Война
Шрифт:
Такелажница презрительно прищелкнула языком и отвернулась. Гулику словно бросили ядовитую змею на колени.
Мартинес обратился к Гобьяну:
– Без вас они бы такого не провернули. Вы тоже виновны.
Гобьян чуть расслабил сжатый в тонкую линию рот.
– Наксиды, – выдал он. – Им могли помогать наксидские инженеры.
Мартинес обдумал сказанное и признал, что это возможно, но маловероятно.
– Ваш счет тщательно проверят, – сказал капитан, – и посмотрим, есть ли у вас таинственные доходы, как у ваших товарищей. Это, по-моему,
Глаза Гобьяна высокомерно блеснули.
– Я никого не убивал, – скороговоркой выпалил Гулик. – Я вообще не хотел ввязываться, но меня уговорили. Сказали, что частично верну проигранные деньги.
– Заткнись, трус крысомордый, – сказала Франсис, но уже спокойнее, будто потеряв интерес к делу.
– Гобьян и Франсис убили капитана! – закричал Гулик. – Флетчер уже показал, что не собирается убивать меня, у меня не было причин желать ему смерти!
Франсис лишь одарила Гулика презрительным взглядом. Мартинес заметил, как Гобьян сжал огромные кулаки.
И тут же подумал, что если бы все происходило в столь любимых Миши детективах, то как раз сейчас убийцы достали бы оружие и набросились на него или захватили бы заложников, пытаясь сторговаться. Но ничего подобного не случилось.
Мартинес просто вызвал Алихана, и тот вместе с Гарсиа и четырьмя констеблями, среди которых оказались Аютано и Эспиноза, вышел из кухни. У всех были электрошокеры и пистолеты.
– Арестуйте Гобьяна, Гулика и Франсис, – сказал Мартинес.
На виновных надели наручники. Никто не сопротивлялся, лишь Франсис насмешливо посмотрела на Алихана.
– Капитан, подождите! – кричал Гулик, когда его вели к двери. – Это несправедливо! Меня заставили!
Алихан остался в кабинете, встав позади Мартинеса, а тот, чувствуя, что напряжение спадает, поднял бокал, сделал большой глоток и поставил вино на стол.
Он это заслужил.
– На корабле перешли границу допустимого. Четверо старшин сговорились обирать рядовых, но все терпели и не пытались ничего изменить. Эти же старшины торговали имуществом Флота, опять и опять подвергая корабль риску. Из-за этих четверых на Харзапиде столько погибших. И не только из-за них. Капитан Флетчер тоже действовал неприемлемо, и, возможно, именно поэтому другие думали, что им всё дозволено.
Оставшиеся гости либо просто глядели перед собой, либо сидели, задумавшись. Чоу и Чжан злились. Ньямугали чуть не плакала.
– Если кто-то из вас замешан в афере, мне нужно это знать сейчас. Я хочу услышать всё, что вам известно. Поверьте, будет лучше, если вы признаетесь, чем если я выясню что-то самостоятельно. Пока я лишь частично проверил журналы и не очень тщательно просмотрел финансовые документы. Но за этим дело не станет. Теперь, когда я знаю, что искать, времени уйдет немного.
Первой заговорила Амелия Чжан:
– В моем отделении всё в порядке, милорд. Можете просмотреть мои счета и убедиться, что я живу на жалование, большая часть которого идет на оплату образования
– Мое отделение чисто, – сказал Строуд, пригладив ус пальцем. – Я не спорю, я подгонял данные, но не как остальные, особенно Тук и Франсис, и что бы они мне там ни говорили про заработки, я не слушал.
Мартинес кивнул.
– От вас зависит судьба "Прославленного", – начал он. – Для корабля вы нужнее офицеров. Вы профессионалы и отлично знаете свое дело, и я говорю это с уверенностью, иначе капитан Флетчер не взял бы вас. А те, другие… они враги. Ясно?
Наверное, это не было его лучшей речью. Но капитан надеялся, что ему удалось провести границу "мы и они", столь необходимую во время войны. Он говорил "мы" о людях, в которых действительно нуждался. "Прославленный" пострадал, но не в битве, а изнутри, и без оставшихся старшин его не излечить. Он мог бы взять преступников прямо в постелях и потащить на гауптвахту, ноэто не оказало бы должного эффекта на их сослуживцев. Началось бы не нужное Мартинесу судебное разбирательство. Он стремился показать старшинам всю тяжесть вины убийц, их длительное и продуманное предательство, всю опасность, нависшую над кораблем. Он хотел отделить "их" от "нас".
Мартинес почувствовал внезапную усталость. Он сделал, что намеревался, а сказал даже больше, чем хотел. Он встал. Заскрипели отодвигаемые стулья, старшины вскочили и вытянулись по струнке.
Капитан поднял бокал.
– За Праксис, – сказал он, и остальные повторили тост.
Все выпили.
– Больше вас не задерживаю. С новыми главами отделений поговорю завтра утром.
Он проводил их взглядом и вновь наполнил бокал. Залпом выпил половину и обратился к Алихану:
– Передай Перри, поужинаю в кабинете, после того как доложу комэскадрой.
– Слушаюсь, милорд.
Алихан вышел, поправляя кобуру и электрошокер. Мартинес взглянул на Марсдена.
– Вы всё записали?
– Да, милорд.
– Выключите устройство, пожалуйста.
Лысый и невозмутимый Марсден остановил запись и ждал дальнейших приказаний.
Я сожалею о Филлипсе, – сказал Мартинес.
В глазах секретаря мелькнуло удивление.
– Милорд?
– Я знаю, вы бы спасли его, будь это в ваших силах.
Марсден удивился еще больше, но, овладев собой, принял равнодушный вид.
– Милорд, я не понимаю вас.
– У вас есть особые сигналы или условные знаки, ведь так? – спросил Мартинес. – Не будь Филлипс на вахте, вы бы предупредили его. – Он задержал дыхание и выдохнул. – Жаль, что не смогли.
Марсден пристально посмотрел на него карими глазами, но промолчал.
– Я недавно понял, – продолжил Мартинес, – что, возможно, Тук и был убийцей, но он не был нараянистом. А кулон нашелся в вещах, потому что вы подложили его туда, Марсден, когда я отправил вас за ними. Вы поняли, что я начну разыскивать членов культа, и пытались избавиться от улики. Вы сняли с шеи медальон и подбросили его в драгоценности Тука.