Войпель. Сентиментальный триллер
Шрифт:
– И какие поводы-причины – для таких серьёзных выводов?
– Очень даже веские. Во-первых, число пострадавших – восемь. Знаковое число – для мифологии многих северных народов и народностей. Во-вторых, у всех погибших изъяты сердца. В-третьих, у трупов недосчитались ряд костей: грудных и берцовых…. Короче говоря, всё указывает на совершение некоего гадкого ритуала. Ритуала – с насквозь мистической подоплёкой…
Сергей – в свою очередь – рассказал об утренней странности, зафиксированной бдительной Матрёной Ивановной.
– Ох, уж, эти купчинские бабульки, – недоверчиво поморщился Сомов. – Иногда такое задвинут, что уши – медленно и неуклонно – в тугую трубочку сворачиваются…. Мол, убийцы несли мешки с расчленёнными телами со стороны «Колизея»? Ну-ну, свежо предание, да верится с трудом. Впрочем, возьму, конечно, на заметку…. А Ивановна-то, она старушка не из простых будет: долгие годы в славных советских Органах трудилась. Сперва в какой-то жутко-секретной
– С ней то – что не так?
– Лично по Макаровне никакого компромата у меня нет. А, вот, её родственники…. Внучка, в частности, проживает в США и имеет самое непосредственное отношение к какой-то непонятной и навороченной секте. Подозрительно, однако…
Глава четвёртая
Ночная мистика – совместно с ужасами
Над мирным и благословенным Купчино – медленно и плавно – спускался октябрьский вечер.
«Странный какой-то вечер, если смотреть правде в лицо», – непроизвольно отметил Вагиз. – «Призрачный, слегка подрагивающий и лилово-сиреневый. Но – при этом – достаточно светлый. И это не смотря на то, что предзакатное солнышко трусливо прячется в плотных – с рваными прорехами – осенних облаках. А облака эти, как раз, аметисто-сиреневые. Некое природное явление – с ярко-выраженной оптической подоплёкой, короче говоря…».
Вагиз Алекперов любил рассуждать про себя (в последние полтора года – только и сугубо про себя!), красивыми, правильными и вычурными фразами. Как же иначе? Ведь окончил – совсем недавно – ни какую-нибудь там мутно-подозрительную шарашку широкого профиля, а филологический факультет славного и авторитетного Санкт-Петербургского Университета. Ни хухры-мухры, образно выражаясь. Даже, между прочим, в аспирантуру поступил и начал готовиться к написанию кандидатской диссертации по теме: – «Влияние классического русского языка на формирование современной культуры Азербайджана». Да, славные были Времена: светлые, спокойные и умненькие такие…. А потом «культурный период» жизни Вагиза резко и однозначно закончился-завершился. И, судя по всему, на долгие и муторные годы. На очень муторные и долгие. Если, конечно, не навсегда…. По-дурацки всё получилось, честно говоря. Были обычные дружеские посиделки с земляками из Баку. Ну, типа совершенно случайно организовались, без какого-либо серьёзного и знакового повода. Посидели, выпили хорошего армянского (ведь должно же и от армян быть хоть что-то полезное?), коньяка, закусили свежей бастурмой с нарезным батоном и всякими сладостями-фруктами, а потом вышли во двор погулять, дабы вволю подышать свежим питерским воздухом. Вышли и, как водится, повстречались с другой подвыпившей компанией, состоявшей из русских и, как назло, из армян…. Слово за слово, драка завязалась. А через некоторое время и хладный труп образовался. И так получилось, что в убийстве – в конечном итоге – обвинили именно Вагиза…. Несправедливо и предвзято обвинили? Трудно сказать. Вагиз и сам находился в полном неведении, так как был сильно выпивши: помнил, конечно, что какой-то нож там фигурировал – сперва сверкал в лучах предзакатного солнышка, а потом, уже окровавленный, валялся на асфальте…. Но откуда этот нож взялся и кто им воспользовался? Вагиз не помнил. Но ключевой свидетель (старенький пенсионер из ближайшего к происшествию «дома-кораблика»), указывал именно на него. Уверенно, тварь очкастая и злорадная, указывал…. Дальше всё было просто: арест, изолятор предварительного заключения, жёсткие нары, заплёванный пол, вонючая параша, неаппетитная баланда, нудные допросы, протоколы, очные ставки, гадкие и невоспитанные соседи по камере. Тюремный срок явственно светил: вплоть до десяти лет лишения свободы. Совсем даже и не шутка…. Хорошо ещё, что в процесс вмешалась азербайджанская диаспора, мол: – «Нельзя бросать земляка в беде. Пусть даже и бедно-никчемного земляка – практически нищего. Наоборот, выручать надо. Не нами заведено, не нам и отменять…». Хороший такой принцип. В том плане, что краеугольный, древний и основополагающий…. Итак, уважаемые люди посовещались, сбросились денежкой и заслали собранную сумму – по проверенным каналам – нужным милицейским и прокурорским чинам. Через некоторое время, когда ключевой свидетель отказался от своих прежних показаний (мол, привиделось: старческий маразм совместно со склерозом постарались), Вагиза, предварительно вежливо извинившись, выпустили на свободу. Ура! Ура! Ура! Просто замечательно…. Диаспора – великая сила. Есть, что называется, кому заступиться за обычного и не богатого человека.… В Санкт-Петербурге существует великое множество диаспор: азербайджанская, армянская, чеченская, дагестанская, татарская, узбекская, таджикская, нигерийская, еврейская, ну, и так далее. Все и не перечислить. А, вот, русской почему-то
И Вагиза, в конечном итоге, «отдали в аренду» авторитетному человеку Бесу. На целых три года отдали. Об аспирантуре и диссертации, естественно, пришлось забыть. Какая ещё аспирантура – к маме развратной и насмешливой, если был установлен жёсткий график: сутки через сутки, причём, без выходных, праздников и отпусков? Никакая, ясный пенёк благородного самшитового дерева…
Платили ли Вагизу зарплату? Так, чисто формально и номинально: хватало только на аренду семиметровой комнаты в пятиэтажной купчинской коммуналке и на магазинные изжогистые пельмени с чёрным хлебушком. Зато с одежной и обувью особых проблем никогда не возникало: уважаемому Бесу (помимо всего прочего), принадлежало несколько магазинов «секонд-хенд», разбросанных практически по всему Фрунзенскому району. Вот, хозяин – время от времени – и разрешал своим лучшим сотрудникам (в плане щедрого поощрения, понятное дело), забирать всяческий и разный «неликвид». Причём, заметьте, совершенно бесплатно. Добрый хозяин. Щедрый хозяин…
Как дипломированный филолог относился к своей сомнительной миссии? То есть, к торговле «дурью», «травкой» и «таблетками»? С философской подоплёкой, понятное дело, относился, мол: – «Всё в руках Всевысшего. Чтобы под этим расплывчатым и обтекаемым термином не подразумевалось бы…. Не я, честное слово, выбрал эту тернистую и мутную дорогу. Это она сама – незримо, но целенаправленно – выбрала меня. От Судьбы, как известно, не уйти. Никому и никогда…».
Вагиз, избавляясь от тяжких раздумий, старательно потряс черноволосой лохматой головой, а после этого обеспокоенно прошептал:
– Странный, тем не менее, выдался сегодня вечер. Странный, нетипичный и загадочный…. И дело даже не в том, что он призрачный, чуткий и фиолетово-сиреневый: покупатели отсутствуют, последний подходил только в полшестого…. Более чем странно. Ну, не бывало такого никогда. Не бывало. Ни единого разочка. Даже лютой и студёной зимой. Даже в метель февральскую. Обычно каждые двенадцать-пятнадцать минут сюда – в вечернее время – купчинские наркоманы так и шастают. А в темноте и ещё чаще…. Не порядок, однако. В том смысле, что не к добру. Кята [4] подгоревшая…
4
– Кята – азербайджанская лепёшка.
Он позвонил «на базу» и доложился – естественно, на местном «купчинском сленге», без всяческих филологических «культурностей», мол: – «Хрень какая-то голимая, мля, происходит. Пропали куда-то все «болезные», словно бы вымерли. В кассе и тридцати тысяч рублей не наберётся. Бред голимый, мля…. Может, здешние менты что-то учудили? Операция, например, какая проводится? Типа, мля: – «Чистые руки, головы и лёгкие»? Вы уж там, братаны, имейте в виду. Ну, и справки – через продажных слуг закона – наведите…».
Позвонил, значит, а после этого, отключив служебный мобильник, вышел из киоска – кости размять, свежим воздухом подышать, по сторонам оглядеться, в вечернюю тишину вслушаться. Полезное и нужное дело, между нами говоря…
Вышел, взглянул-посмотрел на запад – в сторону заката, прячущегося в плотных облаках, – и тут же обомлел:
– Что же это такое, а? Свят-свят-свят…
Там, на фоне дальних купчинских многоэтажек, двигалась странная процессия: опирающийся на массивный чёрный посох высокий седовласый старик в ветхом рубище, которого сопровождали четыре особы женского пола самых разных возрастов. То бишь, низенькая горбатая старуха, две женщины и маленькая девчонка.
Казалось бы, что в этом такого, способного вызвать удивление и страх? Ну, почтенный и заслуженный дедуля – в сопровождении семейства – вышел перед сном на запланированную прогулку. Подумаешь…. Только очень высокими все они были – выше пятидесятилетних тополей, огораживающих по периметру сквер. Блин горелый. А ещё полупрозрачными и светло-светло-сиреневыми…
– Миражи, конечно, – решил разумный и образованный Вагиз (Санкт-Петербургский Университет, как-никак, окончил). – Рваные сиреневые облака, закрывающие закат, всему виной. Не иначе. Вернее, ласковые солнечные предзакатные лучи, пробивающиеся сквозь упомянутые сиреневые облака. Они и создают эту оптическую иллюзию…. Красиво, конечно. Спора нет.