Возмездие
Шрифт:
— Нам необходимо, — бросил он Лоренцо, едва отпустив повод и соскочив с лошади, — найти доказательства заговора Фабио Марескотти против городских властей. И быстро.
Он подошёл вплотную к окну и тише добавил:
— Это наш шанс, Энцо, нельзя его упустить.
Прокурор вздохнул, дожевал пирожок и лениво ответил разгорячённому подеста:
— Они давно найдены, лежат на моём столе.
Пасквале Корсиньяно на миг оторопело замер, потом бросил быстрый взгляд на прокурора.
— Найдены?
— Разумеется, я же говорил, что в ближайшие дни у меня не будет досуга. Все наши люди искали эти доказательства уже неделю по моему негласному распоряжению
Толстый фолиант, который листал прокурор, как раз и содержал донесения людей Монтинеро, сплетни и пересуды городских кумушек, собранные платными осведомителями, а так же сугубо ценное свидетельство шпиона Монтинеро, которого ему уже год как удалось пристроить в дом Марескотти лакеем.
— Задача не в том, чтобы найти улики, — сообщил прокурор подеста, когда тот наконец вошёл в студиоло прокурора, — а в том, чтобы отобрать нужное, отбросив лишнее. Важно состряпать достоверную версию, разящую наповал убийственными уликами.
— А что у нас есть? — подеста сел у стола и уставился на собранные бумаги.
— Хватит на три приговора, — заверил прокурор, — но с учётом, что убедить надо не судебных, а Пандольфо, предлагаю вот что: Рануччио Вески, мой человек в доме Марескотти, доложил, что месяц назад в палаццо с чёрного хода приходил некий Джакомо Танкреди, он раньше принадлежал к клике Никколо Боргезе, да после заговора против Пандольфо успел смотаться. Одно имя дорогого тестя для Пандольфо — как красная тряпка для быка. Разговор шёл о том, — прокурор поднял глаза на подеста, — чтобы пристроить в гарнизон Гвидольчио Корради и Леонардо Учелли, дружков мессира Танкреди, за что последний обещал Марескотти облегчить доступ к некой девице Марии Челлини.
Между тем, мои люди выяснили, что Гвидольчио Корради, — Монтинеро плотоядно улыбнулся, — ни много, ни мало…закадычный дружок Люцио Беланти, бывшего зятя Пандольфо, заговорщика, ныне пребывающего в бессрочном изгнании.
Подеста потряс головой, точно боялся, что его обманывает слух.
— Подожди, Лоренцо… — он нервно потёр лоб, — это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Что тут истина, а что твои домыслы?
Монтинеро встал.
— Всё это чистейшая, хрустальнейшая правда. Но этого мало. Вышеупомянутый Леонардо Учелли, как мне стало точно известно от моего тайного осведомителя, не поленившегося съездить аж в Пьянцу и там нашедшего церковные записи, родился в 1480 году от рождества Христова и имел крестным… Маттео Понтичелли, двоюродного брата самого Никколо Боргезе! Того самого Понтичелли, что участвовал в заговоре Боргезе и был казнён на городской площади три с лишним года тому назад.
— Не может быть, — вытаращил глаза Пасквале Корсиньяно.
— Может, — спокойно пояснил прокурор, — городишко у нас небольшой, все друг с другом через кого-то связаны. Важно выявить эти связи и правильно их истолковать. Я полагаю, распутник Марескотти мог действительно, принимая в гарнизон этих двоих, не иметь никакой иной цели, кроме как поживиться свеженькой девочкой. Он мог даже и не знать о том, кто они…
Корсиньяно поморщился. Он вспомнил.
— Энцо…ты дьявол. Джакомо Танкреди вовсе не был человеком Боргезе. Это же твой человек, ты сам внедрил его в заговор и он же сдал тебе участников комплота.
— Ну и что? — хладнокровно спросил Монтинеро, — не у всех же такая хорошая память. Кроме тебя и меня об этом никто не знает. Да, Танкреди —
— А их ты где разыскал?
— Никого я не разыскивал, делать, что ли, нечего? Пообещал Джакомо десять дукатов, если он найдёт любых родственников Боргезе и Беланти. Он их и откопал, все, что сделал я сам, это велел знакомому паппоне найти шлюху — посмазливей да помоложе. Тот приволок такую красотку, что я и сам был бы не прочь воспользоваться, если бы заразы не боялся. Мы подсунули её Марескотти: два раза она в скромном наряде мелькнула перед ним в церкви. Этого было достаточно, чтобы старый блудник клюнул. Тем временем Джакомо сошёлся с упомянутыми выше Гвидольчио и Леонардо, и пообещал устроить их на службу в городской гарнизон, он же пообещал Марескотти, что девицу сам приведёт к нему на Страстной. И привёл, почему нет? В итоге сегодня в гарнизоне — осиное гнездо нового заговора по захвату власти в городе.
Подеста пожевал губами.
— Поработал ты отлично, что и говорить, но…
— Что «но»? — осведомился Монтинеро.
— Пандольфо сказал: «Фабио Марескотти, говорят, плетёт нити заговора. Необходимо разузнать всё в точности» Это значит, что до него могли дойти некоторые иные сведения. Если бы узнать, какие…
— А чего тут узнавать? Я же просил нашего дорогого епископа подсобить мне. Квирини и наговорил Петруччи, что опасается заговора в гарнизоне и попытки Марескотти захватить власть. Именно эти сведения до него и дошли.
— Так это он с твоих слов говорил, что ли?
— Монсеньёр? Нет, зачем, это он сам сочинил и налил в уши Петруччи, хоть мы и говорили как-то о чём-то в этом роде, не помню, в кабачке дело было, за ужином. Он, сами знаете, с Марескотти когда-то чего-то не поделил, вот и сводит счёты. Теперь нам остаётся сущий пустяк.
— Донести Пандольфо?
Монтинеро покачал головой.
— Рано. Надо устроить в гарнизоне небольшой бунт. Там моих людей немного, всего четверо. Один подпоит гарнизонных, выведет их на площадь и смотается. Наши силы будут наготове, мы сомнём их. После этого виновниками потасовки окажутся Гвидольчио Корради и Леонардо Учелли, и нити заговора начнут разматываться. Трое моих людей присягнут, что эти люди предлагали им примкнуть к заговору, всплывёт Вески, и сказанное им убедит кого угодно, а уж тем более вашего дорогого кузена Пандольфо, с его-то подозрительностью и готовностью видеть заговорщика даже в торговце зеленью.
— Умно, — кивнул подеста.
— Грацие, — поблагодарил Монтинеро. — Но есть ещё один вопрос. Фабио Марескотти. Оставлять ли его на суд Петруччи или прикончить во время потасовки? Первое — разумнее, второе — надёжнее.
Подеста задумался, но, как оказалось, вовсе не над судьбой Фабио Марескотти.
— Какое счастье, что ты всё же слуга закона, Лоренцо, — вздохнул он наконец. — Я иногда боюсь тебя. У тебя дьявольские мозги.
Монтинеро не удивился, просто пожав плечами.
— Мир делится на пастырей, овец, волков и сторожевых псов. Я — сторожевой пёс, а это предполагает знание волчьих повадок и умение быть более хитрым, чем они. Чтобы раскрыть заговор — нужно самому иметь дар интриги, и я не слишком щепетилен, полагая, что в войне с волками хороши любые методы. Я умею ставить капканы.