Война
Шрифт:
У нас с Ревиком будет семья.
Эта мысль взрывала мой мозг, наполняла меня изумлением, страхом, неверием, тревогой. И все же, чем больше это откладывалось в моём сознании, тем более счастливой я себя чувствовала. На каком-то уровне один лишь этот факт помог мне поверить.
Всё действительно будет хорошо.
Мы будем семьёй. Все мы.
Джон, Врег. Балидор.
Даже Мэйгар.
Мы будем семьёй, и всё будет хорошо.
Глава 37
Трансляция
Балидор стоял на дальнем краю комнаты с белыми
Пока Балидор находился там, не отрывая взгляда от трансляции, помещение продолжало заполняться видящими. Он осознал, что ощущает лёгкую благодарность за то, что Нензи к ним ещё не присоединился — хотя он знал, что его придётся привлечь к этому, и скоро.
Эта мысль лишь смутно отложилась где-то в уголке сознания Балидора.
Остальные 90 % его внимания оставались прикованными к костлявому лицу, которое занимало большую часть монитора. Узнаваемые черты стёрли всё остальное помещение. Балидор сосредоточился на нём всем своим существом, впитывая каждую деталь, затерявшись в глазах и свете другого, пытаясь ощутить за ними живое существо, хотя бы чтобы подтвердить, что этот образ реален.
Это был Менлим.
Урождённый в клане Пьюрстред. Опекун сироты, Нензи Алгатэ. Скандально известный создатель смертоносного Syrimne d’ Gaos. Прославившийся в мире видящих ещё до этого тем, что украл документы, описывающие утерянные военные искусства Адипана, и без разрешения преподавал их необученным видящим.
Кем бы ещё он ни был, Менлим почти вызвал Третье Смещение собственноручно, и на сотню с лишним лет раньше.
История гласила, что он умер более девяноста лет назад. Он совершил самоубийство в пещерах Повстанцев в Баварских горах, перед множеством свидетелей-видящих.
И, тем не менее, чем дольше Балидор смотрел и использовал свой свет, тем сильнее убеждался, что это действительно он. Даже после того шоу кривых зеркал в Аргентине, даже после всех тех игр, которые они вытерпели от рук Тени, он не мог спорить с тем, что знал его свет.
Это не проекция. Это Менлим из клана Пьюрстред, живой и во плоти.
Балидор готов был в этом поклясться.
В конечном счёте, Элли оказалась права. Она верила, что Менлим до сих пор жив; Балидор не раз ощущал это в её свете и разуме, ещё до того, как она вынесла это на обсуждение остальной группы. Она видела это, и она оказалась права.
Он постарался сосредоточиться на живой трансляции, отключиться от того, что говорили все вокруг него, что было непросто, поскольку они спорили, перекидываясь репликами через стол из полированного дерева — деревянный стол, который, должно быть, стоил состояние, учитывая цену древесины в эти дни. Глядя на монитор, пока видящие вокруг него реагировали и орали друг на друга, Балидор аккуратно давил на различные аспекты одних из самых плотных Барьерных щитов, с которыми он когда-либо сталкивался, пытаясь прощупать существ за ними.
Эти существа отталкивали его с такой же лёгкостью, будто он был пищащим москитом.
Балидор помнил Менлима со времён войны, хотя они встречались лишь раз.
Даже учитывая его фотографическую память видящего, та единственная встреча в Германии в 1917 году не была причиной, по которой он верил, что Менлим действительно стоит там, на ступенях здания Конгресса в Вашингтоне.
Нет, дело в другом — в чём-то, что Балидор ощущал через верхние слои своего света. Вопреки неуловимости этого чувства, он доверял этому импульсу, возможно, даже больше, чем доверял более конкретным aleimi– отголоскам или даже физическим органам чувств. Он знал, что подсказки этой интуиции нужно оценить, оспорить, исследовать, отследить, определить источник, проанализировать, подтвердить, заново подтвердить.
Но он уже в это верил.
То, как подобное возможно, по-прежнему от него ускользало. Балидор не знал, был ли Менлим на самом деле сарком, посредником или даже ожившим трупом, как одно из тел Фиграна. Он подозревал, что правда крылась в каком-то другом объяснении, которого они ещё не видели, но эту подсказку интуиции он тоже пока что никак не мог подтвердить.
Рядом с высоким видящим с лицом черепа стоял Фигран, в небрежной, но бдительной позе, сложив руки перед пошитым на заказ костюмом.
В физическом плане Фиграна практически невозможно было узнать.
Вместо худого, нервного, наполовину истощённого видящего, которого помнил Балидор, там стоял хорошо сложенный мужчина с выраженным подбородком; его можно было узнать только по глазам, форме губ и скул. На подбородке виднелась лёгкая тень полуденной щетины. Его рыжевато-каштановые волосы были убраны назад заколкой-зажимом, подчёркивая высокие скулы на квадратном лице. Его плечи сделались широкими и мускулистыми, грудь — накачанной, а талия стала толще, хотя всё равно оставалась узкой. Тёмно-синий костюм, который он надел с кроваво-красной рубашкой и галстуком, казался новым и дорогим.
Он выглядел так, будто его каким-то образом генетически реконструировали.
Несмотря на то, что янтарные глаза были знакомыми, там жило нечто чужеродное. Тот безумный свет, сиявший в их глубинах, исчез, но в то же время там жило так много тех деликатных нюансов Фиграна, которые Балидор помнил по их пленнику в отеле.
Там вновь жил некий элемент Териана.
Балидор не мог указать на точное различие, или даже с уверенностью сказать, что это означало (происходило это от повторного расщепления личности Териана или нет), но то мрачное ощущение дурного предчувствия лишь усиливалось по мере того, как он смотрел в эти желтоватые глаза.
Свет Фиграна окружал пожилого видящего, как будто защищая. Его лицо выражало бдительность, пока он сканировал лица толпы вокруг. Он выглядел как представитель дорогой личной охраны. Наблюдая своим светом, Балидор гадал, какая часть щитов вокруг Менлима происходила от Фиграна.
Последствия таких отношений тревожили Балидора ещё сильнее, чем та новость о Касс и Фигране, которую он услышал в Аргентине. Что-то в лице и энергии Фиграна вновь говорило о здравом рассудке, даже если это сопровождалось куда меньшей добротой и сердечностью в этих глубоких и умных глазах.