Война за океан
Шрифт:
– Что спорить? Явное колдовство! Я сам видел ведьму и хотел ее подстрелить. В руках у нее был горшок в тряпке. Полагая, что это леди, я бил по ногам, кажется, прорешетил ей всю юбку, но ей хоть бы что!
– А мы стали отстреливаться, когда на нас бежали русские, – говорил согнувшийся белокурый матрос, перевязывавший ногу товарища, – и вдруг все переменилось. Оказывается, на нас бегут свои, в красных мундирах, и они стали нас же колоть. Это так поразило нас, что мы бросились бежать.
– Вот видите, – подхватил Сердобольный.
– Это
– Какие глупости, – вмешался в разговор старый матрос, – когда мне все время кто-то заворачивал дуло, когда я целился. Это бывает, есть такие места, говорят, на Мадагаскаре.
– Мне тоже не понравилось тут с самого начала, когда еще подходили. Кажется, сам черт раскинул шатры на этой Камчатке.
– Мне еще один американец все это предсказывал во Фриско и уверял, что лучше не ходить, хорошего ничего не получится. Но я ответил, что все-таки пойду, – говорил Сердобольный с таким видом, словно он был капитаном «Президента» и все решал.
– Что же ты, отдал бы приказание.
– Да, по рождению я должен быть в больших чинах, если бы не клевета, которой я до сих пор не могу опровергнуть!
– Еще наши тупые и безмозглые офицеры! Совсем не так надо было!
Джон очень сожалел о товарищах и о корабле. Так обидно и жалко свой экипаж и свой фрегат! На палубе лужи крови, она пробита в нескольких местах. У борта все обгорело, есть пробоины. А какой был красавец фрегат! Как, бывало, всех других превосходил он…
Джон – дельный, толковый, грамотный. Он работал на фабрике, пожелал видеть свет, уж слишком был сильный, красивый и способный ко всему, жаль было похоронить себя навеки в угольной пыли!
На флоте не оказалось того, что обещали на своих картинах вербовщики. Там матросу сулили путешествия, веселую жизнь с бокалом в руке и с девицей на коленях! О нет! Вместо девиц какие-то стервы, которые обгрызают тебя, как волчицы. Понемногу Джон свыкся, втянулся в службу. У него был престиж в матросском обществе. Но тяжела служба. Да еще вдобавок такой разгром, когда из истории известно, что английский флот не терпел поражений и не может быть разбит. Как все это случилось? Столько мертвых, переломанных костей, крови, порчи судов, погибших, потерянных хороших вещей! Знамя потеряли! Паркер убит. А почему Прайс застрелился? Явная чертовщина.
Общественное мнение определенно говорит, что воевать тут больше нечего, да и не из-за чего. Там нет ничего у них в городе. Какие там меха? Нечего воевать с ведьмами и нечистой силой. Пусть лезут в десант попы и офицеры. Пастор что-то объяснял после боя, но его слушать никто не хотел, и все проходили мимо. Поздно он спохватился! Это предатель, а не пастор! Да еще надо приниматься за работу, все исправлять, доков здесь нет, а русские могут совсем переломать все, если офицеры столь глупы! Некогда слушать басни!
Завойко приказал явиться к себе попу и дьякону и задал им «распеканцию».
– Я
Собраны были все брошенные противником штуцера и патроны к ним. Наутро нашлись охотники, которые ныряли в воду и смотрели, где же утопленные ружья. Некоторые доставали штуцера, а один – офицерскую саблю, выброшенную в воду вместе с сумкой и мундиром.
С утра съезжались вдовы и дети убитых из деревень Коряки и Авача. Всюду слышались рыдания, вопли.
Маркешка стоял на часах у лагеря.
На вражеской эскадре спозаранку стук – починяются. У нас к вечеру под Никольской сопкой выросло два холма братских могил.
На четвертый день утром на эскадре подняли паруса, и один за другим корабли стали уходить в ворота.
– Не стрелять! – приказал Завойко. – Пусть спокойно уходят…
В городе молебен. Завойко снова держал речь. На другой день похоронили князя Максутова.
Заговорили про награды. Но про Маркешку никто не вспомнил. Он и сам стал думать, что не он попал в адмиральский фрегат. Маркешка был счастлив, как каждый, кто сегодня жив и рад исходу дела: «Да и кто я? Гуран и гуран! Все мы гураны!»
Спорят, кто отличился, кто убил, кто попал во фрегат. Да не все равно кто? Сейчас уж, право, все равно. Горы мертвых и своих и чужих… А врагу не удалось… Так думал Маркешка, глядя вслед уходившим кораблям.
Завойко хвалил аврорцев и говорил их капитану, лысому толстяку, которому в бою ничего не сделалось, что напишет государю и попросит всем наград.
Маркешка даже прослезился. Алексей тоже доволен. Аврорцы – ребята видные и бывалые, им стоит дать награды! Они помогли. На сопке уже было совсем плохо, как они набежали и вызволили из беды.
Забайкальцы восторгались. Но об их геройстве Завойко не упомянул ни в одном из рапортов. Он сделал это из своих соображений. Во-первых, потому, что они плыли по Амуру, который открыт Невельским, и прислал их Муравьев, которого он терпеть не может. И еще много разных соображений.
В порт вошло судно. Пришло известие, что война объявлена.
Завойко собрал народ, построил войска и зачитал высочайший императорский указ о том, что начинается война против англичан и французов. Опять служили молебен.