Вожаки
Шрифт:
По воскресеньям под вечер Куэльяр, улыбающийся, довольный, прогуливался в парке Саласара. И всегда наготове новый анекдот — Тересита, скажи, что общего между Христом и слоном? Всегда внимательный — Тересита, возьми мои очки, тебе солнце прямо в глаза; всегда разговорчивый — Тересита, что нового, как дома? Всегда щедрый — Тересита, может, мороженое, может, хот-дог или milk-shake? [55]
Вот видите, говорила Фина, пришло время, и Куэльяр влюбился. А Чабука да еще как: глаз с нее не сводит, прямо тает. А ребята по вечерам в бильярдной — неужели получится? Большой — неужели решится? И Чижик — а вдруг Тересита все знает? Так, напрямик, не спрашивали, а если намеком, он притворялся, мол, не понимаю, о чем вы. Видел Тереситу? Да. Были в кино? Да, на дневном сеансе — фильм с Эвой Гарднер, [56] ну и как? Отличный, обязательно сходите. Куэльяр снимал пиджак, засучивал рукава, брал кий, заказывал пива на всех пятерых,
55
Коктейль из мороженого, молока и фруктов.
56
Гарднер Эва (1922–1990) — американская киноактриса.
57
Карамболь — сложный прием в бильярде: удар своим шаром в несколько чужих.
Идут дни за днями, и Куэльяр — папа, ну как, есть письмо? наутро мама, была уже почта? Нет, сердечко, но ты не волнуйся — письмо будет. А потом пришло это долгожданное письмо, и старик, распечатав его, взял Куэльяра за плечи — нет, мальчик, отказ, будь мужественным. Как обидно, Фитюль, говорили они, а он — может, в других местах, в Германии, например, или в Париже, в Лондоне, его старик все разузнает и напишет куда надо, он не пожалеет никаких денег, раз обещал, значит, сделает. А мы — конечно, старик, конечно, но как только уходил — вот бедняга, ну до слез его жаль. И Большой — принесла нелегкая эту Тереситу, и Чижик — ведь уже смирился, а теперь прямо места себе не находит, а Маньуко — может, ученые что-нибудь придумают? но Лало — нет, мой дядя, он врач, говорит — тут дохлое дело, ничем не помочь.
А Куэльяр — ну как, папа? Пока никак. Есть ответ из Парижа, мама? а из Рима? а из Германии?
Он снова стал ходить на танцы и, чтобы отделаться от своей былой славы и восстановить доверие в хороших домах, вел себя безукоризненно, ну молодой человек самого тонкого воспитания. Что бы ни было — день рождения, пикник, коктейль, он никогда не опоздает, не выпьет лишнего, придет с подарками Чабукита, это тебе, поздравляю, а цветы твоей маме, здесь ли Тересита? Танцует степенно, чинно, под стать старикам, чуть отстранившись от партнерши. Приглашал девчонок, которые скучали, — давай, пышечка, станцуем, любезности маме, поклон папе, улыбочка теткам — не угодно ли стакан сока, улыбочка родственникам — ну глоточек! Вовремя комплимент — какое у вас дивное ожерелье, как блестит камень на этом кольце, и разговор к месту — а вы были на последних скачках, сеньор? кто же сорвал главную ставку? И приятная лесть — вы, сеньора, истинная креолка, сколько грации, достоинства, научите меня этому повороту, дон Хоакин, мне бы танцевать, как вы!
О чем бы мы ни разговаривали (в парке, в "Cream Rica", на улице), стоило подойти Тересите, наш Куэльяр сразу делался другим. Он для нее старается, фасонит, хочет показать себя в лучшем виде, вот, мол, какой я умный, образованный, говорили мы. А Фитюлька что-то плел туманное о религии (может ли все-таки погибнуть Господь Бог, если Он бессмертный), о политике (Гитлер не был таким уж безумцем, как пишут, раз он за короткое время превратил Германию в высокоразвитую страну), о спиритизме (ничего это не ерунда, а научно установленный факт! В одном французском университете есть такие медиумы, которые способны не только вызывать души умерших, но даже, представьте, их фотографировать. Он своими глазами видел это в очень серьезной книге. Если Тересите интересно, у нее будет эта книга), о своих планах насчет поступления в Католический университет. И Тересита с кокетливой улыбочкой — о-о, как замечательно! кем же он станет? — белые ручки прямо перед его носом, — адвокатом? — пальчики пухлые, с длинными ногтями, — фу, подумаешь! — покрытые телесным лаком, — на лице гримаска. А Куэльяр — нет, он не станет каким-то крючкотвором или трепачом, ему надо попасть в Torre Tagle, [58] стать дипломатом. Тересита в восторге — ручки, глазки, хлопает ресницами… А он — да, да! его отец в дружбе с министром, и разговор уже был. Значит, дипломат, — губки улыбаются, — ах, какая прелесть! И он, млея, — конечно, ведь дипломаты, они столько путешествуют. И она — о-о, без конца, да к тому же у них то приемы, то праздники!
58
Обиходное в Лиме название министерства иностранных дел в Перу.
Любовь делает чудеса, говорила Пуси, какой стал кавалер, какой обходительный. И Японочка — слишком странная у них любовь. Если он так присох к Тере, зачем тянет, пора действовать. И Чабука — в том-то и суть, два месяца ходит за ней по пятам, а толку? И ребята меж собой: знают или притворяются? Зато перед девчонками защищали его, как могли: тише едешь дальше будешь. Это он от гордости, говорил Чижик, не хочет рисковать, пока не увидит, что она согласна. Какой тут риск, говорила Фина, конечно, она согласна быть его девушкой. Тересита ему такие глазки строит, умрешь! Японочка — так и стреляет этими глазками и все с улыбочкой: ты прекрасно катаешься на коньках, какой у тебя красивый пуловер, какой пушистый, мы с тобой проедем в паре, ладно?
Вот то-то и оно, говорил Маньуко, таким куклам, вроде Тереситы, доверять нельзя: она сегодня — да, а завтра — нет! И Фина с Пуси: ничего подобного, неправда, они сами спрашивали ее, и она дала понять, что — да. А Чабука — о чем речь? с кем ходит Тересита везде и всюду? с ним, с кем всегда танцует? с кем сидит в кино? Дураку ясно, что она влюблена в него по уши! И Японочка — а если ей надоест ждать, пока он наберется смелости? надо ему подсказать, мол, не тяни, действуй, мы тебе создадим условия, устроим танцы в субботу у меня, или у Чабуки, или у Фины, какая разница… ну и придумаем, как их оставить вдвоем. И ребята в бильярдной: дурочки, ничего не понимают, а вдруг понимают и просто прикидываются…
Так дальше нельзя, сказал однажды Лало, наш Фитюлька может свихнуться, умереть от любви или не знаю что, надо что-то делать. Ребята: правильно, только что? И Маньуко — давайте проверим, влюблена в него Тере или просто так играет.
Они пришли к ней домой, стали расспрашивать, как, мол, и что, а она (не на ту напали!) притворилась дурочкой и всех четырех обставила, честное слово. Куэльяр? — уселась на балконе, — но вы же не зовете его по имени, и у него такое противное прозвище! — тихонько качается в кресле-качалке, ножки выставила, — он в меня влюблен? — неплохие ножки, — а откуда вы знаете? И Большой — брось, это всем известно: и тебе, и нашим девушкам, и всему Мирафлоресу. А она глазками хлоп-хлоп, носик морщит. Неужели? — глядит на них, точно они с луны свалились, мол, впервые слышу. И Маньуко — хватит, Тере, давай на честность, разве не видишь, что с ним делается? А она — ай, ай, ай! Хлоп глазками, ручки в стороны, зубки, туфельки. Сидит этакая птичка, мол, смотреть — смотрите, а поймать — нет…
Пусть все так, но ведь это просто по-дружески, и если на то пошло, хорошенькая, пальчики, ноготки, голосок, — они ее убивают, ведь Куэльяр ей ничего такого не говорил, ничего. И ребята: ну это сказки, что-то же говорил, комплименты, допустим. Нет, клянусь, может, в своем саду ямку вырыл и туда все нужные слова прячет, — кудряшки, шейка, ушки, — вот хотите верьте, хотите нет, а мне — ничего. И Чижик — разве она не понимает, что Куэльяр ходит за ней хвостом. И Тересита: да, допустим, но как приятель, как друг, ай, ай, ай — туфелькой стук, стук, ручки в кулачки, грудки торчком, талия рюмочкой, бестия, дурит нас, и все. Мы так, мы эдак, закидываем удочку — что ж, он тебя и за руку ни разу не взял? — Нет. Даже не притронулся? — Нет. (Ну погоди, мы тебя дожмем!) И в любви не объяснился? Нет. (Ладно, пойдем в обход!) Куэльяр вообще парень робкий, сказал Лало, но смотри, очень скоро он осмелеет, а вот что ты — это никому не известно. Что неизвестно? — на лбу морщинка, — они прямо ее убивают, — щечки с ямочками, реснички, бровки дугой. Да о ком они? Все еще о Куэльяре? И Маньуко здравствуйте, о ком еще, он-то ей нравится?! Ну этого она пока не знает.
И Большой — не крути, нравится, и еще как, ты ему такие авансики делала, будь здоров. А Тересита — ничего подобного, да и случая не было, и вряд ли будет. А они: был, был, и не раз. И Лало — он же интересный парень, правда? А она — кто, Куэльяр? — локотки, коленочки круглые, — да, пожалуй. И мы — ну вот видишь, видишь, значит, нравится! А Тересита — она этого не говорила, зря они так стараются, ой, посмотрите, какая бабочка прилетела, она там, в саду, там, где герани, а может, и не бабочка! — вскочила на ножки, пальчиком тыкает, каблучки беленькие. И почему у него такое странное прозвище? Почему они такие грубияны? Почему не придумали что-нибудь интересное, ну, скажем, Тарзан, Боби? А мы — значит, тебе не безразлично, значит, задело, стало быть, ты к нему неравнодушна. А Тересита — да его просто жаль, подумать — с таким прозвищем. Значит, она его любит? Люблю? Ну немножко, — глазки, мешочек, — только как друга.
Тересита притворяется, что нет, а на самом деле — да, без вопроса. Так мы и решили… Шустрику надо действовать, но с какого боку к нему подъехать, вот в чем загвоздка!
А Куэльяр все ни с места — ходит следом за Тере Аррарте, глаз не отрывает, так и ждет, чем бы ей угодить. Мирафлорские ребята, те, кто еще не знал, начали посмеиваться: тюфяк, грелка постельная, собачонка, а девчонки пели ему вслед: "Ой, когда же наконец", допекали беднягу. Однажды вечером мы, как условились, поехали в кинотеатр "Ущелье", а по дороге — слушай, Фитюля, махнем лучше на твоем "фордике" на "Подкову", и он — о'кей! Они там закажут пива и в футбол сыграют, у него не машина, а зверь, враз домчит. Мы неслись, только шины скрипели на поворотах, а на набережной нас, само собой, остановил полицейский, неужели больше ста, сеньор, "ах, милый, забудь все навсегда, не надо больше зла". Он потребовал предъявить права, и Куэльяр дал ему две бумажки. Друг, выпейте рюмочку за наше здоровье… "Ах, милый, забудь все навсегда, не надо больше зла".