоляешь себя этими звуками, становится легче, забываешься.
Он с гордостью думал, что вот он здесь, на берегу залива Де-Кастри, успел и сюда вовремя. Один этот последний переход через хребет сам по себе подвиг. Невельской все твердил об этой гавани, и она мерещилась ему, как в горячке. Чихачев на берегу ее стоит, на мысе, у входа в океан. Прекрасная гавань, и море открытое и свободное. Он уж не досадует на Невельского, он благодарен ему и особенно Екатерине Ивановне, а на душе больно, больно и сладко, и верится во что-то прекрасное, что начинается тут. И всего этого не можешь охватить умом и не можешь понять, но чувствуешь, и это так волнует, что, право, совершенно не жаль, кажется, себя.
Глава тринадцатая
ЧИХАЧЕВ В ДЕ-КАСТРИ
Прошло три недели, прежде чем наступила настоящая весна. Чихачев жил в Де-Кастри, ожидая, когда разойдутся льды. Время было Березину возвратиться из Петровского, а его все нет.
Не удалось повидаться с Алексеем Петровичем из-за проклятого иностранного судна! И надежды на пополнение продовольствия не оправдались. Немного привез ему Попов, отвозивший в Кизи письма. Опять разобрала досада. Геннадий Иванович такие планы развивал, так пылко говорил, что Березин послан будет с целым обозом для снабжения, повезет продовольствие и товары, а на деле оказалось — нет почти ничего. Так всегда у Невельского. На словах — одно, на деле — другое.
Чихачев только что вернулся из поездки в соседнюю бухту. В тайге слякоть, он промочил ноги. Его обувь — мангунские улы с загнутыми вверх носами — сушилась, а сам он отдыхал, грея ноги. Опять оброс густой бородой.
В заливе лед посерел и протаял, ветер и волны разбивали его и перегоняли от берега к берегу. Вдали, у мысов, море давно чисто и сверкает по-летнему, как и в тот день, когда впервые пришел сюда Николай Матвеевич и, стоя на скале, отыскивал на горизонте в трубу чужое таинственное судно.