Воздушный стрелок. Сквозь зенитный огонь
Шрифт:
В момент, когда колеса самолета коснулись взлетно-посадочной полосы, собрался весь состав летного и нелетного персонала. Время — 2 часа 30 минут. Подруливает бомбардировщик, останавливаются двигатели, и первым из люка вылезает брат. Рвусь туда приветствовать и поздравить со спасением, но меня кто-то хватает за рукав: «Ты с ума сошел, что ли? Соблюдай дисциплину! Первым это положено сделать командиру!» Остолбенел я: неужели душевные страдания родного брата в такой ситуации не имеют никакого значения? Обидно до слез. Совершается ритуал доклада о произведенной операции, без каких-либо эмоций. Жду, — кажется, вечность, пробиваюсь к брату, обнимаю его и не могу сдержать рыданий.
Никогда не забуду слова брата: «Держись, малый, по-солдатски!» Кто-то подает бокалы с шампанским, чокаемся и пьем. Вот с этого момента я брата больше не видел! Был устроен праздник в честь спасенных и спасателей, но раздельно по званиям. Брат — в офицерском казино, я — с унтер-офицерами в столовой. Выпивка страшная, без различий между людьми того или другого уровня. Многие обращаются ко мне с предложением чокнуться и выпить, поэтому конец веселья теряется для меня в тумане. Для лечения от отравления алкоголем мне потребовалось два дня. Судьба, что ты со мной делаешь?
Спасение брата и его экипажа является уникальным событием за всю войну на восточном фронте. Поэтому, может быть не без интереса для читателя познакомиться с рассказом пилота — лейтенанта Пуклич — опубликованным в хронике действий бомбаридировочной эскадры № 100. Разрешение на публикацию в настоящей книге автором получено от собрания последних оставшихся в живых ветеранов эскадры, состоявшегося в августе 2008 года.
Замечание автора: Приведенное выше красным шрифтом введение составлено автором на русском без привлечения переводчика Олега Кузнецова.
«После налётов на автомобильный завод „Молотов“ в Горьком, проведённых из Сещинской (центральный отрезок фронта) ночью между 3 и 6 июня 1943 года, наша 1-я группа 100-й бомбардировочной эскадры 7 июня перебазировалась обратно в Сталино.
Оттуда мы должны были производить ночные налёты на индустриальные объекты Саратова, особенно на крекинг и шарикоподшипниковый завод.
Целью на 13.06.1943 года был определён крекинг. А уже находясь над крекингом, согласно приказу, особое внимание необходимо было уделить его электростанции. Это был второй налёт на данную цель, и мы, как и в прошлую ночь, были готовы к сильной противовоздушной обороне и многочисленным прожекторам.
После нормального старта, произведённого в 19:46 в вечерних сумерках, полёт протекал без особых происшествий. Когда совсем стемнело, мы на высоте 3200 метров пересекли фронт в районе Шахт и продолжили полёт
Точкой направления на цель был предусмотрен большой железнодорожный мост через Волгу, находящийся юго-восточнее крекинга. С этой точки мы должны были атаковать цель, делая подлёт к ней с противоположной стороны от луны. Крекинг расположен к югу от Саратова на краю аэродрома, к которому также примыкает и шарикоподшипниковый завод. Эти объекты из-за своей огромной значимости для военной промышленности соответственно были и защищены средствами ПВО. И уже с приближением к району цели был открыт ураганный огонь зенитной артиллерии и включены прожекторы.
Перевалив через мост, мы повернули влево для захода на цель. Теперь ПВО сконцентрировалась на подлетающих к цели машинах. В это время над объектом повисли и осветительные ракеты, так что стало светло, как днём. Заходим на цель. Бомбовые люки открыты. Из-за небольшой протяжённости акцентированной нам цели — электростанции крекинга, мы сбрасываем лишь короткий ряд в 8 бомб, которые точно ложатся в цель. Мы повторяем эту операцию 3 раза, заходя на цель с одной и той же точки. Борт-стрелок может хорошо наблюдать за разрывами, что многократно фиксирует на фотокамеру. Во время последнего подлёта цель уже находилась в плотном дыму пожарищ, что сильно осложняло видимость. Зенитки, как до этого, так и сейчас, ведут огонь из всех стволов, и помимо разрывов крупнокалиберных снарядов, мы видим и следы трасс от снарядов мелких и средних калибров. Повсюду шарят прожекторы, один из которых несколько раз проскользнул рядом с нашей машиной. И вдруг один захватил нас и стал удерживать. Тут же к нему присоединились ещё три, четыре, а потом и целая дюжина прожекторов, так что теперь нас по курсу вёл целый пучок яркого света. В кабину проник настолько яркий свет, что мы, чтобы довести этот заход на цель до конца, натягиваем солнцезащитные очки, называемые лётчиками „лягушачьими глазами“. Однако теперь батареи открыли огонь по нашему освещённому самолёту. Нас болтает от взрывных волн, исходящих от детонирующих снарядов. И тут два мощных толчка — в нас попали. Левый мотор теряет мощность и начинает гореть. За нами потянулся длинный шлейф дыма. Теперь необходимо срочно заглушить повреждённый двигатель. Для этого я выключаю зажигание, включаю систему пожаротушения и устанавливаю пропеллер мотора на режим планирования. Но этого сделать не удаётся, т. к. явно задета и механизм изменения угла атаки лопастей пропеллера Машину сильно тянет влево, и я пытаюсь её сбалансировать. Между тем горение прекратилось. И в этот момент раздался крик борт-стрелка: „Сзади истребитель“. Одновременно мы видим, как мимо нас вперёд проносятся трассы его очередей. Тут же в ответ атакующего застучал пулемёт борт-радиста и „спарка“ борт-стрелка.
Только благодаря неимоверным усилиям, удалось оторваться от несколько раз атаковавшего нас ночного истребителя и снова направить машину на нужный курс. Вероятно, это произошло из-за того, что задние стрелки, может быть, попали во вражеский истребитель, т. к. он в какой-то момент вдруг резко отвернул и оставил нас в покое.
Мы потеряли высоту до 2000 метров, продолжая находиться над районом расположения целей. Несколько прожекторов ещё продолжают нас вести, но огонь зенитной артиллерии стал ослабевать. Русские, наверное, посчитали, что мы уже подбиты и упадём. А может быть в районе действия их ПВО ещё находятся их собственные ночные истребители…
Но для нас это не было утешением, т. к. у нас появились большие проблемы с нашей машиной, которую невозможно было удерживать на высоте. Я добавил мощности правому мотору, но и это не помогало. Машину сильно тянуло влево. Сопротивление воздуху левого неработающего пропеллера слишком велико, и нам с трудом удаётся удерживать самолёт на курсе.
Чтобы снизить вес, мы стали выбрасывать за борт всё ненужное. Также были демонтированы и выброшены вооружение, боеприпасы к нему и бронелисты. Но несмотря на это, мы всё равно должны идти со снижением с тем, чтобы предотвратить потерю скорости полёта. А она, согласно стрелке спидометра, составляет 170 км/ч, что для „Хенкеля-111“ уже опасный показатель.
Спустя 90 минут после налёта, мы ещё не перелетели Дон, а до линии фронта аж 500 км. При высоте полёта в 200 метров, на которую мы между этим опустились, у нас нет никаких шансов достичь своей территории. Борт-радист постоянно передаёт на нашу наземную станцию связи наш курс, высоту и скорость вместе с сигналами радиопеленгатора и SOS. Как мы позже узнали, многие станции на всём Восточном фронте слышали наш экстренный вызов, и после расшифровки текста, данные передали в Сталино. Благодаря этому дома уже достаточно хорошо представляли наше местонахождение.
И вот мы приняли решение делать вынужденную посадку. Борт-радист ещё раз сделал передачу на нашу станцию и дал длинный сигнал.
Газ сброшен, система пожаротушения включена, закрылки выдвинуты и включены фары. Земля быстро приближается — это пашня. Удар, самолёт проскользил на брюхе и наконец остановился. Внутри кабины поднялось облако пыли. Остекление носа самолёта разбилось, а нижний отсек стрелка оторвался. По счастливой случайности никто не пострадал. Воцарилась жуткая тишина.
В этот момент загорелся правый мотор. Вероятно во время удара о землю, горючее или масло попало на раскалённые патрубки выхлопной системы, что вызвало воспламенение. Мы срочно покинули машину и начали закидывать огонь землёй. Это дало положительный результат — огонь потушили. Не шевелясь, вслушиваемся в темноту. Вроде бы тихо. Мы снова устремляемся в кабину, уничтожаем приборы, радиопередающие устройства и карты целей и спасаем фляжки, сумку с провизией, огнестрельное оружие, сигнальный пистолет и боеприпасы к нему. Нам удаётся найти патроны с зелёными и белыми ракетами, а также несколько патронов ЕS 6, отстрел которыми был знаком идентификации на сегодняшний день. Патроны с красными ракетами занесло кучей образовавшегося мусора, так что мы их найти не смогли. Между тем борт-радист в последний раз пытается связаться с нашей станцией в Сталино, но аппарат молчит. Теперь мы уничтожаем и его. Уничтожить весь самолёт методом подрыва или поджога мы не решаемся, т. к. это могло бы указать путь к месту его нахождения. Мы осознаём, что наш полёт на такой довольно низкой высоте не остался незамеченным, и что нас уже начали искать.
Итак, сейчас немедленно нужно покидать это место, пока нас здесь не обнаружили. Ориентируясь по маршевому компасу, мы отправляемся в направлении на 235 градусов. Тем временем луна скрылась, и стало совсем темно. Высокая трава и бурьян мешают движению. Мы обессилели. Через час на востоке станет светать. Чтобы перевести дух, мы делаем короткую паузу и валимся на степную траву. Однако беспокойство и тревога из-за возможности быть обнаруженными на открытой местности гонят нас дальше. Наконец нам встретился одинокий куст, под которым мы и спрятались. Решаем провести день в этом укрытии.
После восхода солнца нас стали досаждать стаи комаров. Высоко над нами пролетел самолёт дальней разведки, Ю-88. Напряжённые нервы и комары не дают крепко уснуть, хоть мы и прилично устали.
Обдумываем наше положение.
Мы исходим из того, что дома знают наше местоположение. Что же теперь предпримет руководство нашей бомбардировочной группы?
Ровно неделю назад по случаю посещения нашего подразделения в Сталино командующим генералом 4-го воздушного корпуса, генералом авиации Пфлюгбайлем, мы проигрывали возможные мероприятия для спасения экипажей, сделавших вынужденную посадку за линией вражеской обороны. При этом обдумывалось применение поисковых самолётов, а в особых и подходящих случаях — и использование спасательных самолётов. И вот теперь можно было убедиться на нашем примере, возможно ли такое вообще? Думают ли в управлении группы об этом тоже самое? Вспомнит ли командующий генерал о проведённой плановой игре? Опережая события, скажу: Он вспомнил!
Более того, по получении доклада о потере и сопутствующих ей обстоятельствах, он сделал вывод, что, вероятно, мы сделали вынужденную посадку. Затем он немедленно отдал приказ приступить к нашему поиску в следующую ночь, и исходя из обстоятельств, приступить к операции по спасению.
Мы, находясь в нашем укрытии где-то между Волгой и Доном, этим утром еще не знали, что предпринималось в нашем подразделении. Однако в нас теплилась надежда, что у нас есть шанс выбраться отсюда.
Начались обсуждения и планирования вариантов собственного участия в возможной спасательной операции. О сдаче в плен не могло быть и речи. Взвешивалась возможность и пешего марша к Дону. Для этого нам потребовалось бы 4 недели. Но в конце концов всё сводилось к тому, что здесь нас могут обнаружить русские.
И это стало более актуально, когда мы вдруг услышали голоса и увидели, как в нашу сторону двигается конная повозка. На повозке восседал одинокий мужчина, а за ним пешком следовали несколько женщин. Мы беззвучно уткнулись в землю под кустом. Оказывается, рядом с нашим укрытием проходила полевая дорога, которую мы не заметили. После того, как опасность миновала, мы осмотрели близлежащую окрестность и позаботились о том, чтобы не было видно никаких следов в степной траве, ведущих к нашему кусту. С этого момента мы стали ещё осторожнее. И не без оснований: Скоро мы увидели милиционера на мотоцикле с коляской, проследовавшего как раз в ту сторону, откуда мы прибыли. Сомнений не было — он искал наш самолёт. Или они его уже нашли? Тогда поиски станут ещё интенсивнее, т. к. в этом случае станет ясно, что мы где-то ещё недалеко.
Пока мы думали о возможных дальнейших событиях, в небе быстро сгустились тучи, и из далека послышались раскаты грома. Начало сверкать и скоро полил сильный дождь. Наши клеёнчатые карты дали немного защиты от ливня. Затем мы обнаружили, что они приемлемы и для сбора воды. Ведь чай во фляжках давным-давно кончился. В общем, к завтраку у нас теперь имелась пачка бортовых галет и дождевая вода.
В этот второй день Троицы над нами прошёл ещё один ливень. Ну а остаток дня опять был очень жарким. Мы пытались немного поспать и с нетерпением ожидали ночь.
Когда солнце на западе село, наблюдатель, капитан Фритцше и борт-радист, оберфельдфебель Шварц отправились на дозор, а я (лейтенант Пуклич) и борт-стрелок, унтер-офицер Штрайхер начали подыскивать подходящее место для посадки самолёта. Мы сделали вывод, что полевая дорога и граничащая с ней полоса степной равнины вполне смогут сгодиться для ночной посадки. Мы снова собрались на своём месте привала. Ближайшая округа кажется безлюдной, и мы решаем, что будем ожидать здесь, пока наши товарищи не приступят к нашему поиску. Нас не покидает надежда, что нам удастся обратить их внимание на себя во время их очередного полёта к цели. Мы высчитали предположительное время пролёта. Время ожидания стали коротать сбором сухой травы для костров. На небе светила полная луна, не считая отдельных тучек. Видимость хорошая.
По истечении нескольких часов, почти точно к подсчитанному времени, низкий гул издалека объявил о приближающейся формации. Машины летят очень высоко, и мы подпускаем их поближе.
Затем мы произвели отстрел светового сигнала ES 6 прошлого дня. За ним — ещё один. Никакой реакции. Тяжелогруженые самолёты ровно прошли над нами. И мы предположили, что самолёты сперва доставят бомбы до цели, а на обратном пути будут заниматься поиском. Снова мы подсчитали время и стали ожидать, продолжая собирать сухой бурьян для костров. Наконец со стороны востока послышался гул мотора. Без сомнения, это был гул Хе-111. Он двигался в нашу сторону ниже, чем остальные самолёты, возвращавшиеся с задания. Мы снова выстрелили ракетой ES и световыми патронами, а также подожгли маркёрные костры. Самолёт включил бортовые огни и начал кружить на небольшой высоте. Будет садиться?
Неустанно, мы продолжали подбрасывать в костры бурьян и подавать световые сигналы своими карманными фонариками, вырисовывая их лучами бортовой код нашего самолёта „IL“. Машина также ответила световыми сигналами, и мы подумали, что нас поняли. Самолёт кружил здесь уже целых полчаса, когда к нему присоединился ещё один. Вместе, они со включенными фарами летали ещё полчаса, делая то большой диаметр облёта, то маленький. Но намерений на посадку не замечалось.
Вдруг вдалеке с северной стороны мы услышали пулемётную стрельбу, которая наверняка велась с наших самолётов. Однако мы не тушили костры. Ну теперь можно было рассчитывать, что скоро появятся русские.
Самолёты, проследовав по прямой над нами и помахав крыльями, дали понять, что улетают. С одной из машин в нашу сторону был сброшен светящийся предмет, однако мы ничего не нашли, и к сожалению у нас не было времени для более интенсивного поиска этого предмета. Позже мы узнали, что экипаж Шилка/Бротхагэ, сбросил свои сумки с провизией, прикрепив к одной из них фонарик. Самолёты развернулись и взяли курс домой. Мы разочарованы, т. к. всё-таки рассчитывали на то, что самолёт сделает посадку. Но тогда мы не могли знать следующего: У самолётов не было разрешения на посадку. По разработанному плану в их задачу на сегодняшний вечер входило определение места нашего нахождения и, собственно, идентификация экипажа. А для непосредственно спасательной операции был предусмотрен специально оборудованный самолёт.
Раздавшийся издалека лай собак заставил немедленно действовать. Мы поспешно затушили костры и срочно отправились в старом направлении. Из-за костров, разведённых нами, а также из-за шума самолётов, у нас не оставалось сомнений, что русские теперь знают, где нас искать.
В течение часа мы бежим по степи так быстро, как только можем, делая лишь короткие передышки. Луна тем временем зашла, и стало совсем темно. Ориентирование возможно только по компасу. Время от времени мы останавливаемся и внимательно вслушиваемся. Вокруг кромешная тишина. Дальше!
Примерно через час после полуночи мы споткнулись через борозду скошенного поля. Инстинктивно падаем на землю. Где есть поле, там есть и сёла. Осторожно, мы пересекаем поле, которое кажется достаточно большим. На другом его краю мы обнаружили крутой овраг, поросший кустарником. Для такой местности — типичная „балка“. Спрятавшись в кусты, мы решаем провести день здесь. Распределились для несения караула.
Уже скоро рассвело. С солнцем снова появились и комары. В качестве антимоскитной сетки используем свои лётные шарфы. Из шлемофонов удаляются наушники, что даёт возможность лучше слышать. Ниткой из шлемофона мне удаётся зашить дырку на штанине, которую я порвал во время бега. Иглой послужила колючка.
Нас стала одолевать жажда. Фляжки давно опустели. Поиск воды в обе стороны оврага остаётся безуспешным, ну а роса на траве — так это знаменитые капли на раскалённые камни.
Мы разделили имеющуюся провизию на каждый день. Восемь галет и плитка лётного шоколада, а также тушёнка на кончике ножа для каждых двух галет. Всё это рассчитали на 20 дней. А что потом? Этим вопросом не задаёмся.
Операция по поиску прошлой ночью, несмотря на последовавшее в конце разочарование, вселила в нас подъём, мужество и надежду на предстоящую ночь. У нас остался последний шанс указать на наше место нахождения. Ещё имеются два патрона с сигналом ES6 и по одному патрону зелёного и белого цвета.
Солнце поднялось высоко в небо и стоит страшная жара. Мучает жажда. Язык отёк, речь даётся с трудом. При повторном осмотре балки мы обнаружили несколько шалашей. Осторожно, мы прокрались обратно к своему укрытию. Стараемся спать, чтобы сэкономить силы.
Много раз высоко над нами пролетают самолёты, среди которых и русские.
Когда спустились сумерки, наблюдатель и радист снова отправились на осмотр местности, прихватив с собой все поясные ремни для сбора соломы с крыш шалашей. А я с бортрадистом пошел осматривать поле на его приемлемость для посадки. Выяснилось, что оно имеет длину примерно 1000 метров и для Хе-111 не составит труда сесть на него.
Тем временем наш дозор вернулся с пучками соломы, которую мы принялись раскладывать для маркировочного костра.
Были определены следующие сигналы:
При приближении поискового самолёта, мы сделаем отстрел одной ракеты ES6. Таким образом, экипаж самолёта будет знать, что это мы. При видимой положительной реакции самолёта, мы подожжём маркировочный костёр и сделаем отстрел зеленой ракеты для указания направления приземления. Если самолёт будет продолжать выполнять все условия, то отстреливаем белую ракету для освещения посадочной полосы. Карманные фонарики будут также использоваться для обозначения полосы.
Теперь мы уверены, что последний патрон ES6 у нас заберут либо русские, либо мы по прибытии в Сталино, вернём его в наш пункт боепитания. Тем временем наступила ночь. Луна светит над отдельными облаками. Видимость хорошая. С погодой повезло. Время тянется медленно. Снова и снова, поглядываем мы на часы. Затем разделяемся для организации посадки в следующем порядке:
• У костра — борт-стрелок;
• Рядом с ним — наблюдатель с зелёным светом фонарика;
• В 300 метрах дальше — командир корабля с белым светом фонарика. Он будет указывать севшему самолёту на правление движения к месту старта;
• В 600 метрах далее от костра будет стоять бортрадист с красным светом фонарика. Он будет указывать окончание полосы.
Но время, в которое вчера пролетала группа, уже прошло. Мы начали волноваться. А если они сегодня не…? Эти мысли стараемся отогнать от себя. Напряжение становится невыносимым. Собственно, есть ли у нас шанс вообще? Но уверенность одерживает верх над сомнением. Мы напряженно вслушиваемся.
И тут, очень далеко со стороны юго-запада, послышался гул самолёта, который то приближался, то отдалялся.
На ограниченной высоте к нам стала приближаться одинокая машина. Теперь нужно оставаться спокойным и сначала выяснить, кто летит. Ошибка может стать нашим концом. Мы колеблемся, пока не становимся полностью уверенными, что это типичный звук Хе-111. И вот мы его уже видим в просвете облаков на фоне света луны. Подаём сигнал ракетой ES6, однако самолёт не реагирует и пролетает мимо нас. Тогда мы поджигаем костёр и отстреливаем зелёную ракету. Машина сделала разворот влево и, включив посадочные прожектора, пошла курсом прямо на нас. Мы стали размахивать фонариками и подавать сигналы. Хе-111 прогремел над нами, сделал резкий поворот влево и пошёл противоположным курсом, чтобы затем повернуть в направлении посадочной полосы. Вот вышли шасси, а моторы изменили свой гул, стали работать тише. С полностью выдвинутыми тормозными закрылками, самолёт сравнивается с нами и мягко касается земли точно у маркировочного костра. Звуки моторов и шелест шасси по полю смешались друг с другом. Они приземлились Машина вырулила примерно на моём уровне. Теперь бы не обнаружилось никаких поломок шасси! Забота о нас переросла в переживание за состояние самолёта. Когда я подбежал к кабине спереди и в свете прожекторов стал указывать пилоту направление движения, открылась форточка и высунувшаяся рука подала знак подойти. Я подошёл и услышал меркантный голос хауптмана Фронэрта: „Это вы?“ Ответ был дан незамедлительно. Теперь оставалось лишь одно: Немедленно убираться!
Быстро забегаю вперёд и светя фонариком, сопровождаю машину обратно к костру, откуда должен начинаться старт. У края поля самолёт развернулся, нижний люк открылся, и мы быстро залезли внутрь. Протискиваясь через радиста, унтер-офицера Хессдёрфера, я спешу добраться вперёд до командира корабля, фельдфебеля Екштата, чтобы проинструктировать его об особенностях места. Ввиду того, что снаружи теперь не было никаких огней ориентирования, то курс для взлёта мы должны будем держать по компасу. Очень важно удерживать курс до самого отрыва от земли, т. к. малейшее отклонение может привести нас в балку, в которой мы провели последний день. Во время начала разбега мы забираем нашего радиста, который был дальше всех от самолёта, и вот машина уже на полном газу делает разгон и… отклоняется влево. У меня застыла кровь в венах, когда я в свете прожекторов увидел быстро приближающийся край поля с тёмным оврагом за ним. То, что сейчас сделал фельдфебель Екштат на своём 6N+MH, [11] загруженный, полностью заправленный и бронированный Хе-111 вряд ли бы смог сделать: Фельдфебель резко дёрнул штурвал на себя, поднял самолёт над оврагом, а потом медленно его отпустил, продолжая наращивать достаточную для взлёта скорость. Мы выдохнули с облегчением.
Этот старт, не говоря уже об очень мужественной посадке, произведённой ночью на неизвестной территории противника, явился первоклассным лётным достижением. Позже мы узнали следующее: Для этой операции на нашей базе в Сталино с машины были сняты бронелисты и всё ненужное оборудование. Ещё два Хе-111 всегда находились на определённом расстоянии для прикрытия спасательной машины.
Мы поднялись на предписанную высоту и взяли курс домой. Медленно в нас всех — спасателях и спасённых, спало напряжение, которое связывало до самого горла. Молчание, прерванное хауптманом Фронэртом: „Хотите чего-нибудь попить?“, напомнило нам о нестерпимой жажде, которая в какой-то момент стала неважна, а теперь снова заговорила о себе. Никогда до этого мне ничто не казалось таким вкусным, как теперь эта чуть тёплая минералка для лётного персонала Люфтваффе.
Радист передал условный сигнал в службу наземной связи об удавшейся операции.
На борту немецкого самолёта мы снова почувствовали себя почти как дома. Степь осталась позади, однако мысли о проведённых в ней днях ещё сопровождают нас. Монотонный гул моторов и усталость берут своё — мы засыпаем. Случайные зенитки и прожектора нас не тревожат. Мы спим до самого приземления в Сталино.
Приземление самолёта на бетонную полосу будит нас, и пока самолёт подруливает на место стоянки, мы снова находимся в свежей форме. Солдат наземного персонала руководит подруливанием. Фельдфебель Екштат глушит моторы. Становится тихо. Лишь слышно потрескивание остывающих двигателей.
И тут снаружи раздались крики. Мы выбрались наружу и молча стали полукругом. Командир, майор Клаас, штаб, лётный персонал и техники 1-й группы 100-й бомбардировочной эскадры, все они нас ждали и были готовы к нашему приёму. Перед нами поставлен стол с шампанским, но никто пока что не подходит. Неподвижно и безмолвно мы продолжаем стоять друг против друга, ощущая какое-то праздничное состояние. Наши мысли невозможно выразить словами. Подходим к командиру и делаем доклад. После слов поздравления и благодарности в адрес наших спасителей, всё приходит в движение. Нас обступают и задают массу вопросов.
После встречи мы располагаемся в кругу товарищей. До рассвета рассказываем о нашем полёте и днях и ночах, проведённых на вражеской территории.
В 07:20 немецкого времени поступила телеграмма под номером Kr.-LJ XD 716/16.06.43 от генерала авиации Пфлюгбайля, в которой он выразил „признательность беспримерному товариществу экипажа спасателей и наилучшие пожелания вновь родившемуся экипажу“.
Спустя короткое время, генерал лично звонил к нам и приказал изложить проведённую акцию на бумаге, которая протекала под его контролем. Затем он прибыл и сам.
Командование 4-го воздушного корпуса и 4-го воздушного флота очень заинтересовали все подробности операции по нашему спасению. После подробнейшего изложения происшедшего, вышло распоряжение о содержании обстоятельств данной операции в строгой секретности для того, чтобы не ставить под угрозу возможные операции такого же характера в будущем.»
11
бортовой знак на фюзеляже данного самолёта — О.К.
Снова вечером 19 июня подготовка очередного рейда. Одна эскадрилья — минировать Волгу, две эскадрильи — бомбить суда на Каспийском море. Брат мигает мне, что прикрепил меня к экипажу по минированию: зениток там мало, ночных истребителей вообще нет, приспособиться, мол, тебе надо к условиям ночных полетов.
Вдруг ко мне подходит командир группы — майор. «Хочу проверить какой Вы стрелок-радист. Присоединяйтесь к моему экипажу». Куда? На Каспийское море, разумеется. В последнюю ночь его радист был тяжело ранен осколком от зенитного снаряда.
Ночь тихая, нет ни ветра, ни облаков. Полет через устье Миуса и Маныч к дельте Волги проходит спокойно. Нет стрельбы зениток, нет истребителей. Но надо быть осторожным. Здесь летают американские «Аэрокобры» Р-39. А для их лучшего ориентирования, на земле во время нашего полета разжигают костры по направлению движения.
Приближаемся к дельте Волги, где, по данным разведчиков, на рейде стоит добрая сотня плавающих объектов, которые необходимо уничтожить. Мы с командиром первыми на высоте 1000 метров влетаем в зону поражения. Тут же начинается частая стрельба зенитных орудий, и командир дает приказ прекратить налет, чтобы избежать ненужного риска.
Луна освещает море, и на его блестящей поверхности хорошо видно любое судно. Уходим из опасной зоны. Внизу видим крупнотоннажное судно. Совершаем круг, пытаемся определить палубное вооружение. Не стреляют. «Вниз, на бреющий полет — приказывает командир. — Долго ему плавать не суждено!»
Все остальное проходит перед глазами как кинофильм, который я смотрю с места зрителя. Переходим в пике, и слышу крик командира: «Не переключил предохранитель, бомба не взорвалась!» И в тот же момент снова начинается зенитная стрельба. Ощущаем сильный удар, чувствую боль в ноге, отказывает правый двигатель, принимаются разные меры для стабилизации одномоторного полета, но без успеха.
«Внимание! Посадка на воду», — информирует пилот. Шум соприкосновения с водой и… тишина. Самолет плавает. Есть время выбросить и надуть резиновую лодку. Все четыре члена экипажа занимают в ней места, каждый с сумкой неприкосновенного запаса, кроме того, 4 автомата, сигнальный пистолет с ракетами, аварийный радиопередатчик, мачта, парус и медкомплект. Полезная площадь лодки небольшая, и с таким грузом людям места нет. Значит, сидим на борту, одной ногой на куче спасательных материалов, другой — в воде. Ищем весла, оказывается, одного нет. Значит, грести двум гребцам впереди слева и справа, а третьему, держать курс. Посадка и размещение закончены благополучно за считанные минуты. Все еще плавающий самолет начинает тонуть. Хвост поднимается из воды, и медленно, под булькающие звуки, наш гордый орел исчезает под водой.
Словами описать чувства, которые обрушились на меня в этот момент, очень трудно. Над нами гигантское небо, сливающееся через незаметную границу с поверхностью моря; до ярких звезд, кажется, можно дотянуться рукой. В воздухе нет ни малейшего движения, море гладкое, как зеркало, а мы представляем собой центр вселенной. Царит абсолютная тишина, такая тишина, что я ни о чем не волнуюсь. Состояние достаточно неестественное, душа еще летит, а во мне спокойствие вместо страха.
Сидя рулевым на корме, оборачиваюсь назад и вижу начало грандиозной игры красок. По компасу отправляемся на запад. Берег должен быть рядом. Обязательно дотянем и нам пришлют самолет и спасут как брата. Сегодня 20-е июня, солнце встает рано. Видимость на море должно быть очень хорошая, и вот восточный горизонт начинает обрисовываться темно-фиолетовой полосой. Поминутно краски меняются. Фиолетовый оттенок движется вверх, а горизонт светится все более яркими красками от бордового до оранжевого. Наконец вверх начинают бить белые молнии в том месте, где вот-вот должно появится солнце. В то же время небо на западе еще черное и вся палитра красок от темно-фиолетового до ослепительного белого медленно отвоевывает пространство у ночи.
Пьяный от этой незабвенной картины пытаюсь обратить внимание товарищей на необыкновенное явление природы. Но их ответ остужает мои мысли:
«Ты что, с ума сошел? Как ты можешь любоваться восходом солнца, когда смерть рядом?»
«Какая смерть? — думаю я. — Разве нас не спасут?» Мои размышления были далеки от реальности. Все происшедшее казалось сном.
Солнце поднялось. Пытаемся определить скорость движения нашей лодки. Результат неутешительный: приблизительно 2 км в час. Парус не годится, так как ветра нет ни малейшего. А за сколько километров от западного берега Каспия мы находимся, даже командир не имеет представления. Начинаем посылать «СОС» на международной частоте бедствия на море 500 килогерц. Я, как радист, предупреждаю о том, что русские прослушивают эту полосу не менее внимательно, чем наши, но командир не обращает на это внимания. Удивляюсь, ведь это чревато тем, что нас засекут русские суда, если таковые есть поблизости. Часа три спустя издали слышится стук дизельного двигателя, а вскоре после этого шум двигателей доносится со всех сторон. Думаем, что это рыбаки, выспались и ловят рыбу. Катеров не видно, и мы продолжаем грести. В конце концов, около полудня, приближается достаточно большой рыболовный катер. На нем толпа людей, каждый с автоматом и винтовкой в руках.