Возлюби дальнего
Шрифт:
Горбовский щедро намазал кусок хлеба маслом и отдал его Мбоге.
— На выдвижных столах я не спал, — честно признался он, — хотя я возлежал и даже дремал на тагорянских вместилищах.
— И как? — живо поинтересовался Мбога, принимая бутерброд.
— Получил массу удовольствия.
Мбога аккуратно доел бутерброд и запил его томатным соком.
— Давно хочу тебя спросить — что ты вообще здесь делаешь?
— О, — поднял палец Горбовский, — это вопрос вопросов. Это зловещая тайна, над которой ломает голову все население Базы. Ходит масса версий. Мне больше импонирует
— Я давно за тобой наблюдаю, Леонид. Как лучший друг, как соратник и единомышленник. А полгода назад у меня возникла неодолимая потребность излить перед тобой душу, и тут оказывается, что я упустил тебя из виду.
Горбовский намазывал другой бутерброд.
— Я больше не хочу, — предупредил Мбога. — И ты преувеличиваешь мою любовь к сливочному маслу.
— Тут хорошая кухня, — сказал Леонид Андреевич, — тут хорошо готовят. Все-таки Валькенштейн готовит гораздо хуже. Поль понимает толк в мясе. И в молоке.
— Ты пытаешься уклониться от разговора с добрым старым доктором Мбогой? — догадался добрый старый доктор Мбога.
— Да нет, — замахал руками Горбовский.
— Так да или нет?
— Нет, я не пытаюсь уклониться от разговора с тобой, — сказал Горбовский. — Мне даже хочется этого разговора. Только я не вижу проку от этих разговоров.
Мбога взял кусок хлеба, положил его на тарелку и разрезал ножом пополам, затем еще и еще. Леонид Андреевич с некоторым удивлением смотрел на его манипуляции.
— Так вот, полгода назад ты мне срочно понадобился, и тут выясняется, что Горбовского на Земле нет. “Тариэль” есть, злой Валькенштейн, мающийся бездельем, есть, а Горбовского нет. Я обращаюсь с соответствующим запросом в соответствующие инстанции, и мне приходит информация, что Горбовский отбыл на Магору, на Магоре мне вежливо отвечают, что да, был здесь такой, но теперь он отбыл на Ружену… Пять планет Периферии за неполных семь месяцев. Планет-курортов, планет-заповедников, планет, где бурлит веселая туристическая жизнь. И тогда я спрашиваю себя — а что делает на этих планетах всеми глубоко уважаемый Леонид Андреевич?
— Всеми глубоко уважаемый Леонид Андреевич на этих планетах живет и думает, думает и живет. Тора, я при всем своем желании не могу объяснить точнее. Мне хочется быть на посту, на страже. В последний рейс “Тариэля” я совсем извелся — у меня перед глазами стояла одна и та же картина — несколько миллиардов молодых, красивых, умных, энергичных детей играют в догонялки на краю высокого обрыва. Я искал этот обрыв, я изъездил все наши курорты вдоль и поперек и нашел его здесь. У меня стойкое убеждение, что этот обрыв, в который готовы ухнуть все наши дети, — вот здесь, на Пандоре. Я каждое утро сижу на его краю и пытаюсь понять… Я чувствую, но не могу понять.
— Такое же чувство у тебя было на Леониде? Когда ты запретил всем использовать оружие? — спросил Мбога. — Тогда ты был прав.
— Леонида? М-м-м, не знаю, не уверен… Я в любых ситуациях против оружия. Я терпеть не могу охоты. Бедный Поль все пытается заставить меня носить здесь ружье, но я отбрыкиваюсь всеми четырьмя лапами…
Мбога искрошил хлеб, собрал все крошки в ладошку и отправил их в рот.
— Пройдемся? — предложил Горбовский. — Я покажу тебе мой обрыв, явившийся мне в провидческом сне, когда я возлежал на тагорянском вместилище.
— Пойдем, Леонид, — согласился Мбога. — Тем более, что карабин у меня есть.
Они вышли из столовой под большое красное солнце, которое в сочетании с совсем по-земному голубым небом оставляло странное и несколько неловкое ощущение. Выбрав из пяти расходящихся веером тропинок, посыпанных желтым песком, одну, Горбовский и Мбога неторопливо двинулись мимо жилых домиков, мимо административной башни, где в поднебесье управлял этим миром местный бог по имени Поль Гнедых, мимо кустиков дружественной пандорской растительности, не пытающейся ни схватить прогуливающихся землян, ни укорениться на их телах. Два влиятельных члена Мирового Совета представляли собой на редкость забавное и экзотическое зрелище — длинный и худой Леонид Андреевич и крошечный черный Тора Мбога с колоссальным карабином на плече, с трубкой в зубах и повязанным на голове платке из африканского батика. Шедшие навстречу люди даже замирали от удивления, но потом вежливо здоровались и, кажется, хихикали. Веселая планета. Молодая планета. Средний возраст населения — тридцать пять лет… Детский сад.
Жилая зона кончилась. Друзья двинулись по краю посадочного поля, играющего здесь заодно роль космодрома, где из прибывших кораблей добровольцы выгружали коробки с оборудованием, выкатывали механозародыши — словно огромные яйца, — грузили на платформы и оттаскивали к самому большому ангару. Хосико помахала им рукой, а изможденный Робинзон смотрел в небо, где выполнял странные эволюции освобожденный дирижабль. Судя по тому, что пытался он выполнять фигуры высшего пилотажа, за штурвалом сидел смешливый Шестопал — большой любитель штурм унд дранг.
— Веселые люди, — заметил Мбога.
— Ты тоже это понял! — обрадовался Леонид Андреевич. — Веселые. Молодые. Мы очень молодая раса. Куда ни приедь на курорт — везде молодежь, песни, энтузиазм, наука. Куда ни ткни на карте звездного неба, а там уже молодец из ГСП — изучает, сражается, живот кладет на алтарь человечества.
— Такое чувство, что тебе это не нравится, — развел руками Мбога. — Ты хотел бы, чтобы все были такими как ты — осмотрительными, добрыми, ленивыми…
— Стариками, — закончил Горбовский. — Нет, что ты. Просто… Нет, это не просто. Иногда я ощущаю себя лишним в этом мире. А если точнее — препятствием на пути каких-то неимоверно светлых перспектив.
— Это ты хорошо сказал, — усмехнулся Мбога. — Путь долог, но перспективы светлы. Но я слушаю тебя, слушаю.
— Я стар, — признался Горбовский, — я осторожен. Я всего боюсь. Я ретроград. Я не люблю, когда гибнут эти восторженные мальчишки и девчонки.
— Я, кажется, понял, — мягко заметил Мбога. — Тебя пугает рационалистичность этого мира. Человечество изжило религию, отвергло бога, водрузив на его место Ее Величество Науку. Для нас больше нет тайн, кроме научных, и для нас нет препятствий, кроме заковыристых уравнений деритринитации.