Война. 1941—1945
Шрифт:
Когда пришла Победа, Эренбургу все-таки позволили напечатать в «Правде» статью «Утро мира». Поехать в Берлин ему, разумеется, не предложили. Вспоминая Победу, Эренбург с горечью писал в мемуарах: «Последний день войны… Никогда я не испытывал такой связи с другими, как в военные годы. Некоторые писатели тогда написали хорошие романы, повести, поэмы. А что у меня осталось от тех лет? Тысячи статей, похожих одна на другую, которые теперь сможет прочитать только чрезмерно добросовестный историк, да несколько десятков стихотворений. Но я пуще всего дорожу теми годами: вместе со всеми я горевал, отчаивался, ненавидел, любил. Я лучше узнал людей, чем за долгие десятилетия,
Об этом думал ночью, когда погасли огни ракет, стихли песни и женщины плакали в подушку, боясь разбудить соседей, — о горе, о мужестве, о любви, о верности».
Борис Фрезинский
1941
В первый день
С негодованием, с гневом узнали мы о разбойном нападении германских фашистов на наши советские города. Не словами ответит наш народ врагу. Игрок зарвался. Его ждет неизбежная гибель.
Германские фашисты подчинили своему игу много стран. Я видел, как пал Париж, — он пал не потому, что были непобедимы немцы. Он пал потому, что Францию разъели измена и малодушие. Правящая головка предала французский народ. Но там, где солдаты, брошенные всеми, вопреки воле командования, оказывали сопротивление, немецкие фашисты топтались перед ничтожными отрядами защитников. Население небольшого города Тура и два батальона трое суток защищали город от основных сил германской армии.
Советский народ един, сплочен, он защищает родину, честь, свободу, и здесь не удастся фашистам их низкая и темная игра.
Они разгромили свободолюбивую, веселую Францию, они поработили братские нам народы — высококультурных чехов, отважных югославов, талантливых поляков. Они угнетают норвежцев, датчан, бельгийцев. Я был в разоренных немцами странах. Повсюду я видел горящие гневом глаза, — люди ненавидят разбойников, которые разграбили их страны, убивают их детей, уничтожают их культуру, язык, традиции. Они только ждут минуты, когда зашатается разбойная империя Гитлера, чтобы подняться, все, как один, против своих поработителей. У советского народа есть верные союзники — это народы всех порабощенных стран — парижские рабочие и сербские крестьяне, рыбаки Норвегии и жители древней Праги, измученные сыновья окровавленной палачами Варшавы. Все народы с нами. Как на освободительницу, они смотрят на Красную Армию. В оккупированных фашистами странах уже зимой начались партизанские бои — смельчаки не могли больше выдержать неслыханного ига. В ноябре парижские студенты вышли на улицу с револьверами. Норвежцы по ночам истребляли отряды фашистов, поляки уходили в леса и оттуда совершали налеты на фашистских оккупантов. В Чехии рабочие ломали станки: «Ни одного снаряда для немецких фашистов». Теперь на них пойдут не тысячи смельчаков, но миллионы — народы Европы. Судьбе зазнавшегося фашистского палача пришел конец.
На стенах древнего Парижа в дни немецкой оккупации я часто видел надписи: «Гитлер начал войну, Сталин ее кончит». Не мы хотели этой войны. Не мы перед ней отступим. Фашисты начали войну. Мы ее кончим — победой труда и свободы. Война — тяжелое, суровое дело, но наши сердца закалены. Мы знаем, какое горе принес фашистский захватчик другим неразумным народам. Мы знаем, как он останавливается, когда видит достойный отпор. Мы не дрогнем, не отступим. Высокая судьба выпала на нашу долю —
22 июня 1941 г.
Час настал
Великий киноактер Чарли Чаплин в своем последнем фильме изображает Гитлера: диктатор Германии показан злосчастным маньяком, злым сумасшедшим. Недавно в Лондоне демонстрировали эту картину. Фашистский диктатор на экране был смешон. В действительности он смешон и ужасен: этот человек, одержимый манией величия, лишенный простых радостей жизни, решил повернуть историю вспять, он отбросил народ Германии в доисторическую ночь.
На нас идет орда современных дикарей. Я помню, как одна немка мне рассказывала: «Моего мужа избили в концлагере Дассау до крови. А мне сказали — принесите белье. Они заботились о гигиене». В Париже они навели «порядок». Транспорт там заменили человеческой тягой — возле вокзалов стоят французы с ручными тележками. Фашистские полицейские выстраивают рикш, как автомашины. При мне один безработный на шаг вышел из ряда. К нему подошел фашист и ударил его револьвером по голове. Француз упал, фашист не моргнул: он был горд своей миссией. Объясните ему, что во Франции была своя культура, что дело не в том, как выстроить рикш, а в том, почему французы под фашистской оккупацией стали рикшами, — он не поймет. Он гордится тем, что он не думает. Его дело — бить по голове.
Как только эти дикари ворвались в Париж, они составили «список Отто» — список французских книг, подлежащих уничтожению. В нем были французские и переводные романы, классики, стихи… Они придумали зажигательные бомбы. Я видел работу этих бомб. В Туре они сожгли библиотеку с рукописями Бальзака. Сожгли древний Руан с его музеями и замечательными памятниками старины. Жалкие варвары!
Я видел, как они обобрали Францию: пришли туда тощими и жирели у нас на глазах. Когда они входили в Париж, они не радовались — не до этого было — шли и ели, ели, ели. Напечатали фальшивые деньги — «оккупационные» марки, которые не имеют хождения в Германии, раздали их своим солдатам и все «скупили» в две недели. Денщики надрывались — таскали ящики, сундуки, кули всяческого добра, награбленного офицерами. Богатая Франция превратилась в пустыню.
Я проехал по Бельгии, по Голландии — то же зрелище — развалины и голодные бездомные люди. Здесь прошли кочевники. Их экономика проста. Они отбирают все молоко. Тогда крестьяне порабощенных стран убивают скот. Они реквизируют все яйца. Крестьяне уничтожают кур. Они забирают весь хлеб. И крестьяне больше не сеют.
Они вывезли оборудование заводов и дверные ручки, музейные картины и дамские чулки… Я видел поезда с их «трофеями», они шли из Парижа в Берлин. Они были набиты краденым чужим добром.
Фашистские разбойники не только грабят — они мучают, убивают; это злая орда. Они знают, как унизить человека. Великая радость — родной язык, на котором человек впервые услышал слова ласки, язык матери. Фашисты преследуют языки порабощенных народов. Они заменяют старые имена немецкими. В парижских театрах они выпускают немецких актеров. В голландских школах они учат детей по-немецки, голландский язык, по их мнению, — «наречие». Недавно восемьдесят две тысячи чешских учителей отправлены на полевые работы: зачем учить детей низменному чешскому языку? Пусть лучше копают землю — победители любят картошку…