Возмездие (изд.1972)
Шрифт:
— Сам не знаю, господин директор. Последнее, что я помню, — это вой пикировщика русских, затем меня что-то толкнуло в голову… Очнулся в санитарном эшелоне. И вот — оказался в Гамбурге, госпиталь 22–40. Вылечили — приехал сюда. Прочитал ваше объявление в «Остбургер цейтунг». Хотел было…
— Но почему не едете к себе, в Пиллау?
Кюмметц видел, как стоящий перед ним человек смущённо опустил голову, как ссутулились его плечи, раскрылись сжатые в кулак пальцы.
— Говорите, — потребовал Кюмметц.
— Вы же сами заметили, что там горячо, господин директор, — тихо сказал Аскер. — А я хлебнул войны вот до сих пор. — Он провёл рукой по горлу. — Не поеду. Здесь проведу те несколько месяцев, что положены, мне на отдых. Я ведь знаю: и полгода не пройдёт, как опять повестка, и будь добр — надевай погоны.
— А в Гамбурге почему не остались?
— Та же причина, господин директор. Дня не проходит, чтобы не прилетели англичане или американцы. Порт горит, город горит. Да, в Гамбурге и в Пруссии — один черт.
— Шофёр Генрих Губе — счастливчик, родился в сорочке, — сказал заведующий канцелярией.
Кюмметц повернул к нему голову.
Кригер пояснил:
— Через день после того, как Губе выписался, госпиталь 22–40 взлетел на воздух.
— Д-да, — пробормотал директор. — Но откуда об этом знаете вы, Кригер?
— После того как Губе явился ко мне, я звонил в Гамбург. Комендатура подтвердила все то, что сейчас он рассказал. Хотя, конечно, это предварительно, и мы пошлём туда официальный запрос. Туда и в Пиллау.
Кюмметц задумался. Затем он задал Губе ещё несколько вопросов — о службе, о семье, об автомобилях, на которых шофёру приходилось работать. Ответы давались чёткие и точные. Все свидетельствовало о том, что Губе человек уравновешенный, и Кюмметц немногим рискует, доверившись ему как шофёру.
Зазвонил телефон. Директор снял трубку, назвал себя. Внезапно лицо его расплылось в улыбке. Он даже привстал с кресла.
— Приветствую вас, господин группенфюрер, — радостно сказал Кюмметц. — Счастлив слышать ваш голос, ещё более рад тому, что не забываете старых друзей!.. Ну, разумеется, и я. Послушайте, а не позавтракаете ли вы у нас, милейший Упиц? Фрау Кюмметц была бы счастлива… Дела? Да, да, я понимаю. Ну что же, если не гора к Магомету, то Магомет к горе, как говорят на Востоке. Я так хочу видеть вас, что бросаю все и немедленно еду!
Кюмметц положил трубку. Он был весел, довольно потирал руки, улыбался. Что-то насвистывая, вышел из-за стола, снял с вешалки шляпу. Аскер подал ему плащ.
— Кригер, — сказал директор, направляясь к двери, — займитесь этим человеком. Мы возьмём его на испытательный срок.
— Не начать ли испытание сейчас, господин директор? — сказал Кригер. — Быть может, новый шофёр и отвезёт вас?
Кюмметц остановился, озадаченно поглядел на Аскера.
— Хорошо, — сказал он. — Отведите шофёра Губе в гараж, и пусть он подаёт мой автомобиль.
Кригер и Аскер вышли. Вскоре Аскер подкатил к подъезду в легковом автомобиле. Директор ждал на тротуаре. Новый шофёр плавно притормозил, выскочил из машины, распахнул перед Кюмметцем дверцу.
— К зданию гестапо, — сказал тот, усевшись.
Проводив взглядом автомобиль, Кригер вернулся к себе и принялся за работу.
Вскоре зазвонил телефон.
— Слушаю, — сказал Кригер, сняв трубку. — Да, это я. Нет, нам уже не требуется шофёр. Мы только что взяли подходящего человека.
И он дал отбой.
На другом конце провода, в телефонной будке на окраине города, повесил на рычаг трубку Отто Шталекер.
— Молодец, — прошептал он.
Похвала эта относилась к Кригеру, ближайшему другу и помощнику Оскара Шуберта…
В начале тридцатых годов партия Гитлера развернула деятельную подготовку к захвату власти в стране. Силы нацистов, поддерживаемых финансовыми и промышленными магнатами, непрерывно росли. Тень паучьей свастики легла на немецкий народ. Противостоять нацистам мог только рабочий класс. Но пролетариат Германии был ослаблен предательской деятельностью социал-демократов, влияние которых в те годы было ещё довольно сильно. Коммунисты трезво оценивали обстановку. Они понимали: в этих условиях может случиться так, что нацисты добьются своего. И компартия предприняла ряд мер, чтобы не оказаться безоружной перед лицом надвигавшейся опасности.
Первое, что следовало сделать, — это сохранить кадры. И вот, в трагические для страны дни февраля — марта 1933 года, когда провокация с поджогом рейхстага помогла нацистам привести к власти своего фюрера и отряды штурмовиков взламывали двери в домах, отыскивая коммунистов, партия рабочего класса Германии ушла в подполье.
Некоторые члены КПГ и примыкавшие к партии активисты задолго до этого получили особое задание. Сущность его заключалась в том, чтобы проникнуть в партию Гитлера — НСДАП и в её органы, закрепиться там и вести работу в стане врага.
Такое задание выполнил и беспартийный экономист Карл Кригер. Помогло то, что он, как это знал ортсгруппенлейтер [81] Остбурга и другие нацистские заправилы города, был выходцем из мелкобуржуазной среды: отец Кригера имел магазин меховых изделий.
В 1932 году Карл Кригер оформил своё членство в НСДАП. На стене гостиной его дома появился большой портрет Гитлера, на бархатной скатерти ломберного столика — экземпляр «Майн кампф» в переплёте алого сафьяна с тиснением.
81
Ортсгруппенлейтер — руководитель местной организации НСДАП.
С тех пор Кригер жил двойной жизнью, полной опасностей и тревог. Он должен был непрестанно доказывать свою преданность режиму. И Кригер делал это весьма старательно. Он, в частности, принимал активное участие в июньских событиях 1934 года, о которых уже упоминалось, охотился, как и Гейнц Улиц, за сподвижниками Эрнста Рема, был беспощаден к тем, кого должен был разыскать и уничтожить. Что ж, совесть его не протестовала — эти люди, как бы они ни относились к Гитлеру, все равно были нацистами, злейшими врагами рабочего класса Германии.