Война. 1941—1945
Шрифт:
Еще раз дело решил человек, его отвага, его самопожертвование. Конечно, немецкая армия — хорошая армия. Но вот пленный унтер-офицер Франц Тюльтенфельд. Он должен был защищать позиции на Неве. Что ему Нева? Он рассказывает, что у него в Пруссии 600 моргенов земли, семьдесят коров и даже четыре пленных француза. Зачем он пришел к нам? Зачем к нам пришли немцы? Зачем пятьсот дней они терзали Ленинград? Зачем они продолжают разрушать его чудесные здания бомбами и снарядами? Ярость растет в нас, требует выхода.
Бои под Ленинградом не затихают. Мы прорвали блокаду. Мы должны отбросить врага, избавить Ленинград от немецких снарядов. Нам
И все же, думая о Ленинграде, мы счастливо улыбаемся. Мы шлем друзьям телеграммы и письма. Мы знаем, что бывают победы большие по стратегическому значению. Но эта победа самая прекрасная, самая человечная.
Я писал, что Ленинград и Стокгольм чем-то схожи. Может быть, сочетанием камня и воды, может быть, суровой красотой, великодержавностью, целомудренной гордостью. Многие шведы поймут нашу радость.
Мы не завоевываем чужое. Мы защищаем нашу землю. Мы ищем не мести, а правосудия. Это простые, банальные и все же самые убедительные слова. Когда мы, отступая, говорили о справедливости, недоброжелатели принимали это за слабость. Мы говорим о справедливости и теперь, когда на Неве, на Двине, на Дону, на Осколе, на Кубани мы бьем и гоним противника.
Эпилог
В Сталинграде наши войска выкурили из норы последних фрицев. Коллекция военнопленных обогатилась еще несколькими генералами. После долгих месяцев боя впервые над Сталинградом воцарилась благословенная тишина. Давно Седан стал нарицательным именем: судьба армии Наполеона III, окруженной пруссаками, приводилась как пример бесславного поражения. Пусть немцы больше не говорят о Седане. Пусть теперь они повторяют: «Сталинград». Поражение 6-й немецкой армии назидательней Седана.
Они шли к Волге, самодовольные, опьяненные топотом своих шагов. Они свезли под Сталинград многообразную технику. Они кричали: «У нас множество танков! У нас шестиствольные минометы! У нас лучшие в мире бомбардировщики!» Главнокомандующий германской армией, ефрейтор, больной манией величия, 30 сентября развязно рявкнул: «Я говорю, что Сталинград будет в ближайшие дни взят моими солдатами». Он может сейчас поглядеть на Сталинград — его генералы один за другим сдаются в плен. Мощная техника Германии не помогла фрицам. Железо не воюет. Железом воюют. У наших солдат в груди священный огонь, и теперь мы считаем сотнями, тысячами захваченные трофеи: самолеты, танки, орудия, минометы. Берлин от горя не поумнел, а поглупел. Вот как берлинское радио золотит горькую пилюлю: «Наше военное руководство в Сталинграде, перед тем как сдаться русским, уничтожило все документы. Этим наши герои приготовили себе еще один камень для памятника». Хорош будет этот памятник битым фрицам! Может быть, на его цоколе они напишут: «Сдаваясь в плен, отважно сожгли приказы о реквизиции и наиболее пикантные дневники». Бумаги было легче уничтожить, чем орудия.
Чувствуя, что сожженные бумаги мало утешают немцев, берлинское радио сообщает: «В северной части Сталинграда наши войска сражаются еще более стойко». Это немцы говорили по радио 2 февраля. А в это время в северной части Сталинграда фрицы всех званий деловито спрашивали красноармейцев: «Битте, где здесь плен?»
Осенью Гитлер во что бы то ни стало хотел взять Сталинград. Он мечтал об этом напряженно, навязчиво: победа ему была нужна, как опора, как стена. Он уперся в стену, и стена рухнула. Он кричал на своих генералов:
Немцы называют окружение «котлом». Что же, большой сталинградский котел откипел. Но немцам теперь приходится привыкать к окружениям: котлов и котелков довольно много, в каждом из них варятся фрицы. Мы теперь тоже кое к чему привыкли: мы привыкли бить немцев оптом, и это дело мы доведем до конца.
3 февраля 1943 г.
Тебя ждет победа
Двадцать месяцев проклятые немцы пировали на нашей земле. Теперь настал час ответа. Штыком мы пишем приговор. Пулей ставим точку. Снарядами чистим землю.
Подобно пурге растет и ширится наступление. За спиной бойца — крылья. Это крылья надежды.
Немцы думали править нашей страной. Они устроили в наших городах дома терпимости. Они пороли девушек. Они терзали стариков. Их сады — это виселицы. Их школы — это застенки. Сифилитичные колбасники, они заразили нашу землю. Они оскверняли нашу радость. Теперь настал час суда. В Берлине немцы гадают: где остановится Красная Армия? Мы можем их успокоить: Красная Армия не остановится, пока по нашей земле ползает хоть один карлушка.
Немцы долго считали себя «сверхчеловеками». Кончена комедия: сверхчеловеки подымают вверх сверхлапы. Сержант Соколов живо скрутил руки немецкому офицеру и двум фрицам. Скоро Россия скрутит лапы поганцам.
Напрасно немцы хотят тряхнуть стариной и лезут в контратаки. Мы знаем, как встретили братья Следневы расхрабрившихся фрицев: пулемет успокаивает немцев оптом. А пока есть время, наши снайперы бьют немцев и в розницу, красиво бьют — один русский и полтораста мертвых колбасников. С признательностью мы повторяем имена Копылова, Колганова, Челомбицкого, Соловьева.
Двадцать месяцев мы ждали этого часа. Мы учились воевать. Мы научились. У немца медный лоб. Но в сердце немца червь. Немец еще хочет устоять. Немец уже не может устоять перед натиском Красной Армии.
В древней легенде звезда вела людей к спасению. Нас ведет наша звезда. Она высоко в небе. И она на ушанке каждого бойца, эта звезда — упование мира, гордость России.
Друг, вглядись в ночную темноту — тебя ждет победа.
26 февраля 1943 г.
«Новый порядок» в Курске
Прошлой весной я прочел в одной немецкой газете следующее рассуждение: «В Калуге или в Калинине мы пробыли считанные недели, и русские не могли по-настоящему увидеть, что такое новый порядок…» В Курске немцы пробыли пятнадцать месяцев. Здесь мы можем изучить достижения «нового порядка».
Курск при немцах. На тротуарах много офицеров, солдат. Воровато оглядываясь, шмыгают мадьяры — идут на базар спекулировать. По мостовой плетутся изможденные женщины с салазками. Трамвай исчез: немцы сняли рельсы и отправили их в Германию.