Воздыхание окованных. Русская сага
Шрифт:
Из Кириллова мы отправились в Ферапонтово. В маленькой сельской гостинице был заказан скромный номер, вообще же в Ферапонтове — большом селе — не было даже столовой, в абсолютно пустой магазин почти ничего не завозили — как только люди там жили. Даже картошки было негде купить… Да и какая картошка на севере… В общем, само Ферапонтово жило огородами да… пищей небесной.
А потом мы пошли в монастырь. Я, конечно, знала, что там фрески Дионисия, знала, что увижу, я с детства видела во множестве изображения на бабушкином столе — ведь она-то и расчищала и реставрировала впервые еще до войны Ферапонтово!
Но когда я только переступила порог собора в честь Рождества Пресвятой Богородицы, из глаз моих мгновенно брызнули слезы:
Может быть, я никогда, — ни до, ни после не чувствовала с такой остротой несопоставимости двух миров — земли и Неба. С высоты на меня вошедшую дышала мягкая улыбка Всемилостивой Богородицы Панахранты. Но чудо: по мере моего продвижения к алтарю лик Ее на моих глазах менялся — теперь он открывался непередаваемой скорбью, даже мукой, с которой взирала Матерь Божия Царица Небесная на весь род человеческий…
Выйдя из собора, я поклонилась мощам преподобного Мартиниана Белозерского, почивавшего рядом в храме в его честь. Преподобный Мартиниан был любимым учеником Кирилла, сменившим Ферапонта в настоятельстве монастыря. Ферапонт же был Кириллу духовным братом, сомолитвенником и сотаинником, — они вместе отправились из Москвы на Белоозеро, когда Кирилл однажды ночью (он пел акафист Богородице) услышал голос от иконы Богоматери: «Кирилл, выйди отсюда и иди на Белоозеро. Там Я уготовала тебе место, где можешь спастись». Отворив окно, он увидел огненный столп на севере, куда призывала его Пресвятая Дева. Вдвоем с единомысленным братом, иноком Ферапонтом они и отправились навстречу великим трудам.
Мощам преподобного Ферапонта я смогла поклониться лишь спустя много лет, оказавшись в Лужецком Можайском монастыре, который престарелый Ферапонт отправился воздвигать в шестьдесят лет. И воздвиг. И там же почил мощами под спудом.
…Тогда в Ферапонтове мне захотелось поглубже погрузиться в житие преподобных Кирилла и Ферапонта. Вчитываясь в житие, составленное прп. Пахомием Логофетом, я неожиданно для себя встретилась и с… преподобным Стефаном Махрищским. Вот кто, оказывается, открыл мне путь к преподобному Кириллу, в Ферпонтово, — к трем святым, которые согрели мою душу в те горестные дни моей жизни! И такое мое краткое воззвание было услышано: «Я не знаю, кто ты, но помоги, помоги мне!»
Именно преподобный Стефан Махрищский и открыл преподобному Кириллу дорогу в монашество, заступился за него перед богатым и вельможным родственником, который не хотел отпускать Кирилла в монастырь, а затем постриг его в рясофор, став первым духовным наставником Кириллу. Сам же Стефан Махрищский был очень близким духовным другом и собеседником преподобного Сергия Радонежского. Преподобный Сергий, когда приходил в Москву, любил побеседовать с будущим святым Кириллом. Так они вместе и пестовали духовно будущего строителя Кирилло-Белозерского монастыря.
Великие подвижники Святой Руси, не погнушались они снизойти до помощи и утешения в скорби даже такому малоприметному, недостойному и тогда весьма малоцерковному человеку, каким я была, — это они соборне привели меня, передавая из полы в полу, к святым, величественным местам Руси, отогрели мое сердце, напитали благодатью, омыли в водах Святого озера, и в святых водах покаяния, благословили целовать драгоценные камни, ступать след в след там, где ступали их «прекрасные ноги», «благовествующие мир, благовествующих благое» (Рим.10:5).
Думаю, это великое утешение, эта небесная забота мне была дана еще и благодаря подвижническим довоенным трудам бабушки в Кириллове и Ферапонтове. Она реставрировала многие древнейшие иконы Кирилло-Белозерского монастыря, увы, разошедшиеся впоследствии по музеям, но не вернувшиеся в иконостас Успенского собора в Кириллове и собора Рождества Пресвятой Богородицы в Ферапонтове. Ведь это она расчищала фрески Дионисия… «У нас добра не забывают»…
* * *
Я уже говорила раньше, что у бабушки был очень редкий талант — иначе и выразиться не смогу, потому что способность ни на кого не обижаться есть такая же диковина в современном самолюбивом и гордом человечестве, как и подлинный талант. Никогда я не видела бабушку обиженной, не слышала сетований на чьи-то неблаговидные в отношении нее дела. А ведь сколько их было… Много лет пытаюсь я разгадать эту тайну ее характера. Ведь способность не обижаться, не серчать, даже в тайных глубинах сердца, — этим великим даром Бог награждает только подвижников, которые долгими и ревностными трудами и подвигами самоотречения пытаются препобедить ту самую греховную нашу любовь к себе, которая вырастает как стена между нами и ближними, между нами и Богом.
Зато как же часто слышатся возражения: мол, отчего же мы должны преодолевать самолюбие — любовь к себе, когда сказано: «возлюби ближнего как самого себя» (Мф.22:38–40), не понимая истинного смысла Заповеди Божией. По-разному можно любить себя: или как фарисей — самодовольно, или как мытарь — с самоосуждением и болью за свои несовершенства. Истинная любовь к себе жаждет спасения своей души, а не просто благоуветливого жития на этой земле, жаждет преодоления, исправления своих недостоинств, ненавидит их в себе. А это ведь не теплые ванны принимать, — это всегда узкий и крестный путь. Здесь, любя себя истинной любовью человек объявляет войну самому себе, своему самолюбию, своим самолюбованиям, самоуверенности и самоудовлетворению, отрекается от всего этого как от проказы, сознательно и с готовностью идет на то, чтобы претерпевать унижения и поругания («пей поругание как воду» — учит великая «Лествица»), которые ему попускает любовь Божия, и которые дробят как отбойным молотком скалу нашей гордыни. И эта брань Богом вознаграждается: на каждый отвоеванный клочок чистой земли нашего сердца Господь подает нам по каплям дар истинной, святой и чистой от самолюбия любви к ближним.
Неужели бабушка все это успела узнать в своей церковной жизни, понять и сознательно в жизни применять? Из того, что мне известно об их с Верочкой юности, я могу сказать, что сознательно они ничем подобным не занимались. Но все-таки дышали они тогда еще не полностью истаявшим воздухом православия, истины эти впитывали в себя с молоком матери, слышали и воспринимали их в разговорах и поступках старших. Не царствовал единовластно тогда в обществе смрадный дух гордыни, как стал он царствовать в душах людей к концу XX века. Даже в первой половине прошлого века еще чувствовалась стихийная жизнь смиренного когда-то духа народа. Потому наше поколение еще может вспоминать своих дедов и прадедов (хотя бы некоторых!) и по ним догадываться о том, каким был все же когда-то русский народ и как боялся он и не любил проявлений гордыни…
Необидчивость — удивительный залог смирения, мне кажется, что не аскетическими сознательными подвигами приобрела его бабушка, а опытом жизни: многими скорбями, которые она без ропота и достойно несла, мудростью, которую приобрела. И эта мудрость мирные отношения между людьми ставила выше драгоценного собственного самолюбия и спокойствия. Если кто-то рядом был обижен, задет, даже и без всякого с ее стороны повода (уже на моей памяти люди уже на глазах менялись не в лучшую сторону: малейший ветерок, и все готовы были вспыхнуть из-за того, что им показалось, будто кто-то их унизил или задел), Екатерина Александровна мгновенно и без промедлений спешила восстанавливать мир и всегда первая делала шаг навстречу примирению. Она с готовностью просила ее простить, хоть тысячу раз была уверена в том, что повода не подала.