Война. Krieg. 1941—1945. Произведения русских и немецких писателей
Шрифт:
Вышестоящие инстанции, кодировка и начальство менялись чуть ли не ежедневно, случалось, придадут тебя сегодня какой-нибудь дивизии, а назавтра, глядишь, от дивизии остаются только генерал, два-три штабных да писаря…
В коридоре первого этажа каптер отпустил локоть Файнхальса и самолично открыл перед ним какую-то дверь. В комнате за столом сидел, покуривая, Оттен. На столе чернел глубокий след, выжженный сигаретой.
— Наконец-то, — сказал Оттен, откладывая газету.
Каптенармус посмотрел на Файнхальса,
— Ничего не поделаешь, ребята, — сказал каптер, пожимая плечами, — мне приказано откомандировать из госпиталя всех выздоравливающих моложе сорока. Рад бы помочь — да не могу. Так что собирайтесь!
— Куда откомандировать? — спросил Файнхальс.
— На фронтовой пересыльный пункт, и немедленно! — сказал Оттен, протягивая ему предписание — одно на двоих.
— Подумаешь — немедленно! Поспешишь — людей насмешишь, — сказал Файнхальс, читая бумажку. — А что, — спросил он, — обязательно надо выписывать одно командировочное на двоих? Нельзя по отдельности?
— То есть как? — сказал каптер и, внимательно посмотрев на Файнхальса, негромко добавил: — Смотрите не делайте глупостей!
— Который теперь час? — спросил Файнхальс.
— Около семи, — ответил Оттен. Он встал, затянул ремень и взял стоявший у стола ранец. Каптер сел за стол, выдвинул ящик и стал рыться в нем, поглядывая на Оттена.
— Мне — один черт, — сказал он наконец. — Вы оба откомандированы, и я умываю руки. Хотите два предписания — берите два. Дело ваше.
— Я схожу за вещами, — сказал Файнхальс.
Взбежав на четвертый этаж, он остановился в коридоре, увидев, что Илона вышла из своей комнаты и запирает двери. Вытащив ключ, она нажала на ручку двери и успокоенно кивнула головой. Илона была в пальто и держала в руке пакет с тортом. В коричневой шляпке и зеленом пальто она показалась ему еще привлекательней, чем прежде, в темно-красной кофточке. Илона была небольшого роста и, пожалуй, несколько полновата, но, поглядев на ее лицо, на изгиб ее шеи, Файнхальс почувствовал, что он впервые в жизни по-настоящему любит женщину и по-настоящему хочет ее. Она еще раз нажала ручку двери, проверяя, надежно ли она заперта, и потом медленно пошла по коридору. Файнхальс не отрывал от нее глаз и, внезапно выйдя ей навстречу, заметил, что она улыбнулась и в то же время испуганно отпрянула.
— Вы же обещали подождать меня! — сказал он.
— Я совсем забыла про одно неотложное дело. Я хотела оставить вам внизу записку, что приду через час.
— Вы правда пришли бы?
— Да. — Илона посмотрела на него с улыбкой.
— Я провожу вас, обождите минутку.
— Нельзя вам туда идти, — она устало покачала головой. — Нельзя! Не беспокойтесь, я скоро вернусь!
— Куда вы идете?
Илона, ничего не ответив, опасливо огляделась. Но в коридоре не было ни души. Только что разнесли ужин, из-за закрытых дверей доносился глухой,
— В гетто, с мамой, в гетто.
Во взгляде ее застыло напряженное ожидание, но Файнхальс просто спросил:
— Зачем?
— Сегодня оттуда вывозят всех. У нас там родственники. Надо принести им хоть что-нибудь в последний раз. Вот и торт ваш взяла. Вы не сердитесь? Это ведь ваш подарок?
— Значит, у вас там родственники, — он взял ее под руку. — Я провожу вас.
Так, под руку, они и стали спускаться по лестнице.
— Стало быть, у вас родственники — евреи. А ваша мать?
— И мать, и я сама — вся наша семья. — Илона остановилась. — Погодите, я сейчас.
Она высвободила руку и, вынув букет из вазочки у подножия статуи Богоматери, заботливо оборвала несколько увядших цветов.
— Завтра я не приду сюда — у меня уроки в другом здании… Вы поменяете воду в вазочке? Пообещайте мне! А если не трудно — смените и цветы.
— Не могу обещать, сегодня вечером я уезжаю. Только поэтому…
— А то бы сделали, правда?
Файнхальс кивнул:
— Чего бы я не сделал ради вас!
— Только ради меня? Ведь вы сами католик?
— Верно, верно, — улыбнулся он, — я бы, пожалуй, и так это сделал, да ведь в голову бы не пришло. Погодите здесь еще минутку, — быстро перебил он себя.
Они были уже на третьем этаже. Файнхальс метнулся по коридору, ворвался в свою комнату, наскоро запихнул в вещевой мешок свои нехитрые пожитки, разбросанные по углам, потом затянул ремень и выбежал вон. Илона медленно продолжала спускаться по лестнице, и он нагнал ее как раз у витрины фотографий выпуска 1932 года. Она задумчиво смотрела на свою собственную фотографию.
— О чем вы думаете? — спросил он.
— Так, — сказала она тихо. — Хотела расчувствоваться — да не получается. Не трогает меня эта карточка. Будто на ней кто-то чужой. Идемте.
У самых дверей Файнхальс еще раз попросил Илону обождать и побежал в канцелярию за своим командировочным предписанием. Оттен уже ушел, не дождавшись его. Каптенармус удержал его за рукав.
— Смотрите не делайте глупостей, — сказал он. — Желаю удачи.
— Спасибо, — уже на бегу ответил Файнхальс.
Илона ждала его на улице у подъезда. Он снова взял ее под руку. Дождь перестал, но воздух был еще напоен влагой и каким-то приторным ароматом. Они пошли тихими переулками, почти параллельно главной улице, мимо низких домиков с чахлыми палисадниками.
— А как же вы сами не оказались в гетто? — спросил Файнхальс.
— Благодаря отцу. Он служил офицером в прошлую войну, был награжден высшими орденами и лишился обеих ног. Но вчера он отослал все свои ордена коменданту города, а заодно и свои протезы. Огромный коричневый пакет… Дальше я пойду одна, — закончила она неожиданно резко.