Возмездие Эдварда Финнигана
Шрифт:
Роберт остался его другом, он выслушает его.
Уже через несколько часов Джон Фрай отправится в обратный путь.
У губернатора Огайо еще есть время связаться с судьей, который уже однажды приговорил убийцу Элизабет Финниган к смерти, и поторопить его назначить новую дату казни.
Свен Сундквист сдался, ночь была потеряна, бессмысленно вот так лежать без сна, до тех пор пока в груди не защемит от нетерпения. Он надел коричневые тапочки и свитер с длинными рукавами и высоким воротником и медленно прошелся по дому. Они жили здесь уже почти десять лет, и он не мог себе представить, что
Свен остановился на пороге комнаты Юнаса. Их малыш скоро вырастет. Ему и годика не было, когда они взяли его в поселке в двадцати милях к западу от Пномпеня, мальчик был удивительно красивым и спокойным, о таком можно только мечтать.
Теперь ему вот-вот исполнится восемь, он ходит во второй класс и учит английский и природоведение. Свен вспомнил недавний спор с Анитой о том, есть ли у детей выбор. То, что Юнас спит теперь, слегка посапывая, именно в этом доме, не было его выбором — однако Свен надеялся, что приемный сын никогда не упрекнет его за это. А если все же спросит, надо будет попытаться как-то объяснить.
Но вот если спросит сын Шварца? Что, если его отца отправят назад, туда, где ждет смертная казнь? Кого потом будет спрашивать мальчик, кому тогда придется отвечать?
Свен хотел было подойти и поцеловать Юнаса в лоб, но тут раздражающая электронная трель прорезала тишину. Мальчик беспокойно заворочался в постели, и Свен кинулся в спальню, где оставил мобильник, и вздохнул, увидев номер. Эверт. Еще одна ночка!
Гренс тут же позвонил по очереди Свену Сундквисту, Хермансон и Огестаму и обрисовал положение.
У него не было времени отвечать на их вопросы, каждый разговор всего пара минут — достаточно, чтобы и Свен, и Хермансон поняли, что им надо приехать в Крунуберг к шести утра и, если понадобится, быть готовыми к полету за рубеж и к тому, что они могут задержаться на работе дольше, чем предусмотрено служебным графиком.
Эверт Гренс стоял в кухне, смотрел в окно, до утра еще было очень далеко. Он понимал, что надо спешить. И что ему второй раз за час придется нарушить тайну следствия.
Винсент Карлсон ответил сразу.
Голос его звучал бодро, значит, он работает по ночам, Гренс на это и надеялся.
На то, чтобы понятно изложить всю историю, понадобилось десять минут. Винсент Карлсон сразу понял, с кем он разговаривает и что новость, которая только что покинула закрытый кабинет в обычное время столь неразговорчивого комиссара уголовной полиции, имеет первостепенную важность.
Оставалось еще немало времени до отправки первых утренних новостей.
До того, как вся распланированная сетка вещания изменится и все пункты заменит единственная новость, которая важнее всего прочего — всех сегодняшних передач, да и всех других на неделю вперед.
Карлсон посмотрел на часы: без двух четыре — и вызвал всех, дежуривших ночью в редакции, на большое совещание.
Пятница
Было еще темно, когда полицейский микроавтобус въехал в ворота главного терминала аэропорта Бромма. Стояла ясная морозная погода, свет фар отражался в пятнах льда, а газовые выхлопы ехавшего впереди автомобиля повисали облаком в воздухе, как часто бывает в сильный мороз.
Два часа назад Эверт Гренс на такси уехал из дома на Свеавэген и направился в Крунуберг. Хелена Шварц успела за это
И вот Гренс сидит на заднем сиденье микроавтобуса рядом с Хермансон, перед ними Свен с наручником на правом запястье, другой браслет защелкнут на левой руке Джона Шварца. За рулем автобуса — молодой рослый полицейский-ассистент, имени которого Гренс не знал, да и не хотел.
Поганые это были часы.
Он поднял на ноги всех, кто хоть как-то мог помочь в этом деле, кричал и посылал некоторых к черту, и в глубине души был готов к тому, что Джона Шварца все же вышлют, не важно, при его содействии или без, тут оказалась замешана политика, и власти предержащие повели себя значительно расторопнее, чем он предполагал.
Гренс ненавидел любого, кто назывался журналистом, и никогда не скрывал этого, но с яростью в груди он впервые за свою полицейскую карьеру сам пошел на контакт с одним из них. Он встретил Винсента Карлсона два года назад во время следствия по делу убийцы-педофила. Карлсон оказался знаком с отцом, который тогда застрелил убийцу своей дочери, и, в отличие от остальных тележурналистов, показался Эверту почти что вменяемым и осмотрительным. За последние часы они успели переговорить три раза, Карлсон находился теперь в отеле «Континенталь» в комнате Рубена Фрая, одновременно его коллеги громко скандировали перед Русенбадом и министерством иностранных дел, требуя ответа на свои вопросы. Гренс не верил, что это даст хоть какие-то результаты: наверняка уже поздно, но СМИ, по крайней мере, осветят все это дерьмо как следует и заставят бюрократов хоть немного зажмуриться.
Ночью он позвонил еще и Кристине Бьёрнсон, официально назначенному адвокату, которую Джон отказался приглашать на допрос. Она не спала, и у Гренса даже мелькнуло в мозгу: почему? — прежде чем он кратко проинформировал ее насчет решения о высылке, а затем попросил обжаловать его. Кристина Бьёрнсон сделала глубокий вдох и собралась было ответить, но он продолжил и попросил ее разузнать, какие есть возможности предоставления политического убежища. Когда Гренс наконец умолк, адвокат, спросив усталым голосом, может ли она теперь говорить, объяснила, что Джон не позволил ей сформулировать подобные предложения, что он, как ей показалось, сдался, потерял надежду и желание бороться, да и времени совсем не осталось, самолет с Джоном на борту успеет приземлиться в Москве прежде, чем миграционная служба включит свой коммутатор, последние слова она произнесла почти шепотом. Но Гренс то ли не слушал, то ли отказывался понимать, он продолжал то просить, то уговаривать, пока не понял, что она права, что этими возможностями уже никогда не воспользоваться.
Он повернулся и посмотрел на Джона Шварца.
Тот словно сделался еще меньше.
Сжавшийся, с опущенной головой, словно болтающейся на шее, бледное лицо стало совсем серым, пустой взгляд; Джон как бы отгородился от всего, был где-то в другом месте. Он не промолвил ни слова, ничего не отразилось на его лице, когда они открыли камеру и попросили его надеть свою одежду и пройти с ними. Свен несколько раз пытался заговорить с ним — о том о сём, задавал вопросы, пытался добиться хоть какого-то отклика, но в ответ получал лишь молчание. Шварц на контакт не шел.