Вождь и призрак
Шрифт:
— Никому, конечно, и в голову не приходит, что Линдсей и его избавители могут поехать в Зальцбург… Ведь Линдсей только что оттуда… Да, все зависит от того, хватит ли у них мозгов…
Гартман прочертил мундштуком линию от Мюнхена до Зальцбурга, а потом продолжил ее… Следующим пунктом назначения оказалась Вена.
— Ну что ж, подполковник авиации Линдсей, мы тебя спасли. Кстати, ты вполне соответствуешь описанию, которое нам передали твои друзья, — сказала Пако.
Они с Линдсеем обменялись забавным паролем, который сообщил
— А если бы я не соответствовал? — поинтересовался Линдсей.
— Я бы тебя задушил. Это делается бесшумно, да и пули не нужно тратить.
Столь ободряющий ответ дал мужчина, игравший роль шофера. Однако Пако, которая, судя по всему, была тут командиром, его осадила:
— Ты не должен так разговаривать с нашим гостем. Он очень важная персона. Это племянник английского герцога…
С тех пор, как Линдсей сел в машину и «мерседес» помчался по улицам Мюнхена и в конце концов оказался в гараже, прошло от силы полчаса. Через потайную дверь, устроенную в шкафу, который стоял у дальней стены гаража, беглецы проникли на лестницу, ведущую в подвал, и, спустившись по ней, очутились в большом помещении. Возле противоположных стен стояли две двухъярусные кровати.
Едва потайная дверь закрылась — она была сделана из стальных листов и облицована толстым деревом, так что из гаража сюда не доносилось ни звука, — Пако представила Линдсею своих товарищей.
— Это, — сказала она, указав на сурового «шофера», — Бора. Он хорошо говорит по-английски. Пожми англичанину руку, Бора.
Мужчина лет тридцати, которого Пако называла Бора, был одного роста с Линдсеем. Он смотрел враждебно и сразу не понравился англичанину. К счастью, Линдсей догадался напрячься, ведь рукопожатие Боры оказалось железным, как у борца, он изо всех сил сжал руку англичанина.
— Веди себя прилично, Бора, — мягко попросила Пако. — Я ведь все вижу…
— «Бора» — это название резкого, сухого ветра, дующего на Адриатике, — заметил Линдсей.
— Наверно, теперь тебе понятно, почему мы дали ему такую кличку? — усмехнулась Пако и повернулась ко второму своему товарищу, мужчине лет сорока с обветренным лицом и проницательными, смеющимися глазами. — А это Милич. Он тоже говорит по-английски, правда, ему еще далеко до совершенства.
— Милич рад встречать англичанина… девушка, которую убили нацисты, твой близкий друг?
— Он хочет спросить, — как обычно, без обиняков заявила Пако, — был ли ты в нее влюблен. Да или нет?
— Нет, — напряженно сказал Линдсей.
— Но мне кажется, она была в тебя влюблена, — продолжала Пако.
У нее был мягкий, какой-то трогательный голос, странно контрастировавший с ее гордой, прямой осанкой и резкими манерами. Усталые, смотревшие с осторожностью глаза девушки пристально наблюдали за англичанином.
— Это была настоящая трагедия, — вздохнул Линдсей.
— Любовь сплошь и рядом бывает союзом любящего и любимого. Ваш писатель Сомерсет Моэм сказал что-то в этом роде… — бросила Пако и круто переменила тему. — Я хочу рассказать кое-что о себе…
Пако — такую она носила подпольную кличку — было двадцать семь лет. Она родилась от англичанки и серба, который преподавал языки в Белградском университете. Пако училась в Годольфине, в английском интернате, потом продолжила образование в Швейцарии и вернулась в Югославию. Она свободно говорила на английском, немецком и сербохорватском языках.
— Когда Гитлер бомбил Белград, мои родители погибли.
Я в одночасье стала круглой сиротой. Не нужно соболезнований, подполковник… в Англии такое сейчас тоже не редкость. Я ушла к партизанам. В Югославии вооруженных женщин можно встретить почти так же часто, как и мужчин. Знание немецкого мне пригодилось: благодаря ему я могу действовать в Третьем рейхе.
— Вы, должно быть, поддерживаете связь с Лондоном? — предположил Линдсей.
— Есть вещи, которые тебе знать не следует, — резко ответила Пако. — Однако выяснить чуть побольше о людях, от которых теперь зависит твоя жизнь и которые, в свою очередь, тоже могут зависеть от тебя в критический момент, тебе не помешает. Это поможет нам сплотиться в одну команду. Знаешь, подполковник, я вынуждена заметить, что ты новичок в этой опасной игре…
— Но я, между прочим, бежал из Бергхофа! — возмутился Линдсей.
— Да, правда. — Ее зеленые глаза изучающе посмотрели на него. — Я считаю это добрым предзнаменованием.
Пако опять посуровела.
— Так вот, начнем с Боры. Он убил много немцев и никому не доверяет. Его жена погибла во время бомбежки в ту же самую ночь, что и мои родители. Впрочем, мне кажется, что Бора обрел свое настоящее призвание, он по натуре боец. Ты не поверишь: до войны он был краснодеревщиком, делал изящные резные стулья…
— Тебя это забавляет, Пако? — Бора (он чистил автомат) подался вперед, в его голосе звучала угроза.
— Нет, мне это кажется странным. Такой мастер, а изготавливаешь сейчас взрывные устройства. Когда-то ты созидал, а теперь разрушаешь…
— Идет война.
Девушку совершенно не смутило поведение Боры. Она закурила сигарету, и Линдсей поразился, отметив про себя, что она всегда, при любых обстоятельствах, сохраняет спокойствие. Пако провела рукой по своим светлым волосам и поглядела на третьего подпольщика.
— Ну вот, теперь немножко о Миличе… — В ее голосе появились более ласковые интонации. — Он был каменотесом и работал в каменоломнях. Милич не знает, где сейчас его жена и двое детей. Они поехали отдохнуть в Загреб, и тут началась война. Милич очень сильный и сдержанный. Ты меня понимаешь?
— Думаю, да, — ответил Линдсей, старясь не глядеть на Бору.
— Теперь, — продолжала Пако, — мы должны действовать как можно быстрее. Надо вывезти тебя из Германии, пока нацисты — а они работают всегда очень слаженно — не успели сориентироваться. Мы уедем самое позднее сегодня вечером.
— Слишком скоро, — возразил Линдсей.
— Лишь бы не опоздать! Ты пока оставайся здесь. Мы с Миличем пойдем на разведку, а потом переправим тебя в безопасное место…
— А можно поинтересоваться, где это безопасное место?