Война. Истерли Холл

Грэм Маргарет

– Конечно, – сказала она. – Это наша Эви.

Как же формально они общаются – вот о чем думала Грейс, и ее сердце разрывалось. Она развязала ленточку на потрепанной посылке. Внутри была сплющенная белая картонная коробка. Она начала разворачивать высохшую и потрескавшуюся упаковку из пергамента внутри. Официант придвинулся поближе к их столу, наблюдая с добродушной улыбкой. Она сняла один слой, потом следующий, и еще один, пока не обнаружила легкий, пропитанный жирными пятнами мешочек, также завязанный ленточкой. Это было что-то бесформенное, на ощупь напоминавшее – бисер? Песок? Да что же это было такое? Эви отказывалась признаваться. Она развязала узел, открыла мешочек и увидела там еще один сверток из пергамента.

Она раскрыла и его, и внутри лежал кусочек рождественского пирога, вернее, кучка крошек.

Джек откинулся на стуле. Официант, вероятно ожидавший увидеть кольцо, только покачал головой и пробормотал: «Les Anglais?» Пожав плечами, он с шумом открыл распашные двери и вернулся на кухню.

Джек выпалил:

– Чертова Эви, и весь этот путь проделан ради крошек? И что ты об этом думаешь, Грейс? – Он рассмеялся, наклонился вперед, собрал несколько крошек и протянул их к ее рту, она приоткрыла губы, и ее язык коснулся его пальцев. Через нее как будто прошел электрический ток. В этот момент он отдернул руку.

– Боже мой. Прошу прощения.

Он отряхнул пальцы от крошек, схватил свое пиво, прикончил его и потянулся за фуражкой, но Грейс вцепилась в его руку и довольно сильно прижала к столу.

– О нет, ты ее не получишь, Джек Форбс. Черта с два ты ее получишь.

Он попытался высвободиться. Она не отпускала.

– Ту думаешь, что я тебя отпущу? Я работала с мужчинами, выжившими из ума, и с боем возвращала их в койки, я вынимала скользких, жирных, раздутых личинок из ран и дезинфицировала руки миллионы раз, чтобы не перенести инфекцию от одного к другому. Я срезала одежду до тех пор, пока у меня не появлялись мозоли от ножниц. Ты, Джек Форбс, легковес. У меня теперь мускулы в таких местах, о существовании которых я даже не подозревала, мои руки настолько тверды, грубы и жилисты, что у меня хватка боксера. И ты меня выслушаешь.

Прикосновение его пальцев к ее языку убедило ее, что ее любовь была всепоглощающей. Она всегда такой была, но она сделала ошибку и отступила. Она была в доме Фроггетта и утешала его семью в день, когда погиб Тимми, и сказала ему, что всегда будет рядом, когда понадобится, но подвела его. Сегодняшний день может быть последним для любого из них. Даже здесь, в погребке, она слышала шум орудий.

– Может быть, я и была первым нанимателем Эви, но мы все стали друзьями после того, как вы спасли Эдварда от банды из Ли Энд, ты и Тимми. Это так?

Она все еще сжимала его руку, но он уже не сопротивлялся. Вместо этого он уставился на свой пустой бокал. Что же, ему придется подождать, если он хочет выпить еще один. Она слишком долго репетировала, что ему скажет, когда он придет с посылкой, чтобы тратить время на заказ еще одного пива.

Джек кивнул.

– Так, красавица. – Он все еще смотрел на свое пиво.

– Ты помнишь ту поездку на повозке, на ферму Фроггетта, когда мы решили закрепить за собой три дома – два для Эдварда и меня, чтобы использовать их для лечения и отдыха шахтеров, а один для вас? Вы почти собрали деньги, но не до конца. Мы смогли отблагодарить вашу семью за спасение жизни Эдварда, одолжив вам оставшуюся сумму. Это значило, что ты мог продолжать свою деятельность в профсоюзе, не боясь выселения из вашего шахтерского дома? Ты помнишь это? Помнишь? А помнишь, как я завязала ворота веревкой, чтобы не позволить Оберону опередить нас?

Джек кивнул, и на этот раз посмотрел прямо ей в лицо.

– Ну разумеется, я помню, мисс Мэнтон. Вы были также очень добры к нам, когда погиб наш паренек.

– Ты только что назвал меня красавицей, теперь это мисс Мэнтон, но тогда это была Грейс. Мы были друзьями.

Лицо Джека на этот раз скривилось.

– Ну да, и я трудился над ремонтом вашего дома сразу после покупки – так же, как

над ремонтом своего, и копал ваш огород, и высаживал вашу чертову картошку вместе с вами, а потом вы обняли меня, когда я плакал по Тимми. Я любил вас, красавица. Я любил вас и думал, что вы чувствуете что-то ко мне, а на следующий день, когда я пришел к вам, чтобы еще попачкать для вас руки, вы сказали, что справляетесь «просто прекрасно, спасибо» – и весьма высокомерным тоном – и что вы не нуждаетесь во мне. Я должен был вернуться к своим делам и устраивать свою жизнь. И я ее устроил. Я женился и усыновил сына Роджера, который оказался просто чудом и которого я должен защитить, как не смог защитить Тимми.

Официант принес еще пиво, убирая со стола пустой бокал в подтеках пены и поглядывая на нетронутую чашку кофе Грейс.

– Для вас, мадам, я сделаю еще кофе.

– На этот раз мы заплатим. – сказали они одновременно, остановив глаза друг на друге, а вовсе не на официанте. Грейс любила глаза Джека, такие коричневые и темные, совсем как у Эви, и его почти черные волосы, похожие на волосы отца и Тимми, – у Эви на голове была копна каштановых локонов, совсем как у матери.

– Возможно, – пробормотал официант, прежде чем убрал чашку и вернулся на кухню через распашные двери.

Майор Сильвестр поднялся из-за своего стола у окна. Грейс видела, как он смотрел на ее руку, сжимавшую руку Джека. Отношения с военными были запрещены. Что же, пусть вредит как хочет. Он постучал по своей шляпе, улыбнулся, но ничего не сказал. Грейс знала, что вредить он просто не захочет.

Грейс слишком хорошо помнила, как прижимала к себе Джека у ворот дома его родителей, успокаивая его, пока он рыдал по ушедшему брату, уверяясь, наконец, в том, о чем она подозревала уже несколько недель, – что она встретила любовь всей своей жизни. Но она была старше, она была скучна, она была сестрой пастора и первым нанимателем Эви. Он же был любимцем девушек, восходящим лидером профсоюза, сильным и уважаемым работником, блестящим молодым человеком, которого поверг бы в ужас тот ураган эмоций, который бушевал внутри нее. Она укатила на своем велосипеде прочь, чувствуя, что должна установить между ними дистанцию, или она принесет невыразимые страдания всем, воспользовавшись его горем и уязвимостью.

Только когда Стрелковый полк Северного Тайна отбывал с центрального вокзала Ньюкасла и она пошла проститься с ними вместо Эдварда, они впервые вновь по-настоящему посмотрели друг другу в глаза, и тогда она поняла, что его любовь была такой же сильной, как и ее. Но для всего этого было уже слишком поздно, потому что на его руку опиралась Милли, его жена. Было по-прежнему поздно, но он должен был узнать, насколько он любим. Он должен унести это с собой в траншеи.

Об этом Грейс и говорила Джеку сейчас, и она почувствовала, как он повернул свою руку под ее ладонью и сжал ее, крепко. Наконец-то он улыбался, наконец-то его плечи расслабились и напряжение покинуло его, наконец-то он встретился с ней глазами и позволил ей понять, что все это время она была права. Между ними была любовь, чертов океан любви, любовь связывала крепким швом чертовски высокого качества ее и этого замечательного человека. Она действительно была в них.

– Я ошибался, – сказал он. – Было чертовски глупо думать, что ты воспользуешься мною, милая, ведь ты – та, которую я желал все эти годы.

Подоспел еще один кофе, и на этот раз Джек полез в карман за франками, твердя Грейс:

– Ты позволишь мне сделать это для тебя, и ты позволишь нам удержать эту минуту, потому что это, возможно, единственное, что у нас когда-либо будет?

Грейс знала это.

– Я должна была сказать об этом. Я не могла дальше терпеть и молчать о своих чувствах, потому что Эви чувствовала, что ты был так несчастлив и ощущал себя таким нелюбимым. Но это не так, мой дорогой. И никогда не будет.