Возмездие Эдварда Финнигана
Шрифт:
Финниган подождал немного в тепле, пока не решил, как ему следует поступить.
Он не стал пинать пластиковый щиток, а вместо этого поспешил к автомобилю, ждавшему его в не положенном для парковки месте почти у самого входа.
До международного аэропорта Колумбуса было недалеко, сидя за рулем, Финниган достал из кармана телефон, набрал прямой номер билетной кассы и заказал билет на рейс «Юнайтед эйрлайнз», отправлявшийся в 10.20.
Полет продолжался час, а потом внизу появился Вашингтонский международный аэропорт имени Даллеса. Пилот начал готовиться к приземлению, которое должно было произойти в 11.35. Эдвард
Ты отдаешь, и ты получаешь.
Он уже очень давно усвоил золотое правило власти.
Он попросил высадить его в стороне от Ди-стрит. Дневной ресторан «Монокль» на Капитолийском холме оказался значительно хуже, чем его репутация, но Финниган пришел туда не ради еды. Они встречались здесь несколько раз за одним из столиков в глубине красивого зала, когда необходимо было обменяться информацией и заручиться взаимной поддержкой.
Ты отдаешь, и ты получаешь.
Ему нравились столы, накрытые скатертями в красно-белую клетку, мягкие и в то же время хорошо прожаренные куски мяса, овощи в салатах — кажется, только что с грядки. Ему нравились и суетливые официанты, чуявшие, где пахнет чаевыми. Но больше всего ему нравилась просторная планировка: сразу было видно, кто входит и кто выходит, так что можно вовремя понизить голос так, чтобы не показаться испуганным.
Норман Хилл был на пятнадцать лет его старше. Приятный, сдержанный джентльмен, который, казалось, родился здесь, такие начинают учиться на сенатора еще в начальной школе. Теперь Хилл был худым, еще худее, чем Финниган его помнил, и он несколько раз порывался спросить, не болен ли тот, но удержался: глаза и лицо сенатора Нормана Хилла излучали ту же силу, что и всегда, он был из тех, кого люди слушают и кому доверяют. Социальный вес, подумал Эдвард Финниган, ничего общего не имеет с физическим.
Где-то в середине разговора Финниган начал улыбаться. В первый раз после визита Вернона Эриксена он расслабился, почувствовал, как медленно опустились плечи, как расслабились мышцы шеи. Странным образом это казалось знакомо и даже вселяло уверенность. Вот так же сидели они восемнадцать лет назад в другом ресторане в паре сотен метров отсюда, и Финниган взывал о политическом давлении, чтобы власть надавила на прессу. В тот раз речь шла о семнадцатилетнем убийце, который лишил жизни школьницу на год моложе себя, и о том, чтобы создать общественное мнение и тем самым добиться самого строгого наказания, несмотря на то что убийца еще не достиг совершеннолетия. Сенатор Хилл тогда нажал на все рычаги, какие только мог, на те, о которых Финнигану приходилось слышать, и те, о наличии которых он стал догадываться лишь позже, пожив в квартале между Двадцать седьмой улицей и Северной Кэпитол-стрит.
Эварду Финнигану не пришлось долго объяснять. Он жевал розоватый кусок говядины, запивал пивом, подливая себе из бутылки с европейской этикеткой, в то время как Хилл тыкал вилкой в салат «Цезарь» и заказывал еще минеральной воды. В самолете Финниган приготовил длинную речь о том, как важно укрепить веру в американскую судебную систему и доверие к партии, о необходимости постоянно подчеркивать важность смертной казни как средства устрашения и предотвращения преступлений. Ничего этого не понадобилось. Потребовалось не больше пары минут, чтобы изложить историю смерти Джона Мейера
Тридцать пять минут спустя он заказал два двойных эспрессо в кафе «Старбакс» неподалеку на Пенсильвания-авеню. Конгрессмена звали Джейн Кеттерер, она старела с достоинством, Эдвард Финниган не припоминал, чтобы когда-либо считал ее красивой, но теперь он был в этом убежден: когда она улыбнулась, он испытал то же страстное желание, которое отвергла Алиса, ему захотелось обнять эту женщину, почувствовать ее кожу под длинным платьем, но он был здесь для того, чтобы обсудить, что теперь делать, и она слушала и взволнованно кивала. Он желал ее еще больше, когда они немного погодя расстались, допив кофе, и с интервалом в пару минут покинули кафе.
Финниган отправился на такси к «Мистеру Генри». Это заведение находилось на той же самой улице, но между домами 237 и 601 было порядочное расстояние, как-то раз несколько лет назад он прошел всю Пенсильвания-авеню, и больше никогда этого не повторит: тогда он был значительно моложе, но черные штиблеты натерли ноги так, что даже неделю спустя все еще было трудно ходить.
«Мистер Генри» был одним из немногих баров в Вашингтоне, куда Финниган охотно возвращался. Тихий разговор, бармен, не пытающийся отпускать шутки, здесь все достойно и не встретишь горластых посетителей, что ищут дешевое пиво, чтобы поскорее нагрузиться.
Джонатан Апанович был значительно моложе Финнигана, на вид — не старше сорока. Это был высокий блондин, с глазами как у Нормана Хилла, почти полжизни проработавший журналистом в «Вашингтон пост». Эдвард Финниган подсчитал, пока ждал: уже в двенадцатый раз они встречаются здесь, и оба довольны сотрудничеством, Финниган излагал те мысли, которые хотел укоренить, а Апанович укреплял свой статус пытливого журналиста, у которого нюх на новости.
На этот раз история была столь хороша, что Финниган растягивал ее сколько мог, ловя себя на странном ощущении; смерть дочери, величайшее горе его жизни, на миг стала его триумфом, СМИ жаждут его информации, а для него самого это, пожалуй, единственный способ вернуться к жизни.
Финниган назвал Апановичу имена двух людей, которые, как он знал, смогут прокомментировать его сообщение, — сенатор Норман Хилл и член конгресса Джейн Кеттерер.
У него было одно условие: это надо опубликовать быстро. История о приговоренном к смерти американце, который, инсценировав собственную смерть, сбежал из камеры и теперь сидел в европейской тюрьме, должна быть напечатана уже завтра утром.
Ты отдаешь, и ты получаешь.
Джонатан Апанович поблагодарил за пиво, которое не допил, и вышел прочь, к автомобилю, который он, как они договорились заранее, припарковал в квартале от этого бара.
Было поздно, часы на церкви в старом городе, названия которой он не помнил, пробили двенадцать, красное правительственное здание все яснее выступало из темноты по мере того, как он к нему приближался. Торулф Винге второй раз за день шел от министерства иностранных дел к Русенбаду, минул вечер и добрая часть ночи с тех пор, как он получил пятнадцатиминутную аудиенцию у премьер-министра, чтобы объяснить ему, почему Джона Мейера Фрая через несколько часов надлежит выдворить из страны.