Война
Шрифт:
Но и после того как был потушен очаг войны на севере, великие державы Запада не отказались от задуманного. Весь март командование английской и французской армии уточняло детали предстоящих военных действий против Советского Союза. В апреле французское правительство трижды заслушивало доклад генерала Вейгана о готовности к нападению на СССР. И срок нападения был намечен: на конец июня или начало июля. Влекла наших недругов заманчивая надежда, что и нацеленный на Францию удар Германии будет тоже перемещен на Восток…
А Советское правительство, заключив пакт с Германией, продолжало
Но как определить на этом пути роковые столбы, отделяющие мир от войны?..
Картины недалекого прошлого и размышления о нем утомили Нила Игнатовича. Он, словно сделав какую-то неотложную, трудную работу, закрыл глаза и опять почувствовал себя бестелесным, куда-то плывущим среди мрака и тихого звона. Ему казалось, что он еще чего-то не додумал, чего-то не выполнил, но уже не мог сосредоточить свои ставшие непослушными мысли: они ускользали, растворялись или дразнили издалека – недосягаемые, округло-неухватистые. Попытки угнаться за какой-то очень нужной мыслью еще больше утомляли его, и он покорился своему бессилию…
Проснулся Нил Игнатович от ощущения странной неловкости и смутного беспокойства. Сквозь щели глаз увидел белый халат, облегавший чье-то крупное тело. Открыл глаза и узнал маршала Шапошникова. Борис Михайлович, ссутулившись, сидел рядом на стуле и смотрел на Нила Игнатовича с грустной задумчивостью.
– Ох ты боже мой! – Нил Игнатович слабо вскинулся, нащупывая немощной рукой пенсне на простыне. – Генерал-майор спит, аки неразумный младенец, а маршал сидит возле него и караулит!..
Борис Михайлович скорбно улыбнулся одними уголками губ и погладил исхудалую руку профессора.
– Ну, здравствуйте, батенька мой… Какой же я для вас маршал? Это вы для меня генералиссимус науки.
Не в такие уж далекие дореволюционные годы, когда Шапошников учился в Академии Генерального штаба русской армии, Нил Игнатович Романов вел там курс военной истории; потом Романов преподавал в Академии имени Фрунзе, которую несколько лет возглавлял Борис Михайлович, где их и сблизила общая борьба против всякого рода вульгаризаторства в теории и практике военного дела, упрощенчества в толковании стратегии и оперативного искусства.
– Не прибедняйтесь, Борис Михайлович. – Нил Игнатович с искренним почтением взглянул на маршала. – Я из леса военной истории так и не выбрался, а вы, постигнув океан знаний, стали истинным жрецом стратегии. Помню, как вы планировали бросок наших армий на помощь Чехословакии, а потом план помощи Франции на случай нападения на нее Гитлера. Превосходно!..
– Какой толк от этих планов?.. – Шапошников вздохнул и нахмурился. – Не понадобились… А было время, когда имелась возможность раздавить Гитлера… Не захотели Англия и Франция. У них другие цели… Вот и пожинаем плоды – вначале они, а теперь наш черед…
При этих словах Нил Игнатович положил руку на колено Бориса Михайловича и посмотрел в его лицо.
– Когда? – после напряженной паузы спросил он. – Если, конечно, не секрет.
– Какой
– Я так и знал, двадцать второе июня… – Нил Игнатович задумчиво посмотрел в потолок, – Гитлер хочет переплюнуть Наполеона… В этот день в восемьсот двенадцатом Наполеон пересек Неман… Но помнит ли Гитлер, что через три года в тот же самый день Наполеон отрекся от престола?..
– Любопытно… – Борис Михайлович покачал головой.
– И заметьте, – Нил Игнатович снова повернул голову к маршалу, – в прошлом году именно двадцать второго июня капитулировала Франция и было подписано Компьенское перемирие. Односторонне верит Гитлер в судьбу. Ну как, милый мой маршал, выстоим?
– Выстоим… – В тихом голосе Бориса Михайловича зазвучало что-то трагическое. – Выстоим, если иметь в виду потенциальные возможности.
– А если их не учитывать?..
– Что вы, батенька мой? – Шапошников вяло засмеялся. – От вас такого вопроса не ожидал.
– Почему же?.. У Франции тоже были немалые возможности…
– А-а, вы о стратегической инициативе?.. Мы не Франция. И потом, вторая мировая война уже сколько длится? – Борис Михайлович отвел взгляд, подсчитывая. – Без малого двадцать два месяца. Все это время мы готовимся не вообще, а в предвидении прямой агрессии против нас. Сделали очень много! Я имею в виду подготовку военно-экономического потенциала, увеличение армии, подготовку новых командных кадров, разработку современных образцов оружия и техники. Но есть предел всяким возможностям.
– Борис Михайлович горестно развел руками и продолжил: – Мобилизационный план перестройки промышленности на случай войны, который мы приняли, рассчитан на вторую половину этого и на весь будущий год. А события нас опережают… Базу для производства новейшего вооружения создали, а наладить само производство еще не успели… Только-только начали выпуск новых танков, новых самолетов, новых образцов артиллерии. Да еще затянули инженерно-оборонительные работы в предполье, за которые я теперь в ответе. Границы ведь отодвинулись… Не закончили комплектование соединений в приграничных округах… И головотяпства немало. Правительство и ЦК приняли уйму важных решений, направленных на укрепление нашей военной мощи. Мы эти решения восторженно приветствуем со всевозможных трибун, а дело делаем не всегда быстро и хорошо.
– А армия небось горючими слезами плачет по новому оружию, – с укоризной заметил Нил Игнатович.
– В том-то и дело!.. Или возьмите проблему старших и высших командиров… Ее быстро не разрешишь.
– Ох, дорогой Борис Михайлович, это еще вопрос, какая проблема является проблемой… – Профессор Романов чуть оживился, в глазах его мелькнула и тут же растаяла тень упрека. – Очень страшно, особенно в канун неизбежной войны, когда на постах главных военачальников, ну, пусть не на всех, могли оказаться или прямые враги – предатели нашего дела, мнящие о другом лике жизни и прельщаемые надеждами на еще большую власть, или просто люди без достатка ума, без чувства долга, снедаемые гигантским самомнением…