Война
Шрифт:
А в прошлом году, приехав в Наркомат обороны, Федор Ксенофонтович столкнулся с Рукатовым в лифте. Уже подполковник, раздобревший, краснолицый, с благородной сединой на висках. Обрадованно жал руку генералу, говорил какие-то слова, а глаза, как и прежде, были неподвижные, настороженные, будто живущие своей самостоятельной жизнью. Узнал Федор Ксенофонтович, что Рукатов, как тот выразился сам, «столоначальник» в Управлении кадров. Не хотелось в это верить, ибо в армии существует святой своей непреложностью закон: «на кадры» назначать самых дельных, мудрых
Как бы то ни было, но хорошо, что до него, генерала, Рукатов уже не сможет дотянуться. Знал Федор Ксенофонтович, что любой командир, где бы он ни служил, ходит в страхе божьем, если считает, что где-то «в кадрах» сидит человек, которому известны какие-то его слабости или грехи: трудно тогда бывает с повышением в звании, в продвижении по службе, зато легко попасть в Кушку или еще куда-нибудь подальше. Тягостное это чувство.
«…Лучшее лекарство от оскорблений – забвение». Федор Ксенофонтович, включив в купе свет, начал раздеваться, чтобы лечь спать.
Уже засыпая, сморенный всем, что свалилось на него в этот трудный день, припомнил горькую истину: опасайся того, кто тебя боится, и помни, что подлая душа всегда предполагает самые низкие побуждения в самых благородных поступках.
2
К началу рабочего дня Федор Ксенофонтович уже был в Наркомате обороны. Не хотелось, но надо было начинать со встречи с Рукатовым: в ведении «кадровика» находится «личное дело». В этой папке с подшитыми и пронумерованными бумагами запечатлена вся жизнь Федора Ксенофонтовича – от рождения, от первого дня службы в 1914 году рядовым пехотного полка до настоящего времени.
Войдя в кабинет, где, судя по столбику фамилий на дверях, должен был находиться подполковник Рукатов, Федор Ксенофонтович увидел несколько столов, загроможденных папками, и за каждым столом – склоненную над бумагами голову.
Из-за раскрытой створки шкафа выглянул на стук двери Рукатов. Лицо его рассекла широкая улыбка.
– Заходите, дорогой Федор Ксенофонтович! – Рукатов опрометью кинулся навстречу с протянутой, чуть подрагивающей рукой. – Здравия желаю, товарищ генерал! Вот, товарищи, знакомьтесь, мой бывший командир полка… Я вам рассказывал.
А глаза, глаза Рукатова! Когда-то он уже видел такое выражение глаз… В их селе Чернохлебовке, что под Харьковом, как-то оказался бродячий цирк. На выгоне сколотили помост, и при великом стечении народа началось представление. Всех поразил фокусник, тащивший изо рта несметное количество лент. Потом фокусник, посмотрев на ребятню, сидевшую у самого помоста, поманил пальцем двенадцатилетнего Федьку Чумака, как звали его в Чернохлебовке. Когда похолодевший Федька поднялся на помост, фокусник поднес к его лицу шляпу и умоляюще зашептал: «Говори, что пустая, пятак получишь». В шляпе лежали два куриных яйца, и Федька скривил в ухмылке губы. Но вдруг увидел перед собой глаза фокусника – настороженные и кричащие такой мольбой и мукой!.. А на лбу – мелкие росинки пота. «Говори, что пустая», – с дрожащей улыбкой упрашивал он. Федьке до слез стало жалко фокусника. Повернувшись к толпе и опустив глаза, он сказал: «В шляпе ничого нема».
Что потом сделал фокусник, Федор Ксенофонтович уже не помнит… Сейчас он увидел точно такие глаза у Рукатова. И еще заметил, что все в кабинете с превеликим любопытством наблюдали за их встречей.
Генерал, испытывая мучительную неловкость, стал по очереди здороваться со всеми за руку. А подполковник Рукатов, обращаясь к сослуживцам, не унимался:
– Прямо скажу, в люди меня вывел Федор Ксенофонтович! Век не забуду!
– Не преувеличивайте, товарищ подполковник, – с жесткой улыбкой заметил Чумаков, усаживаясь на стул, предложенный Рукатовым. – Всех нас в люди вывела армия.
– Верно говорите, товарищ генерал, но прямо вам скажу: вы молодцом выглядите, хоть поседели заметно, – без всякой последовательности перевел разговор Рукатов. – А я сдал, списали меня со строевой и вот доверили кадры. Трудная это работа, судьбы людей решаем, а от этих судеб зависит боевое могущество армии…
– Так какой у нас план действий? – нахмурившись, перебил его Федор Ксенофонтович. Заметив ухмылки сослуживцев Рукатова, с неприязнью подумал: «Догадываются же, что за фрукт с ними работает, а терпят…»
– Значит, так. – С лица Рукатова смыло улыбку, и он уставился перед собой остекленевшим взглядом. – Сейчас я вас сопровожу к начальнику нашего отдела, а он уже по инстанции… Командира корпуса может пожелать принять и нарком.
– А где хоть штаб корпуса дислоцируется? – поинтересовался Федор Ксенофонтович.
– Там где-то, в Барановичской области. – Рукатов беспомощно оглянулся на сослуживцев.
– В Крашанах, – подсказал кто-то.
Когда шли по мрачному коридору, Рукатов вдруг таинственно зашептал:
– Федор Ксенофонтович, если хотите, можно вас оставить в Московском округе. На такой же должности!.. Я ведь в курсе: у вас Ольга Васильевна почками хворает, а дочка, кажется, десятилетку должна была окончить…
«Все знает, подлец», – с досадой подумал Чумаков.
– Я начальству говорил, – преданно добавил Рукатов. – Стоит вам только намекнуть…
– Нет, товарищ Рукатов. В армии должностей себе не выбирают.
Остановились у двери с табличкой «Полковник Микофин С. Ф.».
– Семен Филонович? – удивился Чумаков, указывая на табличку.
– А вы разве не знали, что он мой начальник? – каким-то вдруг деревянным голосом ответил Рукатов, и даже в полумраке коридора можно было разглядеть его помертвевшие глаза. – Мы именно к нему. Он ждет.
Федор Ксенофонтович все понял и решительно открыл дверь.
За столом сидел постаревший и полысевший Сеня Микофин… полковник Микофин… Сколько лет не виделись!
Микофин поднял голову и тут же, засветившись радостью, вскочил:
– Заходи, дружище! Жду не дождусь!
Обнялись, расцеловались.