Война. Истерли Холл
Шрифт:
Оберон прискакал к ним, его лошадь нервничала и вела в сторону, когда он подъезжал к Джеку, который взял ее под узду и успокоил.
– Скакун ни в коем случае не стал бы так дурить, черт возьми, – пожаловался Оберон.
Джек сказал только:
– Если бы у него было хоть немного ума, он бы убежал восвояси куда-нибудь очень далеко отсюда.
Оберон проворчал:
– Сержант, мы почти на месте. Капитан Бриджес ведет свою колонну налево, мы направо. Собирай свою группу и следуй за мной. У вас все хорошо, Дональд? Ноги не доставляют слишком много проблем? Не беспокойтесь,
Мимо пролетел немецкий ответный снаряд, очень близко. Никто не пригнулся, даже Барри. Джек похлопал его по плечу. Дональд Барри пробормотал:
– Что он вообще знает о ногах? Стремена, что ли, натирают?
Джек ухмыльнулся.
– Кажется, он уже начинает понимать, что к чему в этом мире, капрал Престон.
Оберон крикнул через плечо:
– У меня есть уши, лейтенант Барри.
Барри покраснел. Джек потрепал его по плечу.
– Он на вашей стороне.
Они шли вслед за своим командиром и остановились, когда Оберон жестом остановил проезжающую мимо повозку с провиантом. Джек слышал, как рядовой, сидящий за рулем, орал, перекрикивая шум:
– Продолжайте идти, пока не дойдете до трех мертвых мулов, поверните направо и еще раз направо. Продолжайте идти, пока не найдете двух – или их было три? – мертвых немцев, мужчин, как вы понимаете. Они, правда, немного распухли. Потом поворачивайте налево, сэр.
Лейтенант Барри побледнел. Что же, подумал Джек, ему придется услышать и увидеть вещи и похуже до конца этого дня, и, Бог ему в помощь, завтра или, может, послезавтра? Бедный малый.
Вечером этого дня Джек, лейтенант Барри и Оберон сидели в землянке в одной из передних траншей. Оберон дымил своей трубкой – довольно вонючей штукой, – как будто воздух и так был недостаточно испорчен траншейным запахом навоза, крови и дерьма. Он всегда курил трубку перед атакой, так что осталось уже недолго – так подумал Джек. Он облокотился на старый ящик со снаряжением. Он был крепко сбит, хоть и весь потрепан. Оберон взял карандаш и направил его на Джека.
– Ты уже сказал своим людям, чтобы написали письма?
– Ага, даже банда из Ли Энд этим занялась, высунув язык от усердия, хотя некоторые из них все-таки попросили меня написать за них. Будем надеяться, что нам не придется писать слишком много совсем других писем, когда вернемся.
Они писали при свете свечи, которая стояла в банке из-под джема, найденной Роджером, – к слову, это была единственная полезная вещь, которую он сделал на протяжении всего похода. Пламя дрожало при каждом залпе.
Джек написал Эви, маме, папе и Милли – всем почти одно и то же. Больше времени он провел над письмом к Грейс, говоря ей о своей любви, о своей радости и счастье от того, что он теперь знал, что она к нему чувствует, и призывая ее не скорбеть, а продолжать жить, уверяя, что не чувствует страха. Последнее было ложью; дрожащие руки и колотящееся сердце предательски его выдавали.
Молодой Дональд Барри написал письма своим родителям и еще одно – может быть, подружке? Джек не стал спрашивать. Ему было тошно смотреть, как мальчик
Он видел, что Оберон написал одно письмо, своей сестре, а потом еще одно. Он делал это каждый раз. Он наблюдал, как он перечитывает его и разрывает на мелкие кусочки. Джек никогда не задавал вопросов.
Оберон заметил, что Джек наблюдает, но ничего не сказал. Он коротко кивнул.
– Огонь прекратится перед рассветом. Индийский корпус двинется первым, мы будем ждать своего приказа. Так, ты, молодой Дональд: ты должен прилипнуть как банный лист, слышишь меня, как чертов банный лист, к своему сержанту, а если не к нему, так к капралу Престону. Просто делай, что они скажут, и в этом случае мы сможем вернуть тебя домой, это понятно? – Дональд Барри кивнул, вздрагивая от каждого взрыва, от каждой вибрации почвы, от падения каждого обломка с крыши, от каждого содрогания пламени.
– Теперь поспи, парень. Здесь есть небольшой закуток. Если не можешь спать, то по крайней мере отдохни. Я на обход. Джек?
– Я с вами, сэр.
Каждый вечер перед наступлением или даже перед обычной вылазкой они заходили к своим людям. Это было полезно, чтобы успокоить их, а если среди них были новобранцы, которым еще только предстояло пролить кровь, то им можно было напомнить, чего им следует ожидать, или что делать, или как полностью освободить голову, чтобы слышать только приказы.
Прямо перед рассветом следующего дня они выбрались из землянки вместе с капитаном Бриджесом и молодым Барри. Лестницы стояли на своих местах в траншеях, людям было роздано по порции рома. Оберон проверил свои часы и пожал Джеку руку.
– Помни, что мы обеспечиваем усиление правого фланга. Мы будем выдвигаться по свистку и давай попробуем идти маленькими группами, как договаривались. Нас там точно будут ждать пулеметы, чтобы нас отрезать, а тот, кто так не считает, тот просто полный дурак. Валовый огонь не заставил их отступить в Ипре, и с тех пор я не видел, чтобы они отступали, так что давай не будем становиться для них легкой мишенью.
Прозвучал оглушительный взрыв. Они опустились на настилы. Грязь, камни и осколки шрапнели разлетелись повсюду. Все трое пригнули головы. Капитан Бриджес сдвинул фуражку ниже.
– Так полковник одобрил это? – Джек приподнял бровь, пытаясь перекричать грохочущие взрывающиеся снаряды. Бриджес двинулся с места.
Оберон крикнул в ответ:
– Давай сначала покажем ему, что это работает. Я записал все свои приказы, так что ты застрахован.
Джек тряхнул плечами.
– Думаешь, меня это беспокоит?
Оберон посмотрел через его плечо на лейтенанта Барри, который оперся рукой на стену траншеи и пригнулся, но на корточки не присел. Джек посмотрел в ту же сторону, когда Оберон сказал:
– Я думаю, вскоре вы обнаружите, что наш сержант придерживается весьма определенных взглядов, молодой Дональд, и беспокойство о мнении начальства не входит в их число.
На лице лейтенанта Барри отобразилось сомнение, но в конце концов присел и он. Оберон произнес тихо, чтобы слышал только Джек: