Воздухоплаватель
Шрифт:
— Что ты, старик? Жив?!
Вероятно, он был без сознания секунды три-четыре, потому что не сразу ответил на мой вопрос, но первые его слова были:
— Мотор цел?»
— Мотор цел?.. — снова спросил Заикин у подбежавшего Шарля Риго.
— Вы — герой, мсье, — торжественно сказал Риго, помогая подняться Заикину. — Для меня это большой престиж, что я работаю с вами.
— Поди ты к черту!.. — простонал Заикин. — Эк тебя понесло! Ляксантра Иваныч! Не убился?
— Вроде
Со всех сторон бежали к аэроплану люди. В ложе Пташннков говорил Травину:
— Немедленно, как только они уедут, пригласите судебного пристава опечатать аэроплан, ангар и запасные части. Идея себя изжила. Бабочки-однодневке должны к вечеру умирать, как это ни грустно. Сообщить судебному приставу об остатке долга нашего авиатора.
В номере гостиницы врач осматривал Заикина. Тут же сидели удрученные Куприн, Пильский, Саша Диабели и Ярославцев.
Распахнулась дверь, и в номер ворвались Шарль Риго и франтик в диком возбуждении.
— Иван Михайлович! — с ходу завопил франтик. — Такая шкода, что вы и представить себе не можете! Эти байстрюки!
Вечно спокойный и невозмутимый Риго что-то вопил по-французски и потрясал кулаками.
— Тихо, Шурик! Тихо!.. — крикнул франтик. — Иван Михайлович! Они опечатали «фармашку» и не пускают нас его чинить! Как вам это нравится?!
— Кто опечатал? — потрясенно спросил Заикин и встал.
— Пташниковы! — закричал Риго и стал ругаться на своем родном языке.
— Братцы,.. — Заикин обвел глазами друзей и растерянно развел руками. — Как же это так, братцы? Что же мне теперь делать?
Несколько журналистов одесских газет под предводительством Пильского и Саши Диабели стояли в конторе Дмитрия Тимофеевича Пташникова и строчили в блокноты.
По всей вероятности, Дмитрий Тимофеевич решил не церемониться и говорил поэтому нормальным светским языком:
— Я решил покончить с воздухоплаванием.
— Почему бы вам не перекрасить Черное море? — злобно спросил Пильский.
— Это мое предприятие, и я волен продолжать его существование или закрыть. Так же как любой из моих магазинов.
— Чем вызвано подобное решение? — спросил Саша Диабели.
— Мне сейчас необходимо освободить и себя, и весь свой капитал для организации нового большого дела.
— Но ведь все ваши затраты на аэроплан и обучение Заикина возмещены. Его полеты приносят вам чистый доход, — сказал один из репортеров.
— Существует еще одна грань моего решения — моральная. Мне не хотелось бы выглядеть в глазах общества этаким купцом-эксплуататором прекрасного, смелого и уважаемого Ивана Михайловича Заикина...
— Тогда передайте Заикину безраздельные права на аэроплан и расторгните
— И рад бы, но не могу, — улыбнулся Пташников. — К сожалению, за ним существует зарегистрированный судебным приставом остаток долга в четыре тысячи рублей.
— А если общественность поможет господину Заикину возместить вам и этот долг — вы аннулируете договор? — спросил Пильский.
— Господа, я закрываю предприятие и не собираюсь делать никаких движений ни в ту, ни в другую сторону. Надеюсь, в своих репортажах вы не исказите смысл сказанного мною?
— Вы подлец! — крикнул Петр Осипович Пильский и в ярости выскочил за дверь.
— Прощайте, господа, — снисходительно улыбнулся Пташников и встал из-за стола.
Спустя некоторое время один из журналистов стоял в своей редакции, и редактор говорил ему:
— Не сходите с ума, Сема! Неужели вы думаете, что я буду сталкиваться лбом с Пташниковыми?! Что мы тогда будем кушать с вами, Сема? Вы об этом подумали?
Второму журналисту его редактор ответил так:
— Уберите все ваши авторские домыслы и выводы, и я напечатаю чистое интервью — вопросы и ответы. Причем учтите — в самом уважительном тоне. Только в уважительном!
Взбешенный Саша Диабсли выскочил из кабинета своего редактора с криком:
— Я давно хотел плюнуть на ваш паршивый листок! На мой век газет хватит! Получше вашей!
Вслед ему выскочил редактор и крикнул:
— Если вы будете поднимать кампании против уважаемых людей города, на вас и пипифакса не хватит! Босяк!
— Хорошо, Петя, — сказал четвертый редактор Петру Осиповичу Пильскому, — давай попробуем напечатать. Что из этого получится, кроме неприятностей, понятия не имею. Ты пойдешь под псевдонимом?
Маленький, худенький Пильский гордо выпятил грудку:
— Что?!
Редактор сдержал улыбку и сказал:
— Прости, пожалуйста.
Он поднял колокольчик и позвонил. В кабинет вошла сухопарая девица. Редактор передал ей рукопись Пильского и сказал:
— В набор.
В столовой дома Пташниковых вся семья пила чай. Сидел и Травин.
— Севастопольской военной школе летчиков срочно требуются аэропланы любых конструкций, — сказал Травин.
— Вот и продайте им наш аппарат за восемьдесят пять процентов изначальной стоимости, — сказал Дмитрий Тимофеевич. — Это примерно в три раза превысит сумму долга Заикина.
— Не очень ли дорого, дядя? — спросил один из племянников.
— Ко Христову дню яички всегда дороги, — сказала добрейшая старушка Анна Ивановна.