Возлюбленный враг
Шрифт:
Утренняя тишина была внезапно нарушена громким стуком внизу. Кто-то со страшной силой колотил в дверь. Джинни направилась к двери галереи.
— Ты куда? — спросил ее Эдмунд.
Джинни пожала плечами, как бы говоря, что теперь уже ничто не имеет значения.
— Вы поступите так, как считаете нужным. И я тоже. — Она медленно спустилась по лестнице, держась за перила, словно это была ее единственная опора в мире, в котором друзья превратились во врагов, в котором возлюбленные, согласившись с неизбежностью вражды, теперь столкнулись с предательством и изменой.
Она принялась открывать запоры, а
Алекс снова был верхом на Буцефале и выглядел так же, как в первый день их встречи, когда прибыл завладеть имуществом Джона Редферна и его дочерью. За ним в шесть рядов выстроилась кавалерия, вооруженная короткими мечами и мушкетами.
Алекс посмотрел на нее и встретился с ее недрогнувшим взглядом. Она предала его. В ее серых глазах он прочел ответ на свой немой вопрос. Она бы покинула его, если бы могла выбирать. Но он не знал почему, лишь ощущал пустоту, как будто рухнули вера и доверие. И тем не менее она спасла ему жизнь. Но ведь можно спасти и собаку, которую любишь. Маршалл неторопливо спешился и направился к ней, под сапогами поскрипывали мелкие камешки.
Когда он приблизился, Джинни тихо сказала:
— Твои братья и Эдмунд Верней в доме. Остались только они.
— И ты, — добавил он.
Она кивнула:
— И я, но сейчас мое присутствие не имеет значения. Я намерена просить тебя: во имя человечности, во имя сострадания, пощади их! — Он молчал, и она опустилась на колени. — Во имя человечности и сострадания, во имя нашей любви, пощади их жизни! Чего можно добиться новым кровопролитием?
— Но они пролили бы мою кровь.
— Неужели это может лишить тебя благородства?
— Встань, — сказал он. — Я обязан тебе двумя жизнями, Вирджиния Кортни, — жизнью моего племянника и своей. Я отдам тебе жизни моих двух братьев за эти две. — Он замолчал. Наступила гнетущая тишина. Теперь он знал, почему она пришла в Грэнтли-Мэнор: ради Эдмунда Вернея. — Ты бы ушла с кузеном? — Она не ответила, но ее глаза, как и раньше, сказали правду. Алекс почувствовал, что им пожертвовали, и все внутри него сжалось, как засохший лист. — В обмен на жизнь твоего кузена я возьму твою жизнь, — сказал он, пристально глядя ей в глаза в глубокой тишине. Пятьдесят пар глаз следили за диалогом, о содержании которого могли лишь догадываться.
Ее голова склонилась в знак согласия. Это было неизбежно — сделка, продиктованная самой судьбой. Они каким-то образом владели друг другом, и она всегда принадлежала и будет принадлежать ему. Но ей нужна была еще одна уступка.
— И безопасный уход, — сказала она. — Не воевать. Твои братья отправятся домой, к семьям, а Эдмунд — на побережье. Иначе все это будет бесполезным даром.
— Очень хорошо, — проговорил Алекс с подчеркнутой неторопливостью. — Но ты в последний раз связываешься с теми, кто выступает против меня. Что бы я ни решил делать с твоей жизнью, которую только что купил, ты всегда будешь помнить о заключенной тобой сделке и о том, кому ты теперь должна быть верна.
— Я буду помнить.
— Тогда найди мне пергамент и перо, чтобы я мог написать приказ о свободном проходе.
Оставив его у двери, Джинни прошла в кухню, где раньше видела связку гусиных перьев и чернильницу. Пергамента не было, она обнаружила пачку бумаги с записями расходов. Обратная сторона записок была чистой. Джинни отнесла все найденное в холл, положила на дубовый стол и заточила перо, прежде чем позвать Алекса. Он вошел в тускло освещенный холл, и какое-то мгновение был слышен лишь скрип пера по бумаге. Передав ей документы, он приподнял бровь, ожидая ее одобрения. Когда она закончила читать, он сказал:
— Можешь передать им, что у них есть двадцать минут, чтобы уйти. Они должны покинуть дом через заднюю дверь, потому что я не желаю видеть их и не хочу, чтобы мои люди видели их. Через двадцать минут в доме будет обыск.
Джинни кивнула и поднялась наверх. Все трое стояли в галерее, и было ясно, что они ожидали пленения. Она передала им документы.
— Через двадцать минут он отдаст приказ обыскать дом; к тому времени вы должны уйти через заднюю дверь.
— Мы должны принять милость этого?.. — спросил Джо.
— Да, — горячо перебила его Джинни. — Ты примешь ее ради Джоан и маленького Джо, который три недели назад был на пороге смерти. Твоей жене отчаянно нужна твоя поддержка. Разве она недостаточно вынесла, чтобы ты так бросался жизнью из-за какого-то закоснелого понятия гордости?
— Ты видела мою жену? — уставился на нее Джо.
— Да, и лечила твоего сына от тифа. — Она сердито посмотрела на него. — Идите, ради Бога. Никто не ждет от вас благодарности или извинений. Я только прошу вас взять то, что вам предлагают, и с пользой применить это. — Потом она посмотрела на Эдмунда, державшего свой документ. — Я бы попросила прощения, друг мой, если бы считала, что есть за что прощать. Но я оставалась верной королю и стране. То, что происходит между мною и Алексом Маршаллом, не имеет никакого отношения к войне, хотя война не может не затрагивать нас.
— Что ты будешь делать? — спросил Эдмунд. — Ты сорвала планы генерала. Даст ли он тебе свободно уйти?
Джинни покачала головой. Она не скажет Эдмунду о сделке.
— Я остаюсь с ним, Эдмунд. Я не знаю, каковы его намерения, но это моя судьба, и я принимаю ее.
— Это не похоже на тебя, — нахмурился Эдмунд. — Тебе не свойственно так уступать.
Он был прав, но она действительно смирилась со своей судьбой. За последние недели ей пришлось принимать столько мучительных решений, что сама мысль, что теперь все будет решаться за нее, принесла ей облегчение. Может быть, Алекс возьмет ее жизнь в буквальном смысле, как шпиона мятежников в своем стане. Может, он оставит ее пленницей в замке Ноттингем, может… Но какой смысл гадать? Он сделает то, что сделает.
— Ну, тогда прощай. — Эдмунд протянул ей руку. — Мы больше не встретимся.
— Да, наверно, не встретимся. — Она взяла его руку, и сердце ее разрывалось от этого холодного, отчужденного прощания. — Бог тебе в помощь, Эдмунд.
— И тебе, кузина. — Он отпустил ее руку и направился к двери, но потом вдруг резко обернулся и тоскливо воскликнул: — Проклятие, Джинни! Мне все равно, чья ты любовница. Ты всегда была честной, и я не верю, что ты смогла бы стать иной. — Он протянул к ней руки, и Джинни кинулась в его объятия, а Джо и Кит тихо покинули галерею.