Возмездие
Шрифт:
— Нет.
— Это самое красивое место в горах северной Джорджии. Местная электрическая компания построила там после второй мировой войны плотину. Они не продали ни одного участка на берегу. Их сдают в аренду друзьям или нужным людям, дешево и на долгие сроки. Всякое отребье не подпускают и близко. Я получил свой участок, когда еще учился в юридическом колледже. Мне его отдали на сто лет за десять долларов в год. Мой старик знал Эрика Сазерленда, построившего плотину и скромно назвавшего озеро и город своим именем.
— Десять баксов в год! Недурно.
— Ты прав. Я выбирался туда по выходным, купил бревна на лесопилке и доставил их в лагерь рыбаков на противоположном берегу. Тогда даже не было дороги вокруг озера, я сколотил плот, какое-то время плавал на нем, а потом разобрал. Я построил домишко,
— Судя по рассказу, чертовски примитивно, — Хауэлл оглядел наполненный зал. — Я подумаю.
— Надеюсь, ты не только подумаешь, парень. Тебе нужно переменить обстановку.
У Хауэлла мелькнула мысль, что Денхем Уайт ловко нажимает на нужные кнопки. Действительно, переменить обстановку не помешало бы… Выходя из здания, Хауэлл остановился у телефона-автомата, позвонил Лартону Питсу и согласился быть его «автобиографом». Какое забавное словцо!!..
— Чудесно! Чудесно, — ответил Питс. Хауэлл понял, что Питс улыбается. — Я понимаю, тебе нужен аванс, ведь предстоят расходы. И вот что я сделаю. Мне принадлежит часть компании, производящей новые компьютеры для редакторов и писателей. Я пришлю тебе один. Потом расскажешь, понравился ли он тебе.
Хауэлл повесил трубку и прижался лбом к холодному стеклу кабинки. Мир неожиданно изменился, и Хауэлл не был уверен, что это ему по душе.
Глава 2
Хауэлл подумал, что ему было бы полегче, будь у Элизабет плохой характер. Он смотрел на нее поверх стола, накрытого к завтраку, и, как всегда, любовался ее задорной, пышущей здоровьем, типично американской красотой. Элизабет была из тех хорошо воспитанных молодых дам, которые так привлекательно смотрятся в одежде для игры в теннис и так активно участвуют в десятке разных комитетов. Хауэллу было бы легче, если бы достоинства Элизабет этим исчерпывались. Но начав работу в подвале ювелирной мастерской, она создала свою фирму, в которой было шестьдесят сотрудников, загребала несколько миллионов долларов в год и обеспечивала Хауэллу жизнь на таком уровне, какого он никогда не достигал даже в лучшие времена, работая в солидной газете и выпустив книгу. Дом был большой и удобный, с теннисным кортом и бассейном. В гараже стояли «Мерседес», «Порше» и еще большой фургон, на котором ездила по магазинам кухарка.
Хауэлл чувствовал себя безработным. Правда, он входил в руководство компании Элизабет и занимался связями с общественностью. Он даже старался выполнять проклятую работу, но все равно не мог соответствовать этому кругу, и тем паче, своей супруге. Она постоянно советовалась с ним по деловым вопросам, интересовалась его мнением, часто даже следовала его рекомендациям, но Хауэлл знал, что если бы они с Элизабет не встретились, она справилась бы с работой и без него.
Хауэлл однажды задумался над тем, какое время в его жизни было самым счастливым. И понял, что это было еще до Пулитцеровской премии, когда он не отрывался от привычной почвы: выслеживал куклусклановцев в Миссисипи, мотался за кандидатами в президенты по собраниям, обедал на открытом воздухе или в прокуренных банкетных залах, где подавали цыплят, сделанных словно из резины. Он тогда жил то во взятых напрокат машинах, то в пятизвездочных отелях, и если не было более интересных занятий, спал с девицами из избирательных комиссий и молодыми журналистками… Он выводил на чистую воду политиков-взяточников — для этой цели Хауэлл использовал записанные на расстоянии разговоры и корешки чековых книжек — летал в грозу на маленьких самолетиках, гоняясь за жареными фактами, которые остывали прежде, чем самолет успевал сесть. Он мучил первых губернаторов неприятными вопросами об их родственных и политических связях и даже помог чернокожему шефу полиции маленького городка в Джорджии разоблачить покрываемого политиками маньяка, который закапывал убитых подростков на своем дворе на протяжении сорока лет… Хотя… если разобраться, именно эта история и доконала его как журналиста. Она принесла Пулитцеровскую премию, книгу и самое ужасное — предложение вести ежедневную колонку в газете.
В
Хауэлл не хотел ехать. Он привык к комфортабельной жизни и не желал ютиться в палатке, не хотел проводить вечера в сайгонских барах, где на тебя вешаются дешевые шлюхи, не хотел замараться. Но было еще одно: Хауэлл знал, что где-то в глубине души, под амбициями и агрессивностью, таился страх. Он слишком часто демонстрировал свою храбрость и делал глупости, он чувствовал, что привык к везенью. Хауэлл боялся, что его ранят. А еще больше боялся, что убьют. Он не хотел умирать в грязи, нафаршированный осколками гранаты, не хотел вопить, пока горящий вертолет падает на землю, не хотел дрожать от страха, но знал, что такое будет, когда начнется стрельба. Хауэлл не желал ехать и не мог отказаться. Он понимал, что это будет конец, ибо он никогда уже не оправится от такого удара.
Но стоило ему согласиться, как пришло спасение. Позвонили из «Атланта Конститъюшен». Им понадобился известный журналист, и Хауэлл подписал контракт. Он получил возможность делать то, что ему заблагорассудится. Хауэлл заявил редактору, что хочет вести ежедневную колонку и, к собственному изумлению, получил ее! Он загребал огромные деньги в «Таймс», а тут ушел на еще более тепленькое местечко, и ему не придется погибать в джунглях!
Но Хауэлл не предполагал, что с ним может сотворить ежедневная колонка. Он был вынужден бросать в ненасытную утробу этого двухстраничного убийцы тысячу слов в день. И продолжалось это пять дней в неделю, пятьдесят недель в году… Бесконечные ленчи, наряды от Ральфа Лорена, переезды из клуба в клуб: из «Кивание» в «Ротари», а оттуда в «Лайонс»… И все это для того, чтобы выслушивать послеобеденные речи, получая пятьсот баксов в неделю… За три года это опустошило Хауэлла, дошло до стычек с редакторами и в конце концов до драки, после которой его выгнали из газеты. Хорошо хоть его репутация осталась при нем, он ушел раньше, чем колонка стала беззубой. При Хауэлле, кроме смешных историй и ерунды, интересующей обывателей, в колонке было достаточно серьезных рассказов о журналистских расследованиях, и читатели запомнили Хауэлла как первоклассного репортера. С тех пор несмотря на попытки утешиться сочинением романа, Хауэлл уже ни на что не годился, кроме ленчей да ежедневного тенниса в клубе с сынками местных богачей, неспособными даже продолжить отцовский бизнес.
— Послушай, — сказал Хауэлл, — всего лишь три месяца.
— Неужели ты не можешь работать здесь? — спросила Элизабет, зная, что он уже принял решение.
— Думаю, мне… нам обоим будет лучше, если я уеду и буду вести затворническую жизнь.
— Я буду так скучать по тебе, Джонни, — Элизабет говорила искренне.
Хауэлл покачал головой.
— От меня здесь было мало проку.
— Я не имела в виду секс, честное слово! Ты справишься. Может, тебе сходить к доктору?
Чувствуя себя загнанным в угол, Хауэлл покраснел. Ему не хотелось касаться этой темы.
— Не надо спать над гаражом. Я знаю, в постели я, наверное, не лучшая в мире, но…
— Ты в этом не виновата, Лиз. В самом деле не виновата. Послушай, все было распрекрасно, пока я занимался своим делом. Мы хорошо жили, когда я работал в газете. Еще был удачный год, когда я писал романы. Хуже стало с прошлого года. Книга оказалась никому не нужна, а я не смог найти что-нибудь другое. Теперь я подыскал себе занятие. Я уеду только для того, чтобы выполнить заказ, а потом вернусь со свежими силами и…