Войны и кампании Фридриха Великого
Шрифт:
Клаузевиц в связи с этим заметил: «Необходимо, чтобы какое-нибудь чувство одушевляло великие силы полководца, будь то честолюбие Цезаря, ненависть к врагу Ганнибала, гордая решимость Фридриха Великого погибнуть со славою». Эту точку зрения разделяла и императрица Екатерина II: в книге аббата Денина о Фридрихе, напротив абзаца о том, что «его гений и мужество не только совсем не ослабевали, но почерпнули себе его новую жизнь в своих неудачах», она написала на полях: «Именно в его неудачах проявлялся его гений».
Таким образом, как ни странно, если многих других полководцев прославляли их победы, то Фридриху II громкую известность принесли его громкие поражения, готовность «погибнуть со славою» и поразительная способность воскресать и набирать силу в совершенно, на первый взгляд, безвыходных условиях. Такой способности, например,
В свое время Клаузевиц объявил Фридриха «предвозвестником Бонапарта», тем самым положив начало долгой дискуссии о различных формах стратегии, которая растянулась на десятилетия. Действительно, при всей кажущейся примитивности тактических и стратегических приемов Фридриха (неспособность по известным причинам отказаться от линейной тактики, стратегия «заслонов», недоведенность до конца результатов побед), результаты их применения оказались вполне удовлетворительными для Пруссии. Дельбрюк, разработавший именно на основе анализа деятельности короля и боевой работы его армии понятие «стратегии измора», пришел к выводу, что «войны Фридриха не выходят за пределы стратегии измора» и что сам Фридрих — приверженец упомянутой стратегии, «полководец, связанный в своих действиях ее принципами». Заключая свой подробный анализ «стратегии измора», в основе которой лежало не уничтожение живой силы противника в решительном сражении, а искусный маневр с целью захвата и удержания территории, Дельбрюк написал: «Лишь тот в полной мере может познать все величие Фридриха, кто в нем видит представителя стратегии измора». В принципе, этот достаточно нехитрый тезис вполне характеризует основное отличие прусского короля от многих других современных ему полководцев.
Интересны также высказывания самого короля по поводу военного дела и места в нем персоны монарха. Фридрих полагал, что обязанность государя — быть первым воином страны и, разумеется, лично предводительствовать своими войсками (должен сказать, что после Карла XII и Петра I Фридрих оказался последним монархом, который настолько преуспел на своем поприще — Наполеон вначале был воином, а уж потом стал императором, а император Всероссийский Александр Павлович и его «коллеги» скорее мешали действиям своих полководцев, чем действительно руководили войсками. С середины XIX столетия понятие «монарха-воина» вовсе исчезло).
Не касаясь достаточно подробно описанных выше тактических и дисциплинарных воззрений Фридриха II, остановлюсь здесь лишь на содержании его военно-политической доктрины. В своих многочисленных трудах король писал об этом, в частности, следующее:
«Мужество воина, кроме честолюбия, имеет и другие нравственные начала. Иногда источник его в самом темпераменте человека, в простом солдате это превосходное качество; иногда оно следствие обдуманности и в этом виде прилично офицеру; иногда оно происходит от любви к отечеству, которая должна одушевлять каждого гражданина; а иногда началом ему служит мечта о славе; такое мужество удивляет нас в Александре Македонском, в Цезаре, в Карле XII и в великом Конде».
«Голова генерала имеет более влияния на судьбу похода, чем руки его солдат. Мудрость должна прокладывать дорогу мужеству, а отвагу сберегать до решительной минуты. Чтобы заслужить похвалу знатоков, надо иметь больше искусства, чем счастья».
«Мир был бы очень счастлив, если бы правосудие, согласие и довольство народов зависели от одних переговоров. Тогда употребляли бы доводы вместо оружия; стали бы спорить, а не убивать людей. Но печальная необходимость побуждает государей приниматься за жестокие меры. Бывают случаи, где свободу народов, которой угрожают честолюбивые помыслы, нельзя защитить иначе, как оружием; где надо брать силою, чего неправота не хочет уступить добровольно; где государи, наконец, благо своего народа должны отдавать на произвол битв. В таких случаях ложная поговорка „добрая война доставляет прочный мир“ получает вид неоспоримой истины».
Фридрих изучил все тонкости военного дела и видел войну во всех ее проявлениях, как немногие полководцы и, уж точно, как ни один современный ему европейский монарх. Поэтому он имел полное право написать следующие строки:
«Но каждая война сама по себе
Ясно, что под этими нехорошими государями Фридрих не подразумевал себя. Свою точку зрения по отношению к войне он высказал в прямой и ясной форме. Поэтому в конце я приведу самый, на мой взгляд, любопытный отрывок из произведений короля:
«Причина войны — делает ее правдивой или несправедливой. Но во всяком случае она должна быть конечным средством в крайней необходимости, за которое надо браться с величайшей осторожностью и притом только в отчаянных случаях. Надо наперед строго исследовать, что побуждает к поднятию оружия на ближнего — простое ли заблуждение честолюбия или основательная, неизбежная необходимость? Войны бывают различных родов: война оборонительная — справедливейшая из всех. Бывают войны за государственные интересы, где государь должен защищать права своего народа, которые хотят у него отнять. Тогда процесс двух народов пишется сталью и кровью и битвы решают законность их прав. Бывают войны из предосторожности, и государи действуют весьма благоразумно, если их предпринимают. Конечно, в этих лучаях они зачинщики, но не менее того, война их справедлива.
Когда чрезмерная сила государства угрожает выступить из границ и потопить землю, благоразумие обязано противопоставить ей сильные оплоты и остановить бурное стремление потока, пока еще есть возможность. Мы видим, как накапливаются тучи; видим, как зарождается гроза, как молнии ее предвещают. Если государь, которому буря угрожает, не может отвратить ее собственными силами, то умно делает, соединяясь с теми, которые разделяют с ним опасность. Если бы цари Египта, Сирии и Македонии действовали соединенными силами против римского могущества, Рим никогда не разрушил бы этих монархий. Умно составленный союз и дружно веденная война разрушили бы властолюбивые планы, исполнение которых поработило весь тогдашний политический мир. Закон мудрости велит предпочитать меньшее зло большему, браться за верное и оставлять неизвестное. Благоразумно поступает государь, когда предпринимает наступательную войну, пока выбор между оливой и лавровым венком еще в его власти. Все войны, прямая цель которых отразить несправедливых завоевателей, сохранить святость прав народных, обеспечить общую свободу и спастись от притязаний и насилия властолюбцев; все эти войны, говорю я, вполне согласны с чувством справедливости. Государи, которые их ведут, неповинны в пролитой крови; они действуют по необходимости, и в этих случаях война меньшее зло, чем мир».
Эти строки — своего рода военно-политический манифест Фридриха Великого. Так он думал и писал, так же и действовал. В принципе, этот отрывок красноречиво демонстрирует нам настроения короля Пруссии, с которыми он вверг свою страну и всю Европу в кровавую Семилетнюю войну, о чем подробнее я скажу ниже.
Однако, как бы то ни было, фридриховская система продержалась недолго. Через 19 лет после смерти Фридриха II созданная им армия столкнулась с новым грозным противником — наполеоновской Францией. Против новых тактических приемов (построение колоннами, быстрый маневр на поле боя и концентрация всех сил на направлении главного удара), так же, как и против нового принципа комплектования и воспитания французских солдат и офицеров, прусская «армия-машина» уже не годилась.