Воздыхание окованных. Русская сага
Шрифт:
В Грузии ее встретил профессор Шалва Ясонович Амиранашвили, сильно удивившийся присылкой из Москвы в качестве реставратора лишь одной-единственной женщины. Работа в Кинцвиси предстояла очень трудная, для одного человека — непосильная. Бабушка, попросила Амиранашвили называть ее просто Катей. В 1936 году ей уже исполнилось пятьдесят лет, но не любила она, когда ей воздавали даже такие почести, предпочитала всегда оставаться в тени. К тому же по живости ее светлой души, по деятельной активности характера она действительно очень долго и с полным правом могла себе позволить оставаться просто в Катях. Хотя бесцеремонного обращения и даже малого попрания человеческого
* * *
…До деревни Кинцвиси добирались на грузовиках, затем пересели на арбы, запряженные буйволами. Тропинка карабкалась на почти отвесную гору; буйволы лезли медленно, отстреливаясь летевшими в рассыпную из-под раздвоенных копыт камнями.
Наконец, добрались до вершины горы и очутились на площадке с редкими каштановыми и буковыми деревьями, в середине которой возвышалась однокупольная, почти квадратная церковь, аскетичной простотой, ясностью и чистотой своей архитектуры напомнившая бабушке ее любимую Новгородскую Нередицу (дело было перед войной и Нередица еще была цела, не разбита в руины немецкими снарядами…).
Катя сразу, еще не переведя духа с трудной дороги в Кинцвиси, поспешила осмотреть изнутри храм, который ей предстояло расчистить фактически в совершенном одиночестве. Заглянув во внутрь, она пришла в неописуемый ужас…
Все стены сплошь были покрыты плотным слоем помета птиц и летучих мышей и огромными клочьями черной копоти. Сами летучие мыши, закутанные в свои крылья, свешивались под сводами. На полу — следы костров, разбросанный хворост, обгорелые головешки, груды золы и мусора…
Вдруг в окно пробился луч заходящего солнца и сразу, как будто в черном грозовом небе вдруг открылся нежный просвет, высветился в этой черноте лучезарный кусочек древней живописи: несколько сантиметров — не больше…
Первую ночь спали как убитые, на земле, постелив бурки, под колыбельный напев птички Сплюшки: «Сплю…», «Сплю…».
На утро соорудили подмостья, чтобы по возможности меньше рисковать жизнью, но настил получился реденьким и узким. Оставшись в одиночестве, Катя забывалась в работе. Но нередко она, холодея, замечала, как под ней начинало ходить ходуном и подозрительно скрипеть на большой высоте разом все это шаткое сооружение. «Господи, помилуй!»… Приходилось умерять свой пыл. И передвигаться с большой оглядкой.
Зато копоть и помет стали все-таки поддаваться: в особо трудных местах приходилось слегка греть внизу воду, таскать ее на подмостья, а затем осторожно с мылом, стараясь, чтоб не получались подтеки, которые могли бы попортить фрески нижних ярусов, смывать эту чуть ли не многовековую коросту. Работала Катя от света и до света.
Приходили из селения грузинские девочки, усаживались вдали на лужайке, натянув юбки на коленки. Они напоминали Кате деревенских девочек из Орехова. Они приносили молоко буйволиц, яйца, лепешки, лук, чеснок, перец и даже кур…Наконец, настал день, когда промытая и укрепленная живопись засияла нежными гармоничными тонами на голубом фоне…
Фрески тоже напоминали бабушке Нередицкие… Особенно хорош был Ангел, который занимал почти всю южную стену храма. Нежно-голубые, белые, охряные тона, четкость рисунка — фигура, крылья, поворот головы, — она видела в рисунке отголоски античности, — все это создавало ощущение летящей, свободной, неземной и победоносной мощи. Это был Ангел, который явился по Воскресении Христовом
«В каком-то теперь виде моя драгоценная Кинцвиси! — спустя годы часто восклицала бабушка (это было в 1956 году), ведь прошло более двадцати лет»
В том 1936 году бабушке в одиночку удалось очистить «драгоценную Кинцвиси» от закаменевшей многовековой грязи и укрепить около 800 кв. метров удивительных, неповторимых божественных фресок — всего за два осенних месяца.
Ну, а на следующий год предстояло заняться расчисткой и реставрацией знаменитого Сиони близ селения Атени, а затем ее ждала Вардзия…
К тому времени в Атени проводились основательные архитектурные работы, но для фресок X века опытного реставратора не было. И вновь вызвали бабушку, только теперь с ней отправились еще три человека помощников. Начала она работу с расчистки текстов: приехал Шалва Амиранашвили и показал места, где, по его мнению, могли быть остатки летописных надписаний.
«Месяца августа в день субботний хроникона 73 арабского летоисчисления…Выча сжег город Тбилиси и захватил эмира Сахака и убил его…».
Это была первая надпись IX века, которую бабушка раскрыла в Атенском Сиони.
Среди интереснейших и редких сюжетов росписей Сиона на южной стене особенно выделялась колоссальная фигура воина. Хорошо сохранились его голова, плащ, панцирь, высокие сапоги, копье в правой руке и меч в ножнах. Почему-то именно эта фреска особенно поразила Катю…
Работала бабушка в Сиони долго. Каждый вечер, а часто и ночь, она спускалась в Атени на ночлег, а утром вновь подымалась в гору на работу. Между Сионом и Атени протекал горный ручей, который обычно переходили по кладкам. И вот однажды, когда, закончив свой дневной «урок», работники засветло ушли в Атени, бабушка осталась одна и, как всегда, застряла чуть не дотемна: не любила бросать недоделанное, не выполнять то, что было себе намечено. А ведь от этой работы так рано сгорбилась ее спина: каково это, работать над фресками алтарной абсиды, выстаивая часами в предельном напряжении физических сил, на шатких мостках, изогнувшись к куполу! Но реставрация для бабушки была упоением. В каждый штрих, в каждый мазок, в каждое движение она вкладывала свою любовь, свой трепет перед священной неописуемой красотой.
…Когда же, наконец, Катя вышла из храма, чтобы все-таки спуститься на ночлег в Атени, то поняла, что уже наступает ночь, и вот сейчас все-все, как это бывает в горах, в одно мгновение погрузится в абсолютную непроницаемую тьму. А тут еще и дождь, который лил уже три дня, вдруг припустил с новой силой… Выбора не было. Она пошла к ручью. Да не тут-то было: кладки, по которым обычно его переходили, унесло, а ручей от дождей и ненастья превратился в грозную бурлящую реку. Что ж делать? Начала пытаться перепрыгивать с камня на камень, но ничего не получалось — даже палки в руках не было…Горы во мраке, под ногами вода, камни скользкие. Проваливаешься — вроде не глубоко, но все ж таки до пояса. И несет неизвестно куда!
Очень скоро она выбилась из сил. Тут-то и навалилось уныние: Катя поняла, что с прямой дороги сбилась, что вообще никакой дороги не видно, и речку не одолеть…
…Вдруг!!! Перед бабушкой вырос огромный черный силуэт мужчины. Бабушка была не из робких, но тут… И ужас, и потрясение, и под сердцем холод оставленности. Неужто погибель?!
— Стой! Душе мой! Тут воды много, утопнешь! Деушка! Давай рука твоя…
Что было делать? Доверилась. Вдруг подумала Катина добрая душа: не все же плохие… И — подала руку.