Вожди и оборотни
Шрифт:
Но ведь о подобном чае говорили нам и другие люди. Наша вина, что мы действительно не успели проверить всех обстоятельств, в том числе и возможного применения на допросах психотропных средств.
Как и в 30-е годы людям, измордованным в следственных камерах, сломленным психологически, потерявшим всякую сопротивляемость к обману и готовым пойти на любой оговор, подсовывали списки должностных лиц и требовали дать на них ложные показания о передаче взяток. Их суммы тоже частенько проставлялись напротив каждой фамилии. Перед тем как записать показания, арестованный составлял «добровольное» заявление о передаче взяток. Естественно, он не указывал в нем обстоятельств, причин, места, времени передачи. Ему потом их диктовали во
Подполковник милиции Очилов Тура сопротивлялся долго, несмотря на то, что, как он рассказал, его длительное время содержали в холодном карцере, били. Эти мучения он стерпел, хотя и находился уже на грани истощения. Его сломило предъявление Гдляном постановление на арест отца и сына. После этого Очилов, испугавшись за судьбу близких ему людей, стал писать под диктовку заявления о получении и передаче взяток.
Очилов вспоминает об этом: «Гдлян показывал схему, на которой были начерчены квадратиками министерства внутренних дел СССР и республики, ЦК КПСС, обкомы. В каждом квадратике были написаны фамилии…» В отношении этих лиц и требовали дать показания в получении ими взяток.
По этой схеме Очилов оговорил бывшего первого секретаря Кашкадарьинского обкома партии Гаипова в передаче ему в виде взятки ко дню рождения золотых часов. Выбитые показания записал Иванов. Однако он не указал в протоколе даты рождения, не знал ее и Очилов. Потом дело примет к своему производству Ковеленов, на допросе он попытается выяснить время передачи взятки у Очилова, но тот не смог этого сделать, так как не знал даты, а все его показания были вымышленными.
Ковеленов понял это, вместе с Очиловым пришел в кабинет к Гдляну и заявил, что эпизод с часами явно «притянут».
Дальше, как вспоминает Очилов, «Гдлян в присутствии нас позвонил управляющему хозяйственной частью ЦК КП Узбекистана и у него узнал дату рождения Гаипова, при этом Гдлян мне сказал, чтобы никогда не забывал дату рождения. После этого Ковеленов допросил и указал дату рождения Гаипова. Дату рождения я не мог знать потому, что давал показания о даче взятки золотыми часами Гаипову под диктовку Гдляна и Иванова».
Можно было бы сомневаться в показаниях Очилова, если бы Ковеленов не подтвердил их. В частности, он сказал: «Когда я стал выяснять у Очилова дату рождения Гаипова, то он ее не знал, и я не знал. Тура постоянно говорил мне, что давал показания под диктовку Гдляна и Иванова. Тогда я и Очилов пошли к Гдляну, который в присутствии нас позвонил в ЦК КП Узбекистана, выяснил дату рождения Гаипова и сообщил мне».
Старший преподаватель Ташкентской высшей школы МВД СССР полковник милиции Таджиханов Убайдулла проведет под стражей три года и 23 дня. Потом будет полностью оправдан, восстановлен в звании и должности. Свой арест он связывает с тем, что отказался давать ложные показания Гдляну и Иванову и те привели свои угрозы в действие. Арестовали его днем, на виду у всей школы, на руки одели наручники, как самому опасному преступнику, и так в форме полковника демонстративно провели по всей территории школы. Устроили публичную казнь.
Во время допросов Иванов постоянно упрекал Таджиханова за то, что он не дает показаний, поэтому и сидит в камере. Но «ошибку», как утверждал Иванов, исправить всегда можно. Он предложил Таджиханову дать показания по списку о передаче взяток на сумму 200 тыс. рублей министру МВД СССР Федорчуку, его заместителю Лежепекову, ответственным работникам ЦК КПСС Густову, Сидорову, бывшему министру внутренних дел УзССР Ибрагимову, начальнику УВД г. Ташкента Саттарову, Кахраманову.
Путем угроз и шантажа принудили дать ложные показания бывшего секретаря ЦК Компартии Узбекистана Айтмуратова, давал он показания тоже по списку. Гдлян сказал, чтобы было не меньше 50-ти взяткодателей и получения от них денег в пределах 450 тыс. рублей. На эту же сумму Айтмуратов должен дать показания и о передаче денег «наверх». Он вспоминает: «Я не устоял, был вынужден подчиниться этим требованиям и нажиму, дал ложные показания о мнимых взятках: Усманходжаеву — в размере 30 000 рублей, Осетрову — 30 000 рублей, заведующему отделом организационно-партийной работы ЦК КП Узбекистана Орлову — 10 000 рублей, Мусаханову — 5000 рублей, Абдуллаевой — 5000 рублей, Насреддиновой — 15 000 рублей, Бугаеву — 10 000 рублей, Рашидову — 20 000 рублей, Худайбергенову — 3000 рублей, заместителю председателя Госснаба СССР Орлову Г. М — 5000 рублей, председателю Агропрома республики Джурабекову — 5000 рублей, первому секретарю Самаркандского обкома партии Раджабову — 3000 рублей, министру мелиорации и водного хозяйства СССР Васильеву — 5000 рублей, бывшему председателю Госкомсельхозтехники СССР, а ныне первому секретарю Рязанского обкома партии Хитруну — 5000 рублей, заместителю заведующего отделом организационно-партийной работы ЦК КПСС Могильниченко — 10 000 рублей, заведующему сектором того же отдела Смирнову — 10 000 рублей, инструктору отдела Ишкову — 15 000 рублей, заведующему сектором сельхозотдела ЦК КПСС Истомину — 10 000 рублей, инструктору того же отдела Неделькину — 5000 рублей и Салимову — 5000 рублей.
Все это ложь, наглая ложь, оговор невиновных людей. При этом мне рекомендовалось использовать действительные события и встречи и добавлять к ним малое… деньги, которые мне надлежало списать со столь же ложного своего счета. Мне стыдно. Я каждый день думал об этом, меня мысль о моей подлости не оставляла ни на минуту. Я понимал, что я по-существу продал людей и предал их. Иванов все время уверял: «Пиши, ничего не будет. Чем больше покажете, тем лучше же будет для вас!»
Читая подобные показания, естественно, задаешься вопросом: «Неужто Гдлян с Ивановым полагали, что суд и все другие им поверят?» Ведь если признать показания достоверными, то надо сделать однозначный вывод — допрошенный ничем другим не должен заниматься, кроме как раздачей денег, подкупом должностных лиц, которые куда ни ткни — все взяточники.
О предъявлении списков лиц, которых требовали оговорить, заявили многие арестованные. К ним мы не раз еще будем возвращаться.
Несмотря на приведенные факты, Гдлян и Иванов на всех перекрестках трубили, что у них на допросах люди признавали свою вину, а потом неожиданно стали менять показания. Обвинили в этом и в развале их дел прокуратуру Союза.
И им вторил мощный хор их защитников. Забыв, что и в 30-е годы под пытками, изнурительным и недопустимым воздействием видные деятели партии и государства, честнейшие люди признавали себя виновными, оговаривали себя и других в несовершенных преступлениях.
Страшно, что беззаконие, произвол творился. Еще страшнее его оправдание, настойчивые попытки заставить прокуратуру узаконить драконовские методы ведения следствия. Видимо не дает покоя многим ностальгия по прошлому, по черным «воронкам», стоявшим по ночам у подъездов домов. Гдлян и Иванов напомнили о них в Узбекистане. И жаль, что «отрыжку прошлого» не прочувствовали в Ленинграде, Зеленограде и Тушино. Старшее поколение, видимо, помнит, как в 30–50-е годы клеймили позором «врагов народа», как этот ярлык навешивали совершенно на невиновных людей.
В Узбекистане, да и не только там, Гдлян и его команда в нынешнее время также на многих невиновных навесили или пытались навесить ярлык «взяточника». Делали это цинично, безжалостно, нередко потому, что им не приглянулся тот или иной человек, который не пошел на оговор, на сделку с совестью, или его чернили по просьбе кого-то. Наверное, не ошибусь, если скажу, что почти во всех обкомах партии, в министерствах Узбекистана есть записки Гдляна и его следователей о мнимых взяточниках. В этих записках было всего три-четыре бездоказательных строки, но по ним увольняли людей с работы, отчисляли из учебных заведений, исключали из партии, позорили.