Война за океан (др. изд.)
Шрифт:
— Шпашибо, Геннадий Иванович. Нынче уже накормили нашу экшпедицию дошита.
— Чем же?
— Шобачиной-то! — ответил Семен.
— Как это?
— Да так, двух шобак шъели, опоганилишь!
— Оставайся обедать.
— Нет, шпашибо, — повторил казак.
— Рассердился Семен не на шутку! — сказал капитан.
— Он с характером, — ответил Бошняк.
— В Охотске лучшим лоцманом считался для ввода судов в устье Кухтуя. Я удивился, что Завойко его ко мне прислал.
Парфентьев
— Вот тебя бы на Шахалин. Там еще шнег холодно шкрипит.
— Зачем же мне на Сахалин?
— Штобы жнал! А то шам не жрешь и другим не даешь! На чем душа держитшя! Дворянин, людьми можешь торговать!
Невельской взял его крепкой рукой за рубаху, а другой хотел схватить за бороду. Парфентьев захватил его руку своей огромной ладонью и покачнулся.
— Ну так, паря, это ково же! Ты наш швоей рукой крепко не хватай. Мы жахотим — уйдем! Шкажи шпашибо, у наш швой ум ешть!
Алена Калашникова в это время вбежала в казарму и сказала Матрене, что Семен с капитаном у магазина дерется.
— Да что же это он, на виселицу захотел! — испугалась Матрена. Пока она бежала к магазину, Невельской и казак некоторое время о чем-то говорили, держа друг друга за руки, и потом мирно разошлись.
— Ты что, дурак, камчадал проклятый! — стала бить Семена жена кулаками по голове. — Ково же ты лезешь, дурь ты собачья! Ах ты, тварь!
— Мы штараемшя, они думают — от штраха. Нет, их можем перевешать и уйти. Наш любой джонка вожмет.
— Это ты сказал ему?
— Шкажал! Он всех порет, а шамого Невельшкого надо бичом жа такие экшпедичии!
— Ты и это сказал?
— Шкажал! А он: мол, я, Шемен, отдал вше, што было, штаралшя… «Тебя бы, — шкажал я ему, — шобачину жрать жаштавить!»
— Замолчи! Дурь ты собачья! Куда ты нас теперь денешь?
— Вот и говорю, што терпим, а ково же морят! Ражве мы не понимаем, жачем экшпедичия. Да ты не деришь… Шмотри-ка, мешяц-то какой, это шолнышко его ушшербляет, ден-то шветлее, длиньше, к вешне дело пошло.
— Нагулялся! — объявила Матрена, втолкнув мужа в казарму. «Слава богу, если никто не видал».
На другой день не садились завтракать. Невельской прислал боцмана за Семеном.
— Че, шуд? — спокойно спросил Парфентьев, придя к капитану и стоя в дверях.
— Нет. Садись чай пить… Я тебя должен в новую экспедицию назначить.
— Куда?
— Вверх по Амуру, на Удыльскую протоку. С Николаем Константиновичем.
— А че его нет? Он же у ваш штолуетшя?
— Он еще отдыхает, болен. Но идти не сейчас, через
— Я вчера шкажал, што понимаю, Геннадий Иванович!
Невельской достал карту.
Парфентьев стал объяснять, что надо не так снаряжать экспедиции, как до сих пор.
— Офицеры, бочмана ли, откуда они жнают тайгу! Ну так это ково же! Штрой — знают. А имя тайга — мачеха!
— А ты понимаешь?
— Как же!
— А зачем наша экспедиция, понимаешь?
— Я не понимал бы, так эти лиштки бы штарухины брошил бы, штарухе бы оштавил!
— Я это вижу!
В этот день Невельской так обсуждал с Парфентьевым предстоящую экспедицию, словно казак был назначен ее начальником.
— Конешно, надо мешто большие корабли штроить! — соглашался Семен. — Ешли хорошее мешто, надо пошмотреть.
— Вот и надо исследовать протоку, соединяющую озеро Удыль с Амуром. Остановитесь в деревне Ухтре и будете ждать весны. Будешь наблюдать, покроются ли водой берега протоки, можно ли выбрать там место для завода. Если глубина хороша и берега ее не затопляются, то, может быть, место окажется удобным для эллинга.
Невельской велел ему взять под расписку товар, отдельно на себя и на Бошняка, и торговать отдельно.
Парфентьев к этому отнесся серьезно. Он уже знал, что Чихачев встречался с маньчжурами из стойбища Пуль и что был голоден и стыдился этого.
Парфентьев потребовал разных товаров.
— Второй раж подряд покажать им наш голод и ошрамитьшя нельжя, Геннадий Иванович!
— Это верно! Вот и постарайся не ударить лицом в грязь. А ты слышал разве что-нибудь?
— Про что это?
— Ну, когда шли и у гиляков ночевали. Они что-нибудь про нас говорят?
— Как же!
— Что мы бедней маньчжуров?
— Нет, не про это. Я вот жапамятовал, кто… Кажетшя, штаруха гилячка на Удде говорила: жачем, мол, капитан у ваш вшех порет и ешть не дает? Такая, говорит, жаража на ваш навяжалашь. Его бы, мол, шамого бы бичом выпороть. Мол, у ваш люди ходят как тени.
— А что еще эта старуха говорила?
— Да пока больше ничего. Я их плохо понимаю. Вот no-тунгушшки я могу. Это шамый хороший народ — тунгушы. Ш рушшкими нельзя шравнить. Даже ш гиляком и то нешравнимо! Тунгуш — чештный, не обманет, пошледним поделитшя, ш голоду умереть не дашт!
Глава пятнадцатая
ДЛЯ СУДОСТРОИТЕЛЬНОГО ЗАВОДА
Николай Константинович сидит у входа в мангунский зимник, строенный из тонких, стоймя вкопанных жердей со столбами. Все это обмазано яркой глиной, крыто ладной крышей, крайние жерди не отпилены и украшены резьбой, поэтому низкий желтый дом как бы с огромными рогами.